Рори Смит «Мистер» 4. Упущенные возможности
***
Чемпионы мира были в городе, но Англия не была впечатлена. Всего через несколько месяцев после победы на чемпионате мира на родной земле, в ноябре 1934 года сборная Италии прибыла в Лондон, где ей сказали, что они еще ничего не достигли. Англия, как и остальные страны, не считала турнир достойным своего внимания; многие предполагали, что они добились бы победы, если бы удосужились приехать на турнир. Их встреча со сборной Италии на «Хайбери» была преподнесена как настоящий финал чемпионата мира. Италия квалифицировалась на него, выиграв настоящий чемпионат мира. Англия квалифицировалась на него, будучи Англией. По этой теории, итальянцы могли считать себя достойными своего звания только после победы над родиной футбола.
К моменту появления команды Витторио Поццо Англия уже почти 40 лет имела мимолетные контакты с европейской игрой. «Коринтианс», этот гордый бастион любительского футбола, отправились в свое первое зарубежное турне еще в 1897 году. Шесть лет спустя блестящий Эр Арнфилд («мой отец не знал, как меня назвать, поэтому я стал Эром») организовал для своего клуба «Саутгемптон» первую профессиональную команду, которая пошла по их стопам. В том же 1903 году Футбольная ассоциация, все еще отказываясь играть с континентальными командами, отвергла попытку французов организовать некое подобие международной федерации для управления игрой, довольно высокомерно заявив, что они «не видят выгоды» от такого шага. Тем не менее, это было незадолго до того, как Англия сыграла свою первую серию международных матчей вдали от домашнего чемпионата: летом 1908 года они отмахнулись от вызовов Австрии, Венгрии и Богемии в первом турне национальной сборной, после чего повторили трюк в следующем году.
К 1920-м годам прогулки после сезона стали все более распространенными и амбициозными. Английские клубы добрались до Южной Америки — «Эксетер» встретился с первой инкарнацией бразильской сборной в 1914 году — и короткое пребывание на континенте, включающее две или три победы подряд над сильными, но ограниченными соперниками, было регулярной чертой международного календаря. Действительно, эти игры были настолько скучными, что встречи с Францией и Бельгией в 1926 году едва ли заслуживали упоминания в спортивной прессе. Приезжие, как и ожидалось, одержали крупную победу, и все двинулись дальше. Оценки их оппонентов варьировались в зависимости от того, насколько хорошо автор был расположен к распространению игры. Тон сообщений с зарубежных полей варьировался от язвительного до покровительственного.
Даже когда выездные команды Футбольной лиги столкнулись с гораздо более сложными проблемами, чем они ожидали, мало кто интерпретировал это как что-то значимое. Некоторые болельщики предположили, что «парни хорошо провели время» в конце трудной кампании в лиге; клубные чиновники, похоже, были более склонны винить в этом судей, поля, погоду или тот факт, что эти иностранцы не оценили хорошую, старомодную игру плечом в плечо.
Реакция на первое поражение Англии от континентальной команды против сборной Испании под руководством Фреда Пентланда в Мадриде в 1929 году выглядела именно так. Хотя испанских игроков хвалили за их скорость и технику в победе со счетом 4:3, чувствовалось, что Англия пострадала в основном из-за сильной жары и неистовой толпы: корреспондент Athletic News из Испании предположил, что зрители носили «повязки на голове», чтобы пот не попадал на глаза, и что полиция была обязана восстанавливать порядок после каждого из четырех испанских голов. В таких условиях, конечно, не было ничего удивительного в том, что Англия испытывала проблемы; когда два года спустя Испания была разгромлена на «Хайбери» со счетом 7:1, все считали, что ошибка была исправлена. Поражение в Мадриде стало исключением, а не новым правилом.
К тому моменту Англия проиграла еще одну игру на чужой земле. Они потерпели поражение от французов со счетом 2:5 в Париже, но они не проснулись, как предсказывал Питер Фармер, английский тренер, работавший во Франции, и не осознали, что «континентальные соперники представляют собой грозное противостояние». Как отметил Брайан Глэнвилл в своей книге «Футбольная Немезида», любопытно, что английская критика иностранного футбола часто сосредотачивалась на предполагаемой решимости победить любой ценой, отдавая приоритет результату, а не результативности, в то время как, во всяком случае, это обвинение могло быть выдвинуто в адрес Англии еще более заслуженно, как с точки зрения национальной сборной, так и с точки зрения клубов.
Англия не смогла обыграть ни Австрию, ни Германию во время турне в 1930 году, что побудило Артура Кингскотта из Футбольной ассоциации заметить, что «мужчины Германии и Австрии были во всех отношениях равны» лучшей команде, которую только могла создать Футбольная лига. Два года спустя, когда только зарождающаяся австрийская Wunderteam прибыла на «Стэмфорд Бридж» и вплотную приблизилась к Англии, многие отметили, что гости играли с бо́льшим энтузиазмом и размахом, чем хозяева. Тем не менее, не было никаких оснований для того, чтобы, возможно, иностранцы наверстали упущенное. Англия, пускай и не выиграла с большим отрывом, но она все равно выиграла. Результаты не выдерживали никакой полемики.
Несмотря на всю шумиху перед встречей с Италией, мало кто видел реальную угрозу непобедимому домашнему рекорду Англии. Читая программку матча на «Хайбери», становится ясно, что, хотя победа итальянцев на чемпионате мира несколькими месяцами ранее поставила их на самую вершину футбольного мира, этого было недостаточно, чтобы остановить на смотрящую на них свысока Англию. «Италия добилась выдающихся успехов во всех сферах человеческой деятельности, — пишет автор в несколько покровительственном тоне, — и как только она обратила свое внимание на футбол, вполне естественно, что она отличилась и там».
