Питер Крауч. «Я, Робот: Как стать футболистом 2»: Председатели
***
Вполне возможно, что в этом мире есть председатели футбольных клубов, которые являются вполне себе тихими мужчинами или женщинами с очень небольшой предысторией. Персонажи без явных эксцентричностей, застенчивые индивидуумы, которые столь же счастливы возиться в своем саду или свернуться калачиком на диване с хорошей книгой, сколь и сидеть на единственном лучшем месте на футбольном стадионе. Такие люди вполне могли бы существовать. Просто за двадцать пять лет в футболе я ни разу не встречал ни одного такого. Каждый председатель каждого клуба в чем-то отличался от обычного человека. Всегда есть край, всегда есть угол. Всегда есть история.
И всегда есть эго. Я был еще подростком в «Шпорах», когда всем в клубе пришла памятка: если вы увидите Алана Шугара и его жену в любой точке стадиона или тренировочной площадки, вы должны обращаться к ним как сэр Алан и Леди Шугар. Это вызвало в моем сознании образ воинственной звезды из телешоу Ученик, скачущей галопом по полю Уайт Харт Лейн на сером скакуне, доспехи сверкают на солнце, забрало шлема поднято, он тычет копьем в агрономов и мальчишек, подающий мячи и кричит: «Ты уволен!», а Леди Шугар рысила бы за ним на паломинской кобыле. Не важно, что он получил свое рыцарское звание За заслуги в сфере бытового ЭВМ и электронной промышленности. Подобно Бену Кингсли и Нику Фалдо, он относился к своей чести с большой гордостью и как к постоянной приставке.
Другие люди могли бы подумать о председателях и представить себе потенциального владельца «Манчестер Юнайтед» Майкла Найтона, жонглирующего мячом перед трибуной Стретфорд Энд, или Кена Бейтса, покупающего «Челси» за £1 и продающего свой пакет акций Роману Абрамовичу за £17 млн., или Питера Ридсдейла, оставляющего «Лидс Юнайтед» в долгах в £103 млн., «Кардифф» с долгом в £66 млн. и исполняющего обязанности председателя, когда «Плимут» попал под внешнее управление.
Я также вспоминаю о Саймоне Джордане, председателе «Кристал Пэлас» в 2000-х годах. Саймону всегда было что сказать. Я был еще молодым игроком в «Портсмуте», когда он был в своем великолепии и когда существовало приличное соперничество между его клубом и моим. Я никогда не встречался с ним лично до того, как произошел любопытный инцидент, когда я был в отпуске в Марбелье. Мы с двумя друзьями спускались с холма к пляжу. Мимо нас с ревом пронесся Мерседес с откинутой крышей и резко ударил по тормозам. Затем машина резко развернулась, и за рулем оказался еще более загорелый, чем обычно, Джордан в темных очках.
«КРАУЧИ!»
Сразу, без приветствий, без предисловий.
«Краучи! Кто твой агент?»
Я ему рассказал. Он кивнул.
«Скажи ему, что я буду на связи, ладно?»
Никаких тебе «пока», он просто опустил темные очки и втопил дальше по дороге.
Мой агент не получал от него никаких звонков. Я не уверен, что Саймон покинул футбол, действительно любя футболистов. Как человек, который сделал свои деньги с помощью магазина карманных телефонов, он, возможно, был возмущен суммой, которую те ожидали получить. Когда ситуация на Селхерст Парке вышла из-под контроля, вина легла на его игроков. Может быть, он и не особенно любил тренеров: за первые три года работы в клубе он поменял их целых пять. Когда ты называешь свою автобиографию «Будь осторожен в своих желаниях», ты, возможно, двигаешься дальше с небольшими сожалениями.
Я переехал из «Шпор» сэра Алана в «КПР» господина Райта. Обстоятельства отличными не были. Крис Райт добился успеха в музыкальной индустрии, подписав контракт с Blondie, Spandau Ballet и лейблом Specials’ 2 Tone. В «КПР» он был менее успешным, подписав Пола Ферлонга и Стива Морроу. Единственной особенной его вещью был долг: минус £570 тыс. в месяц.