Журналист Джеймс Каттон, что для него нехарактерно, придерживался аналогичного тона. Будучи давним сторонником континентального футбола, он признавал, что за 16 лет, прошедших после окончания войны, в развитии итальянского футбола был сделан «большой прогресс», но даже он не был застрахован от презумпции превосходства. Он явно восхищался работой Поццо, но все же чувствовал побуждение описать преданность итальянского тренера идее создания команды — в отличие от того, чтобы просто назвать 11 лучших игроков своей страны и играть с ними — как не что иное, как «увлекательное хобби». Кэттону также было трудно относиться к своей команде как к соперникам, достойным уважения. «Думать об Италии как о силе в мире футбола довольно сложно, — написал он в Athletic News. — Играть в эту игру как в развлечение — это одно, но преуспеть среди наций, которые славятся высоким мастерством в этой мужественной игре — это совсем другое».
На «Хайбери» Кэттону пришлось весьма эффектно доказывать свою неправоту. Если и был какой-то аспект футбола, в котором команда Витторио Поццо была чем-то большим, чем просто соперником англичанам, то это была мужественность. Как сказал один из игроков в интервью Guardian после того, как прозвучал свисток о победе Англии со счетом 3:2, это была «не игра в футбол, это была битва». Италия уступала три мяча за четверть часа, а затем Луис Монти, их капитан и ветеран двух финалов чемпионатов мира с двумя разными странами, был унесен с поля с травмой. Они отреагировали на это не лучшим образом. У Теда Дрейка, центрального нападающего сборной Англии, «ноги были изрезаны в мясо». У Эдди Хэпгуда, его товарища по команде по клубу и сборной, был сломан нос. Также были сломаны руки и раздроблены лодыжки. Эрик Брук из «Манчестер Сити» был настолько зол из-за того, как с ним повели себя, что, по словам Guardian, «поднял кулак» в отместку. Как довольно дипломатично отметил Кэттон в отчете о матче: «Италия знала все тонкости футбольного ремесла и практиковала их».
Возмущение продолжалось несколько дней; стереотип об итальянцах как о мастерах темных искусств футбола продержался гораздо дольше и до сих пор врезается в душу англичан. Звучали призывы к Англии, которая уже отсутствовала в ФИФА из-за давнего спора о компенсационных выплатах любителям на Олимпиаде, сделать еще один шаг вперед и просто отказаться от взаимодействия с иностранцами вообще. Время от времени поступали предложения запретить такие турне, опасаясь нанести ущерб «престижу» Англии.
Теперь, после «битвы на "Хайбери"», идея о том, что «миссионерская работа» по распространению игры по всей планете была напрасной для этих дикарей, стала набирать обороты. Всего через 18 месяцев после тура Bodyline, когда сборная Англии по крикету вышла за рамки допустимого поведения, чтобы выиграть Эшес в Австралии, это был еще один пример того, как международный спорт приносит больше вреда, чем пользы.
Среди всей этой язвительности затерялся один чрезвычайно важный факт. Италия, оставшаяся вдесятером и оправившаяся от старта, который большинство наблюдателей связывали с боязнью сцены, была близка к тому, чтобы вырвать ничью. То, что казалось очковтирательством, оказалось очень близким к победе. Возможно, Кэттон ошибался насчет способности Италии соперничать с Англией в физическом плане, и он, возможно, чувствовал, что команда Поццо не обладала природным изяществом австрийской сборной, которая проиграла на «Стэмфорд Бридж», но он был совершенно прав, утверждая, что после войны в итальянском футболе произошел большой прогресс. Если бы Монти остался на поле, они могли бы даже победить.
Трудно отделаться от ощущения, что ноябрь 1934 года был упущенной возможностью. Если бы дело не дошло до грубого насилия, возможно, команда Поццо смогла бы вывести Англию из оцепенения. Однако, опять же, результат был единственным, что имело значение. Англия одержала победу, несмотря на значительные провокации со стороны Италии, и поэтому предполагалось, что урока из этого извлечь нельзя. Как отметил Бруно Роги, редактор Gazzetta dello Sport в то время: «Англия продемонстрировала приятное невежество» в отношении растущих стандартов на континенте. Это будет повторяться на протяжении всей истории английского футбола: привычка, как раз когда страна начала просыпаться, брать два очка и впоследствии упускать гораздо более важные; выигрывать отдельные сражения и игнорировать полную картину войны. Это касается даже триумфа на чемпионате мира 1966 г., когда окончательная победа на десятилетие назад отбросила доводы в пользу перемен и отбила желание рассматривать причины, по которым они были необходимы.
Поражение Италии на «Хайбери» стало не только упущенной возможностью для Англии. Пятно, которое этот матч оставил на английской концепции итальянского футбола, обрекло одного человека на безвестность у себя на родине как раз в тот момент, когда его выдающаяся карьера начала выходить на свет.
Уильям Гарбатт, как игрок, не был хорошо известен в Англии. Он родился в Хейзел Гроув, Стокпорт, в 1883 году, и начал свою карьеру в «Рединге», играя на позиции правого крайнего защитника в армии. Он сыграл всего несколько матчей в Беркшире, когда в 1905 году был куплен «Вулвич Арсеналом». Издание Athletic News было уверено в блестящем будущем этого «лихого» вингера. Читателей уверяли, что ему «суждено сделать себе громкое имя в первой лиге или в любой другой форме футбола».
Как и предсказание Кэттона, это оказалось наполовину верным. Гарбатт дошел до двух полуфиналов Кубка Англии с «Арсеналом», прежде чем присоединиться к «Блэкберну», клубу, который Фред Пентланд покинул двумя годами ранее, в 1908 году. Он завоевал приличную репутацию и представлял Футбольную лигу в матче против сборной Шотландии, но к тому времени, когда в 1912 году травма колена положила конец его карьере, даже он смирился с тем, что вряд ли сделал себе громкое имя. Действительно, тем летом его решение прервать свою игровую карьеру и занять пост тренера в «Дженоа» заслуживало всего одного абзаца в Athletic News. В течение следующих 20 с лишним лет английские читатели почти не слышали о нем.
До тех пор, пока команда Поццо не приехала в Лондон, и журналисты не начали искать причину быстрого превращения Италии в главную сверхдержаву Европы. Кэттон выделил «трех ланкастерцев, которые заложили прочную основу» для роста итальянского футбола: Герберт Берджесс, когда-то игравший за «Манчестер Сити» и «Манчестер Юнайтед», который руководил «красивой молодой командой из Падуи»; Роберт Споттисвуд, «труженик и великолепный помощник нападающих» в то время, когда он был игроком «Кристал Пэлас», который впоследствии тренировал «Интернационале»; и, прежде всего, Гарбатт, который в то время работал в «Наполи», но который за предыдущие два десятилетия превратил «Дженоа» во «взламывающий клуб» страны. В конце концов, он сделал себе великое имя. Насилие Италии и ярость Англии в тот вечер на севере Лондона означали, что мало кто в его стране хотел бы узнать больше о его огромном профессиональном успехе. Это, в свою очередь, обрекло его на глубокую личную трагедию.
Существуют противоречивые версии о том, как Гарбатт оказался в «Дженоа». Брайан Глэнвилл рассказывает более убедительную историю, утверждая, что он был рекомендован клубу Витторио Поццо, самым влиятельным человеком в итальянском футболе первой половины XX века. Поццо, как гласит легенда, наблюдал за игрой Гарбатта за «Блэкберн» против «Манчестер Юнайтед» во время его последнего сезона в качестве игрока и, впечатленный, увидел в нем идеального кандидата, когда «Дженоа», старейшая команда Италии, с британской идентичностью, вырезанной в самой ее сердцевине, искала нового тренера, который мог бы вернуть их на вершину зарождающейся в стране игры. В этой истории есть зерно правды — Поццо действительно учился в Англии, подружившись со Стивом Блумером в последние годы карьеры Гарбатта, и утверждал, что видел его играющим за «Блэкберн» — но этот вывод кажется искаженным. Даже Поццо, кажется, не претендует на то, что порекомендовал Гарбатта в «Дженоа», отметив лишь, что они «завязали железную дружбу, когда он приехал в Италию».
Альтернативная версия менее романтична, но подкреплена большим количеством доказательств. Согласно некрологу Гарбатта в газете Il Secolo XIX, клуб был предупрежден о его готовности «братом Томаса Коггинса», ирландцем, который руководил молодежными командами «Дженоа». Проблема здесь заключается в том, какими были отношения между семьей Коггинсов и Гарбаттом. Супруга последнего, Анна, была ирландкой, но это вряд ли является окончательным доказательством.
К счастью, мы, по крайней мере, можем быть уверены в том, почему Гарбатт согласился на эту должность. Он провел свой последний матч за «Блэкберн» в начале сезона 1911/12 — кампании, которая принесла клубу первый чемпионский титул — но к следующему лету он понял, что его карьера окончена. Как и Блумер и Пентланд пару лет спустя, он должен был найти способ обеспечить себя. Его нужда тоже была настоятельной: они с Анной поженились всего несколько месяцев назад, после того, как она сообщила ему, что беременна. Теперь у Гарбатта был маленький сын Стюарт, которого нужно было содержать. Его единственным предыдущим опытом работы была служба в армии. Футбол — это все, на что он был способен. Когда из-за границы поступило выгодное предложение, ему ничего не оставалось, как принять его.
Точно так же нетрудно установить, что именно привлекло «Дженоа» в 29-летнем игроке, не имеющем опыта в тренерской работе. Дело было не в его опыте и не в его тактическом видении: позже Гарбатт напишет, что ни один из тренеров, с которыми он работал, не сделал ничего, чтобы помочь ему развить понимание игры или отточить его технические способности. Вместо этого единственной квалификацией, которая требовалась от Гарбатта, было его гражданство. В 1912 году Англия, несомненно, была местом, где игра была наиболее развита. Даже базовая подготовка, которую он получил в качестве игрока, была в глазах итальянцев самой современной. Как и объекты, которыми он мог бы воспользоваться. Его работа будет заключаться в том, чтобы превратить «Дженоа» в сносное факсимиле современного английского клуба.
Он принялся делать это так быстро, как только мог. В своей биографии Гарбатта, «Отец итальянского футбола», Пол Эджертон предполагает, что его ранние методы тренировок были сосредоточены на физической подготовке и сплоченности команды: в конце концов, это то, что он сам знал, будучи игроком. Другие были немного добрее: Джанни Брера, самый влиятельный итальянский спортивный журналист всех времен и, в некоторой степени, устная история итальянского футбола, описал его как человека, сосредоточенного на «командном духе, тактике, комбинировании и отборах». Команды Гарбатта, по его словам, были «известны своей мужественностью и быстротой». Это не значит, что он полностью игнорировал технику: ему приписывают то, что он познакомил своих игроков в «Дженоа», и впоследствии весь итальянский футбол, с простыми упражнениями, такими как ведение мяча вокруг вбитых в землю столбов, чтобы отточить касание; еще один из его любимых приемов заключался в том, чтобы просить игроков головой бить по мячу, прикрепленному к куску эластичного шнура, чтобы улучшить их способности игры в воздухе. Тем не менее, физическая культура была превыше всего.
Эта интерпретация подтверждается показаниями одного из его бывших подопечных, Аттилы Саллюстро, который работал с Гарбаттом в «Наполи». Конечно, вполне вероятно, что его методы менялись по мере того, как он дольше находился в Италии и на тренерском мостике. Игроки, с которыми он столкнулся в «Дженоа» в 1912 году, нуждались в совершенно ином типе подготовки, чем те, с которыми он работал позже; ему пришлось гораздо больше сосредоточиться на основах контроля и паса с футболистами, которые были строго любителями и имели гораздо меньше отношения в игре. Тем не менее, к тому времени, когда он тренировал Саллюстро в конце 1920-х и начале 1930-х годов, тренировки Гарбатта и его игровая философия звучали решительно по-английски.