Попадание под внешнее управление было неизбежным результатом. Были и демонстрации болельщиков и попытки компенсировать некоторые из этих огромных потерь безнадежно мелкими способами, такими как заставить всех в клубе платить за еду в столовой для персонала. Это было не так уж плохо для игроков, но для персонала, часть которого хотела принести бутерброды из дома, это было уж чересчур. Когда клуб изгнали в третий дивизион, ко мне повидаться приехал их новый председатель Ник Блэкберн. «Ты молодец», - сказал он мне. «Нам придется продать тебя, чтобы клуб не разорился.» И вот тощий парнишка из Илинга, приехавший в начале сезона за £60 тыс., в концовке того сезона был предложен «Престону», «Бернли» и «Портсмуту» за £1,2 млн. «Портсмут» выиграл аукцион; Ник получил мою любовь за то, что сказал мне, что я могу вернуться в любое время за оказанную непреднамеренную помощь клубу, который мы оба любили.
«КПР» не понимал, что с последующим прибытием Берни Экклстоуна, Флавио Бриаторе и Тони Фернандеса жизнь будет только беспорядочней. Что мне только предстояло узнать, так это то, что председатели в моей жизни вот-вот станут играть все более важную роль.
Милан Мандарич мало что знал о плохом поведении футболистов. В конце 1970-х годов, когда он руководил «Сан-Хосе Эрткуэйкс», он подружился с Джорджем Бестом, и от этого выволочка, которую он мне устроил чуть ли не сразу после подписания контракта, стала еще более раздражающей. Из-за неудачного ракурса на камере слежения в речном баре и пивной шутки от Шона Дерри, когда казалось, что я был в подпитии аккурат в середине в остальном тихого воскресного дня. Я тогда не был пьян, но мне удалось немного отомстить за этот выговор через несколько месяцев и сделал я это сидя на балконе своей квартиры.
Я купил квартиру на пристани для яхт. Она располагалась на третьем этаже. Милан занимал пентхаус на верхнем этаже дома напротив. Я держал на балконе бинокль, якобы для того, чтобы наблюдать за яхтами, которые прибывают и убывают, но на самом деле, чтобы наблюдать за их дурачащимися владельцами. Время от времени я поднимал ракурс на несколько градусов выше и проверял, что там задумал наш председатель. Я мог заглянуть прямо в его квартиру и точно увидеть, что там происходит. Возможно, это и к лучшему, что он так и не понял этого.
Мандарич был из тех председателей, которые отчаянно хотят быть вовлеченными в каждый аспект клуба. У него были грандиозные планы в отношении «Портсмута», и он, в конечном счете, увидит, как многие из них осуществятся под руководством Харри Реднаппа, но в эти первые дни все мы были в бедственном положении. Мы тренировались на ветренной военно-морской базе Корабля Ее Величества Коллингвуд, чьи моряки явно презирали нас. Нам приходилось самим стирать свой тренировочный комплект. Когда мы не смогли выиграть ни одного матча за месяц, Мандарич спустился в раздевалку и сказал, что не собирается нам платить. Только вот имея ввиду, что он был натурализованным американцем, прожившим в Штатах тридцать лет, он не совсем так выразился. «Терпеть не могу спускаться в раздевалку, но вы, ребята, не играете, и я недоволен», - сказал он. «Вы не выполнили свою работу, так что я вам за нее не заплачу.»
Мне был двадцать один год, и я был еще совсем юн. После этой ситуации в раздевалке я снова погрузился в свой собственный мир детского веселья. Более старшие игроки, однако, были раскалены добела. У нас были контракты. Им нужно было кормить свои семьи. Когда я уехал из «КПР», моя зарплата составляла £800 в неделю. Моя новая квартира обошлась мне в £217 тыс., и я думал, что у меня все срослось. В то время как все остальные кричали о том, какой позорник этот Мандарич, я думал, что у меня с прошлого месяца еще осталось довольно много денег. И еще думал, что у него есть веская причина.
Милан ставил большие цели. Несмотря на то, что «Портсмут» провел тринадцать сезонов подряд во втором эшелоне, за последние сорок лет они выходили в первый только на один сезон, а средняя посещаемость Фраттон Парка составляла около 11 000 человек, Милан сумел подписать Роберта Просинечки, недавно выступавшего за «Реал» и «Барселону», человека, который на предыдущем Чемпионате мира забил гол, принесший сборной Хорватии третье место в плей-офф. Просинечки был гением в бутсах и с красным Мальборо, висевшим на его губе, как только эти бутсы были расшнурованы. Он не был заинтересован в беготне, но его и не просили об этом. У него не было никакого интереса говорить по-английски, поэтому Мандарич выписал милого парня из Словении по имени Младен Рудонья (по прозвищу Турбо Руди), который выступал в качестве его неофициального переводчика.