«Они следовали одной и той же схеме, — писал Саллюстро. — 10 или 15 кругов по полю, а затем обсуждение стандартов и так далее. Он был типичным англичанином, очень флегматичным. Он был тренером высочайшего класса, первым приходил на тренировку утром и последним уходил, он никогда не отходил далеко от своей скамейки запасных, даже в самых жарких матчах. Седые волосы, трубка в зубах, влюбленный в "Наполи" и Неаполь, истинный стиль футбола, технику и скорость, три паса до ворот!»
Некоторые из тех тренеров, которые покинули Англию, чтобы преподавать игру за границей, сделали это, потому что они представляли себе тип игры, который клубы Футбольной лиги не одобрили бы. Они хотели отойти от подхода «бей и круши», который стал доминировать в игре в Англии. Трудно причислить к их числу Гарбатта. В репортаже La Stampa о генуэзском дерби в 1921 году против «Сампьердаренезе» — одной из команд, которая позже станет «Сампдорией» — было описано как «живое и боевое», требующее от судьи «притормозить, пока ситуация не стала слишком жестокой». Гарбатт не был ни пуристом, ни стяжателем. Его тренировки были сосредоточены на физической подготовке; по данным La Stampa, он приберег работу с мячом до одной тренировки в конце недели, «всегда за закрытыми дверями». Он покинул Англию, потому что за границей его опыт имел гораздо большее значение, чем на родине, и оказался в Италии, где перед ним была поставлена задача привести эту страну в соответствие с тем, как все делается на его родине.
Как пишет историк Пьер Ланфранки в своей статье «Первый европейский менеджер», он был «представителем более широкой модели, по которой британские технические и практические знания экспортировались ее инженерами по всему миру». Англия послала миссионеров, чтобы распространить слово об игре по всему миру, но в первые годы XX века новообращенные все еще нуждались в обучении тому, как в нее играть. Подобно шотландцу Джону Мэддену в пражской «Славии», Уильяму Таунли в Германии и Уильяму Барнсу в Испании, Гарбатт был одним из второй волны эмигрантов, которые отправились за границу, чтобы удовлетворить этот спрос.
Показательно, что фигура, описанная как его бывшими игроками, так и такими, как Брера, является почти нарочитой английской: Ланфранки описывает, что он всегда одевался в твидовый костюм-тройку, галстук и шляпу. Ему еще не было 30 лет. Заядлый курильщик трубки, он, как сообщалось, носил в нагрудном кармане три или четыре одновременно. Его манера поведения соответствовала его образу: его считали вежливым, немного отстраненным, хорошо воспитанным. Он не смог бы быть более англичанином, если бы он захотел попытаться это сделать. Учитывая контекст, вполне возможно, что он-таки пытался. В конце концов, его английское происхождение было той характеристикой, которая придавала ему легитимность. Имело смысл сыграть на этом.
Было ли это уловкой доверия или нет, но она сработала. «Дженоа» была выдающимся клубом Италии в самые ранние дни calcio, выиграв шесть титулов до 1906 года, но в период, предшествовавший приходу Гарбатта, была превзойдена «Про Верчелли». Внезапно они стали похожи на прошлое: основанные английскими и швейцарскими эмигрантами и с игровым составом, пахнущим интернационализмом, теперь их обогнала решительно итальянская команда. Их новый стадион, «Марасси», мог вместить 25 000 человек, но руководство клуба знало, что им будет трудно заполнить его без конкурентоспособной команды. Гарбатт сделал это для них.
В своих первых двух кампаниях он дважды выводил клуб к региональным титулами, благодаря своему разумному использованию трансферного рынка, начал строить команду, способную бороться за высшую награду — титул чемпиона Италии. В первые годы в Италии он, очевидно, чувствовал себя достаточно здоровым, чтобы играть, по крайней мере, изредка: La Stampa сообщает, что в 1914 году он принял участие в матче против «Алессандрии». То, что он все еще чувствовал себя обязанным играть, возможно, указывает на уровень команды, которую он унаследовал. Он знал, что нужна свежая кровь, но добавить новых игроков было легче сказать, чем сделать: поскольку футбол все еще был любительским, «Дженоа» нужно было найти творческие способы платить игрокам, которых они приводили. Один из них, по словам Эджертона, стал «самым высокооплачиваемым банковским клерком в Италии». Даже сам Гарбатт получал зарплату не за тренерскую работу, а за ряд услуг, которые он теоретически оказывал клубу, причем по сложной схеме, созданной для максимизации его расходов. Похоже, что это была не совсем та система, с которой он был полностью согласен, но он не собирался жаловаться: как бы он ни получал свои деньги, конечным результатом было то, что он, Анна и Стюарт наслаждались значительно более высоким уровнем жизни, чем они могли ожидать в Англии.
Все окупилось в его третьем сезоне. В 1915 году «Дженоа» вернула себе титул чемпиона Италии, выиграв региональные чемпионаты, а затем заняв первое место в Girone Finale [Заключительном финале]. Эта победа вернула им место на вершине итальянского футбола и обеспечила Гарбатту неоспоримое место в истории. Именно этот триумф больше, чем какой-либо другой, обеспечил ему профессиональную репутацию. Модель управления, которую он представлял, стала образцом для подражания для остальной части страны; он сформировал итальянское представление о том, что такое менеджер и чем он занимается. У него была полная автономия в выборе команды, полный контроль над всеми футбольными делами и развязанные руки на трансферном рынке. Пускай он и пришел из футбольной культуры, где для тренера было далеко не нормой обладать такой властью — тренеры нанимались, чтобы поддерживать команду в форме, а директора часто влияли на то, кто играет в субботу — но успех Гарбатта все изменил. Это даже изменило язык игры. Именно Гарбатту впервые в Италии был присвоен титул Мистера.
Однако, учитывая обстоятельства того первого чемпионата, у Гарбатта было мало причин вспоминать его с любовью. Италия стояла особняком в течение большей части первого года Первой мировой войны, отказываясь связывать себя обязательствами со своими теоретическими союзниками по Тройственному союзу и ведя переговоры с Францией и Великобританией. Она вступила в конфликт почти через год после его начала, на стороне союзников, добившись территориальных уступок в рамках Лондонского пакта. 23 мая 1915 года Италия объявила войну Австро-Венгерской империи. Оставалось сыграть еще одну игру в Girone Finale. Весь футбол был отменен, так как страна встала под ружье. «Дженоа» будет удостоена этого титула лишь задним числом. К этому моменту Гарбатт уже покинет страну и будет на пути к войне.
Ни один из персонажей этой книги не находился под таким влиянием хода истории, как Гарбатт. На каждом шагу то, чего он достиг, изменяется под влиянием того, что он пережил. Начало Первой мировой войны, когда его «Дженоа», казалось, была готова восстановить свое господство в итальянском футболе, является лишь первым примером. В то время, когда он должен был строить планы по сохранению титула, он в Эштон-андер-Лайне записывался на военную службу и в итоге попал в 181-ю бригаду, которая вошла в состав 40-й дивизии имперской армии.
Гарбатт явно был прекрасным солдатом: в течение двух месяцев он поднялся по служебной лестнице и был назначен на должность боевого сержанта. Это, как отмечает Эджертон, вполне логично: не говоря уже о предыдущем военном опыте, он был в хорошей физической форме, в Италии питался гораздо лучше, чем большинство его современников, и он привык брать на себя ответственность за людей из своей жизни на тренировочной базе «Дженоа».
Это было не последнее его повышение. Только в июне 1916 года, почти через год после вступления в армию, он получил приказ отправиться на фронт. Его батальон был отправлен на поля смерти на Сомме, но Гарбатт уже был идентифицирован как возможный офицерский материал. Он прослужил шесть месяцев в окопах — по словам его друга Поццо, его дважды посылали «за ленточку» — прежде чем в феврале 1917 года ему было приказано вернуться домой для обучения на офицера. Он закончил обучение в августе того же года и отправлен обратно, на этот раз в грязь и бойню Пашендейля, в декабре 1917 года. В апреле 1918 года он был ранен осколком в левую ногу, но оставался во Франции до перемирия, а в канун Нового 1918 года был отправлен домой. За свою службу он был награждён Британской военной медалью и Медалью Победы.
Как и Фред Пентланд и Стив Блумер до него, Гарбатт вернулся в разрушенную войной страну, в которой, казалось, не было для него очевидного места. Как он писал в Athletic News, в то время в Англии не было «ни одного или очень мало тренеров». Через восемь месяцев после того, как он был отправлен домой, с ним снова связались из «Дженоа», чтобы узнать, не хочет ли он возобновить свою работу в Италии. Гарбатт, похоже, не ухватился за эту возможность. Не говоря уже о его жалобе в Athletic News на отсутствие возможностей на родине, он упорно торговался по поводу своего контракта. В конце концов он согласился на зарплату в 8 тыс. лир в год и снова отправился в плавание. Несмотря на все успехи, которые он получил, на всю любовь, которую он испытывал к Италии, и на все счастье, которое она ему принесла, если бы он знал, чем все это кончится, он, возможно, предпочел бы остаться дома.
Италия, в которой Гарбатт провел все следующие 20 лет, кроме одного, была страной, охваченной страшными переменами. Он оказался удивительно невосприимчивым к ним гораздо дольше, чем он мог ожидать, но в конце концов он заплатил самую высокую цену.
В 1923 году он привел «Дженоа» к восьмому национальному титулу, своему второму, а затем одержал еще одну победу в 1924 году. Это не стало неожиданностью: уже в 1920 году газета La Stampa регулярно писала о его «ловкой тактике». В том году его акции были настолько высоки, что вместе с несколькими игроками сборной Италии на Олимпийских играх в Париже он был приглашен Витторио Поццо помогать тренировать сборную. Это были лучшие дни его профессиональной жизни, но они наступили, когда страна погрузилась во тьму. В октябре 1922 года чернорубашечники Муссолини двинулись на Рим; через несколько дней фашистский лидер был назначен премьер-министром. Следующие три года он потратит на то, чтобы медленно ослаблять любые ограничения на свою личную власть, изменяя конституцию страны, объединяя фашистскую милицию с армией и заключая в тюрьму или убивая оппонентов и диссидентов.
Отношения Гарбатта с фашизмом трудно разгадать. Его первая встреча с реалиями жизни в однопартийном государстве, конечно, не была счастливой. В 1925 году «Дженоа» снова дошла до полуфинала Girone Finale, где встретилась с «Болоньей». После того, как по результатам двух матчей счет был равным, итальянская федерация футбола, FIGC, распорядилась провести третий матч, чтобы выявить победителя. «Дженоа» повела со счетом 2:0, и их место в третьем финале подряд казалось гарантированным. Однако «Болонья» не унималась. Когда они, забив гол, увидели возможность отыграться, но арбитр его отменил, эскадрилья чернорубашечников вторглась на поле. Их возглавлял Леандро Арпинати, вице-президент клуба, личный друг Муссолини. Арпинати стал мэром Болоньи и главой FIGC. Он действительно был очень могущественным человеком.
В течение 15 минут он и его помощники поносили судью. Под постоянным, угрожающим давлением гол был засчитан. Вскоре «Болонья» сравняла счет, переведя игру в дополнительное время. Разъяренный Гарбатт не позволил своим игрокам одобрить такую идею, полагая, что футбольные власти присудят его команде победу из-за вторжения на поле. Его уверенность была неуместна. Последовала еще одна переигровка.