Просинечки, наверное, не должен был порой играть. Красный Мальборо не славится своими сердечно-сосудистыми преимуществами. Но тренер Грэм Рикс явно был предупрежден председателем, и ему пришлось проглотить это, так же как ему пришлось проглотить вторжение в раздевалку, которое подорвал его авторитет еще больше. И поэтому угасающему индивидуалисту было позволено разрезать другие команды на части и ничего не делать в обороне для своей команды. В матче против «Барнсли» он сделал хет-трик высочайшего качества, доведя счет в матче до 4:2. Мы сыграли вничью 4:4. Мандарич наблюдал за происходящим с трибуны и начал строить план гибели для Рикса.
Когда я шесть лет спустя вернулся в «Портсмут», к тому времени уже состоявшийся игрок английской сборной, клуб изменился так же сильно. Мандарич продал клуб Саше Гайдамаку, человеку, который, судя по всему, был звездой среди известных игроков, чей отец Аркадий в то время был осужден французским судом за незаконную торговлю оружием в Анголе, а позже обвинен в отмывании денег.
Как игрок ты предполагаешь, что владелец не будет тратить деньги, которых у него нет. И вот ты смотришь на 15 тыс. болельщиков и команду, в которой выступали Лассана Диарра, Салли Мунтари, Нико Кранчар, Джермейн Дефо, Сильвен Дистен и Сол Кэмпбелл, и думаешь: а ведь он действительно очень успешен в довольно молодом возрасте, не так ли?
Мне так и не удалось познакомиться с ним. Гайдамак держался довольно отстраненно, непреднамеренно отчужденно, как бюджетный Абрамович. Время от времени его можно было увидеть через открытую дверь раздевалки, когда он проскальзывал мимо с двумя огромными телохранителями, никогда не заглядывая внутрь, никогда не разговаривая ни с кем из своей дорогой команды.
Мы искренне думали, что он строит нечто особенное. Клуб занял восьмое место в Премьер-лиге. Мы попали в Европу и обыгрывали «Милан» на Фраттон Парке, пока штрафной удар Роналдиньо и гол Пиппо Индзаги на девяносто третьей минуте не свели матч вничью. Мы катком шли по командам. Разговаривая между собой, мы посчитали, что для попадания в Лигу чемпионов нам осталось подписать всего несколько игроков.
Харри первым заметил трещины. Когда он покинул клуб, сначала я был озадачен. «Почему он уходит? Мы же отлично идем!» Он понял то, что другие скоро поймут: Средства Гайдамака иссякли, были заморожены или просто исчезли.
Для «Портсмута» лучше не стало. Дубайский бизнесмен по имени Сулейман аль-Фахим купил клуб у Гайдамака за фунт, и все было настолько мрачно, что никто даже не думал, что он продешевил. Это была даже не самая низкая точка для Фахима, который через девять лет будет приговорен к пяти годам тюрьмы в Объединенных Арабских Эмиратах за кражу £5 млн. у своей жены. Через сорок три дня его правления, когда никому из игроков так и не заплатили, клуб был снова продан, на этот раз саудовцу по имени Али аль-Фараджу, который никогда не был на Фраттон Парк. Нетрадиционные председатели продолжали прибывать — Балрам Чайнрай; русский по имени Владимир Антонов, который затем был арестован за вывод активов. Только когда болельщики выкупили клуб, а вылет из Футбольной лиги стал реальной возможностью, наконец-то началось восстановление. Может быть, Мандарич все-таки был восхитителен. Великая организация в смятении. С таким клубом подобного не должно было случиться.
Независимо от того, откуда они берутся, независимо от того, как долго они остаются, есть универсальный взгляд на председателей. Шерстяное пальто английской зимой, темно-серое или черное, пуховик или что-нибудь из клубного магазина — никогда. Умеренный шарф, застенчивое и плохо приглушенное празднование, когда их команда забивает, как кто-то, кто никогда по-настоящему не праздновал гол в детстве; кто-то рядом с ними, кто выглядит ужасно скучающим, и кто, когда камера выхватывает их в середине матча возится в своем смартфоне.