На этом все не закончилось. Четвертая игра закончилась вничью, а это означало, что командам придется встретиться в пятый раз. Гарбатту и его клубу сказали, что матч, скорее всего, состоится не раньше сентября. Он дал своим игрокам выходные, чтобы отдохнуть и восстановить силы, а сам ушел на небольшой перерыв. Однако в августе ему сказали, что игра состоится всего через пару дней в Милане. Оказалось, что «Болонье» было сделано гораздо больше предупреждений. Они продолжали тренироваться. Несмотря на то, что соперники поистрепались, команда Арпинати добилась желаемого результата. Они выиграли со счетом 2:1. Гарбатт больше никогда не выигрывал чемпионат. Как и «Дженоа», застрявшая на девяти Scudetti даже сейчас, когда дни их главенства давно прошли.
Этот инцидент говорит о том, что Гарбатт был незначительной жертвой фашистского режима, но реальность значительно сложнее. Во-первых, его недовольства несправедливостью было недостаточно, чтобы убедить его уйти. Он также не рассматривал растущее вмешательство режима в футбол как причину для того, чтобы отложить свое пребывание в Италии. Он оставался в Италии еще десять лет, несмотря на то, что Муссолини ужесточал свою железную хватку во всех аспектах жизни страны в целом и в футболе в частности.
В то время как большинство диктаторов избегают разрешать большие скопления людей, самый популярный вид спорта в Италии был полезен для Муссолини. Как отмечает Саймон Мартин в своей книге «Футбол и фашизм», игра стала удобной метафорой не только для центрального принципа фашизма — триумфа коллектива над индивидуальным, но и для теорий Муссолини о превосходстве итальянской расы. Именно поэтому он стал таким ярым болельщиком сборной Поццо. Италия принимала чемпионат мира по футболу 1934 года, и, поскольку режим отчаянно пытался продемонстрировать общество, которое он создал, правительство предложило субсидии выездным болельщикам. Il Duce [Дуче, от лат. dux — итальянский титул, который носил Бенито Муссолини, глава Национальной фашистской партии, прим.пер.] присутствовал на всех играх сборной Италии, когда они выиграли турнир. Этого оказалось недостаточно: позже Поццо настаивал на том, что сам Муссолини был движущей силой встречи со сборной Англии в том году, диктатор, решивший доказать, что Италия может конкурировать с бесспорными хозяевами игры. В 1938 году, после того, как Италия сохранила право на участии в чемпионате мира во Франции, Муссолини устроил роскошный прием для команды в Палаццо Венеция в Риме. Джузеппе Меацца, один из игроков, вспоминал, как он произнес «обширный панегирик». Как предположил Бруно Роги, один из самых известных спортивных журналистов того времени, в фашистском мышлении «за спортивной победой [сияла] победа расы».
Однако влияние Муссолини простиралось далеко за пределы национальной сборной. В 1926 году, по воле фашистов, FIGC приняла Carta di Viareggio [Хартия Виареджо], план итальянского футбола. Его эффект был глубоким. Он не только легализовал профессионализм, положив конец необходимости придумывать изощренные способы оплаты игрокам, и учредил первую национальную лигу страны, Серию А, но и запретил иностранные контракты. В следующем сезоне командам будет разрешено иметь на балансе двух иностранных игроков, при условии, что только один из них будет на поле. К началу сезона 1928 года иностранцев не должно было быть вообще. То же самое правило будет применяться и к менеджерам. К 1928 году иностранных тренеров можно было нанимать только в том случае, если «на родине не найдется подходящего». Логика была очевидна: если футбол должен был стать демонстрацией величия итальянской нации, то политический посыл будет только запутан, если местные будут в тени stranieri [иностранцев]. Даже иностранные слова должны были быть запрещены: больше не должно быть ни углового, ни развода мяча, ни Мистера. Английский не был нужен, когда итальянский был настолько очевиден. Есть только одно исключение: Гарбатт.
Действительно, в 1927 году стало ясно, до какой степени фашисты не только терпели его, но и прославляли. Еще одним эффектом Хартии Виареджо стала попытка устранить дисбаланс в итальянском футболе между севером и югом страны. В течение 30 лет команды из Милана, Турина, Пьемонте и, конечно же, Генуи доминировали в игре, но фашисты хотели видеть более равномерный разброс. В Неаполе, Флоренции и Риме несколько небольших команд были объединены в более крупные клубы, способные соперничать с «Миланом», «Амброзианой» (так был переименован «Интернационале»), «Ювентусом», «Торино», «Про Верчелли» и «Дженоа». Хартия ознаменовала собой рождение «Наполи», «Фиорентины» и, самое главное, «Ромы». Режим посчитал, что столице нужна сильная команда, и возложил на Гарбатта ответственность за ее создание. «Классический Мистер, после многих лет в славном клубе «Дженоа», приехал в Рим, чтобы посвятить свою мудрость "Роме"», — пишет La Stampa.
Он провел два года в самом сердце Италии Муссолини, помог «Роме» выиграть Кубок КОНИ — предшественника Кубка Италии — в их первом сезоне существования, а затем привел их к третьему месту в Серии А во втором. Этот успех показывает, насколько он был хорошим менеджером: он был способен взять несколько игроков из множества команд и почти сразу же выковать из этих разрозненных частей успешную команду. Это также намек на то, что его отношения с фашизмом не всегда были такими непростыми, как можно было предположить после инцидента с «Больньей». То, что его следующее назначение было в другой из объединенных клубов, «Наполи», только усугубляет это впечатление. Шесть лет, проведенных там, также укрепили его репутацию: его команда заняла пятое место в его первом сезоне, и, благодаря третьим местам в 1933 и 1934 годах, это был самый успешный период в истории клуба до прихода Диего Марадоны в 1980-х годах. На протяжении большей части проведенного там времени, они неизменно описывались как реальные претенденты на победу в Серии А, даже считаясь фаворитами газеты La Stampa в 1933 году.
Именно в этот момент карьера и жизнь Гарбатта снова неумолимо меняются из-за событий, находящихся вне его контроля. Летом 1935 года он покинул Италию. Слухи о его успехе начали распространяться за пределы полуострова, и его пригласили стать менеджером «Атлетика Бильбао», старого клуба Фреда Пентланда. Неясно, почему он чувствовал, что готов двигаться дальше: его корни, во всяком случае, уходили в Неаполь глубже, чем даже в Геную. Они с Анной переехали в деревню Баньоли-Ирпино, недалеко от города, где чистый воздух помог Анне справиться с хронической астмой. Там они фактически удочерили местную девочку, Марию Кончетти, дочь одного из своих соседей. У него были все причины остаться, но мало причин уезжать. Однако известно, что Витторио Поццо предложил ему рекомендацию — в самых восторженных выражениях — чтобы помочь ему получить новую работу. Заманчиво думать, что после 15 лет во все более авторитарном государстве он устал жить под фашистским правлением. Последующие события ставят эту оценку под сомнение.
Он наслаждался своим годом в Испании, преодолев тень Пентланда и с первой попытки выиграв титул чемпиона Испании. Летом 1936 года он вернулся в Неаполь, чтобы забрать Анну и, предположительно, Марию с намерением поселить свою семью в Стране Басков. Возможно, ему удалось бы создать столь же долговечное наследие, как и у его предшественника, и укрепить маловероятные связи между Бильбао и «Блэкберном» — клубом, в котором они выступали в качестве игроков. Но у него не было и шанса. Пока он был в Италии, Испания погрузилась в кровавую гражданскую войну. Гарбатт был вынужден остаться, найдя работу сначала в «Милане», а затем, в 1937 году, его переманили обратно в клуб, который он любил больше всего на свете, «Дженоа». «После нескольких лет развода он вернулся к своей старой любви», — писала La Stampa. Он дважды был близок к тому, чтобы выиграть тот неуловимый 10-й титул лиги. Однако больше всего его преследовала упущенная возможность сбежать из Италии.
Единственное конкретное доказательство связи Гарбатта с фашизмом датируется летом 1940 года. Оно было обнаружено Эджертоном, который много разговаривал с его приемной дочерью Марией перед ее смертью. Это письмо, написанное Анной властям после ареста и заключения мужа в тюрьму как вражеского иностранца. В нем она умоляет о помиловании, ссылаясь не только на его возраст и долгую службу итальянскому футболу, но и на его «огромную симпатию» к режиму Муссолини. Но даже это не так просто, как может показаться. Анна, отчаянно напуганная тем, что станет с ее мужем, использовала любые рычаги, чтобы добиться его освобождения. Невозможно узнать, действительно ли он симпатизировал фашистам или она просто пыталась сделать все возможное, чтобы вытащить его оттуда.
Что можно сказать наверняка, так это то, что после возвращения в Великобританию, чтобы быть со своим сыном Стюартом, теперь уже призванным в армию, после начала войны, в ноябре 1939 года, семья Гарбатт вернулась в Италию. Это само по себе сомнительное решение: в конце концов, Муссолини и Гитлер уже подписали Стальной пакт [Германо-итальянский договор о союзе и дружбе. Дата подписания — 22 мая 1939 года, место подписания — Берлин, прим.пер.]. Даже когда в конце весны 1940 года итальянская армия объединилась с немецкой, им даже посоветовали уехать как можно скорее, они этого не сделали. Объяснение Эджертона, сосредоточенное на проблемах со здоровьем Анны и их преданности Марии, которая должна была остаться, убедительно, но основной факт неизбежен: Гарбатты решили остаться в фашистской Италии, вражеском государстве, в то время как они могли и, возможно, должны были уехать.
Если прежняя неприкосновенность Гарбатта к махинациям фашистов убедила его в том, что он будет в безопасности, то он ошибался. Из-за войны он не смог приехать в мае 1940 г. на финальный матч Кубка кубков с «Дженоа» и был отправлен в Вара-Инфериоре, небольшой городок к северу от города, где жила его семья, а в июне того же года был отдан приказ о его аресте. Он сдался и на две недели был заключен в тюрьму. Его слава и любовь, которую он вызывал в городе, привели к тому, что с ним обращались сравнительно хорошо, но, тем не менее, он стал истощенным и впал в депрессию, после чего Анне, которая могла свободно жить по своему нейтральному ирландскому паспорту, наконец, удалось добиться его освобождения. Однако ему не разрешат работать. В августе того же года газета La Stampa назвала его «последним из британских тренеров», признав, что «после 30 проведенных здесь лет, он больше итальянец, чем англичанин, но национальность имеет значение. Война сыграла свою роль». Неудивительно, что в следующем сезоне, когда «Дженоа» приняла более итальянский стиль игры, известный как il sistema, почтение к Гарбатту начало угасать. «"Дженоа" — одна из лучших итальянских команд, — говорится в анализе нового подхода "Дженоа". — У нее отняли прилагательное "английская"».
Гораздо более серьезной, чем попытка лишить его значимости, была попытка выселить его из дома. Фашисты не хотели, чтобы он жил среди своих друзей в Вара-Инфериоре; как гражданин Великобритании, он должен был находиться под гораздо более строгим наблюдением. Его и Анну отправили в Ачерно, небольшой городок в горах на юге Италии. Мария присоединилась к ним несколько месяцев спустя, в ноябре 1940 года, прежде чем они снова двинулись дальше, в деревню Орсонья, недалеко от побережья Адриатического моря.
Их жизнь там была далеко не легкой, но они были защищены от самых страшных лишений войны. Им пришлось иметь дело с комендантским часом и строгими ограничениями на общение с друзьями и семьей дома. Суровые зимы тоже были испытанием, особенно для Анны, и когда сам Гарбатт перенес небольшой инсульт, ему потребовалось некоторое время, чтобы поправиться. Они были, без сомнения, бедны и голодны, их сбережения были конфискованы режимом, но их утешала доброта общин, которые их приютили. Орсонья, в частности, была заполнена беженцами и вражескими иностранцами, но местные жители делали все возможное, чтобы помочь несчастным, внезапно оказавшимся среди них. Гарбатт же делал все возможное, чтобы построить свою жизнь в этих самых экстремальных обстоятельствах, даже тренировал юношеские команды одного из клубов города.
Они оставались там до конца 1943 года. Тогда их и нагнала война. Союзные войска продвигались на север от Сицилии, но их продвижение на каждом шагу сдерживалось не только упорным сопротивлением отступающего вермахта, но и решимостью немцев уничтожить все потерянные ими территории. Были разрушены дороги, железнодорожные пути и мосты, все освобожденные союзниками города лежали в руинах. То, что немцы не смогли уничтожить, было уничтожено бомбардировками союзников. Гарбатты, зная, что по всей стране кишат немецкие войска, решили уничтожить свои британские паспорта, понимая, что если их поймают с одним из них, то это будет означать тюремное заключение или, что более вероятно, смерть. Зимой 1943 г. они бежали из Орсоньи — слишком близко к линии Густава, главной немецкой оборонительной позиции, чтобы быть в безопасности — и направились на север, в Имолу, прикрываясь фальшивыми документами.
Именно там, в мае 1944 года, погибла Анна. По словам Эджертона, они с Марией отправились на поиски продовольствия, которого в разрушенной стране становилось все меньше, когда она попала под американский бомбовый налет. Она умерла раньше, чем Мария успела позвать её мужа. Убитый горем Гарбатт похоронил ее под вымышленным именем Джованна Кота. Италия дала ему жизнь. Она и забрала у него женщину, которая разделила её с ним.
Гарбатт так и не оправился от потери жены. Прошел еще почти год, прежде чем польские войска вошли в Имолу, а через несколько дней, в апреле 1945 года, за ними последовали британцы. Гарбатт обратился к офицеру, объясняя, как британский гражданин оказался в этом безлюдном месте. Что солдат думал о его истории, неясно. Должно быть, это казалось замечательной историей, в которую едва ли можно было поверить. Он не знал и половины.
Когда Гарбатт умер от лейкемии в 1964 году, его смерть в Англии прошла незамеченной. Не было ни некрологов в газетах, ни размышлений обо всем, что он сделал. Он был просто восьмидесятилетним человеком, живущим в стесненных условиях в Лимингтон-Спа, за которым до последнего ухаживала его верная приемная дочь Мария.
В Италии реакция была совсем иной. По словам Витторио Поццо, в конце концов, это была страна, которой он «посвятил свою жизнь». Он дал calcio его идеал игрока, «находящегося где-то между крепким и мужественным», того, кто вышел за рамки и своей карьеры, и своей жизни. Каждая газета поместила сообщение о его смерти и панегирик. Его называли одним из «первых настоящих учителей» игры. Поццо назвал его «настоящим первопроходцем». «У меня на столе лежит его последнее письмо ко мне, — писал он. — [Оно] написано самым важным человеком в истории итальянского футбола. В нем он упрекает меня за то, что я не ответил раньше. Я надеюсь, что судьба скоро заведет меня обратно в Англию, чтобы я мог возложить два цветка на могилу человека, которого никогда не забуду». Гарбатт любил Италию, а Италия любила его в ответ.
Больше всего его оплакивала «Дженоа». Клуб пригласил его в последний раз после войны, но к 1948 году его дух угас. Время настигло его, и без Анны жизнь в Вара-Инфериоре была полна призраков. Он подал в отставку после неудачных матчей в начале 1948 года. Клуб, из уважения к сотрудничеству, которое просуществовало почти 40 лет, оставил его в качестве скаута на некоторое время, прежде чем он сделал то, что он, должно быть, хотел бы сделать раньше, и вернулся в Англию. Осознавая, что «он не разделил их удачу» после войны, в 1950 году «Дженоа» организовала ему прощальный матч, на котором присутствовало около 3 000 болельщиков.
В течение своей карьеры Гарбатт не избегал критики. В «Наполи», в его менее впечатляющие сезоны, ходили слухи, что он слишком много пьет; по словам историка Пьера Ланфранки, болельщики жаловались, что команда могла бы выступить лучше, если бы у них был тренер, который говорил бы по-итальянски и не «влюблялся бы в каждый бокал хорошего Фраскати». Трудно сказать, сколько правды было в этой болтовне: конечно, когда почти любой английский тренер испытывал трудности с формой в любой стране, слухи о пристрастии к алкоголю не заставили себя долго ждать. Тем не менее, неаполитанский журналист Антонио Гирелли отнесся к ним с некоторым доверием, описав Гарбатта как «специалиста по вину» со склонностью к скачкам.
Возможно, его смерть, как это часто случалось, позволила взглянуть на ситуацию с другой стороны. Какими бы ни были его недостатки, Гарбатт теперь был тем, кем он был: фигурой, имеющей огромное значение в развитии итальянского футбола. Не только за то, что он сделал для своих клубов, выиграв три титула с «Дженоа» и помог «Роме» и «Наполи» стать одними из величайших команд Серии А, но и за то, что он сделал для футбола в целом.
Когда он приехал сюда летом 1912 года, еще до двух войн, определивших его жизнь, он был профессионалом в любительском мире. Его работа заключалась в том, чтобы передавать свои знания. К тому времени, когда он уехал в конце 1940-х годов, он сделал это и даже больше. Италия могла похвастаться, пожалуй, сильнейшей лигой на континенте. Страна была одной из настоящих футбольных сверхдержав, двукратными чемпионами мира, лучшим местом назначения для игроков со всей Европы и Южной Америки. Её положение как одного из центральных регионов футбола было надежным. В немалой степени это было делом рук Гарбатта. Англия, возможно, не знала, чего он достиг, но в Италии оплакивали своего первого Мистера. Это стоило ему огромных личных потерь, боли, которая утихла только с его последним вздохом, но в этом не могло быть никаких сомнений. Он исполнил предсказание, сделанное много лет назад. Он действительно сделал себе великое имя.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
Если хотите поддержать проект донатом — это можно сделать в секции комментариев!