Сиденье, на котором сидят председатели, будет в буквальном смысле самым удобным на всем стадионе. Это своего рода привилегия, которую дает подобная инвестиция. В районе ложи Абрамовича на Стэмфорд Бридж есть верхние обогреватели, потому что проведя большую часть своего детства на Крайнем Севере России, юго-западный Лондон, очевидно, прохладен. Увидев его пришвартованную яхту, когда я был в отпуске на Сардинии, ее дизайн кажется почти спартанским: у лодки было два плавательных бассейна, две вертолетные площадки и подводная лодка сзади. Я предположил, что она заходит в порт задом, потому что передняя часть ее сильно выпячивалась перед суперяхтами с обеих сторон. Но это было не так. Она швартовалась в течении несколько часов. И всего-то в три раза дольше, чем все остальные. Она была почти вдвое длиннее поля на Стэмфорд Бридж. Может быть, там была специальная подводная лодка, на которой добирались от кормы до носа, не утомляя ноги ходьбой.
Именно водолазы, плавающие вокруг корпуса, охраняя его от любопытных сардинских рыб, заставили меня понять, что Роман, должно быть, рассматривал покупку Оливера Жиру как пинту пива — мгновенное решение с минимальными финансовыми последствиями, чтобы принести пару минут краткого удовольствия. Когда Джон Терри и Фрэнк Лэмпард были в «Челси», он разрешил им бесплатно пользоваться одной из своих пяти яхт. Штатное расписание было явно сумасшедшим — сорок человек присматривали за четырьмя гостями. Если ты ронял выпивку на пол, в комнату врывалась первоклассная команда чистильщиков, как подразделение специального назначения вооружённых сил в передниках, и мгновенно делала инцидент для тебя невидимым.
У председателя, как правило, на первом этаже личные апартаменты. У них обычно есть зал заседаний, и постоянное собственное зарезервированное парковочное место. Именно тогда, когда Эрик Питерс поставил свою машину на предназначенное для Питера Коутса месте на стадионе bet365, я понял, что в «Стоке» возникло определенное чувство беспокойства. Случись это в «Шпорах», сэр Алан Шугар оторвал бы игрокам головы. Коутс — очень хороший человек, и вместо этого послал охранника попросить Эрика переставить свою машину. Но можно было сказать, что он определенно не был счастлив, и можно было почувствовать отношение, которое буквально кричало о том, что лучше бросить свою машину на место владельца, а не в зоне игроков в тридцати метрах и все это не будет хорошо переноситься на поле. Это была не единственная причина, по которой мы вылетели из Премьер-лиги в 2018 году, но она как бы рассказала свою собственную маленькую историю.
Питер Коутс был последним председателем, с которым это должно было случиться. Он был приверженцем «Сток Сити» до мозга костей — один из четырнадцати детей в семье, его старик был шахтером, завсегдатаем старого стадиона Виктория Граунд с ранних лет, и шестьдесят лет назад играл на любительском уровне в клубе. Питер обычно приходил на тренировочную площадку в пятницу, быстро и приятно здоровался со своими игроками, а затем обедал с тренером. Он никогда не спускался в раздевалку и никогда не пытался хвастаться своим служебным положением. Когда я уехал из «Стока» в «Бернли», он прислал мне прекрасное личное письмо, в котором благодарил меня за восемь лет, говорил, что я был великим послом клуба, приглашал вернуться в любое время, когда захочу. Это был простой, но замечательный жест из фантастического клуба.
Коутс жил и дышал клубом. Он вложил деньги в новый стадион и отличную тренировочную базу в Клейтон Вуде. Ничего из этого не было сделано с намерением продать с прибылью. Теперь бразды правления в руках у его дочери Дениз, которая взяла его оригинальную сеть букмекерских контор и превратила ее в онлайн контору-тяжеловеса bet365. Она, очевидно, самая способная из деловых женщин — в 2018 году она выплатила себе зарплату в размере £220 млн., а еще £45 млн. были выплачены в виде дивидендов, что более чем в два раза больше, чем заработала вся первая команда в целом. Она в значительной степени владеет городом Сандбах. Райан Шоукросс видел там территорию ее дома стоимостью £90 млн., и говорит, что тамошнее озеро на самом деле является озером, а не огромным декоративным водоемом — на нем можно с удовольствием погонять на лодке под парусом.
Независимо от их характера и личных вкусов, председатель редко влияет на тебя, когда ты выбираешь, в какой клуб перейти. Ты не работаешь с ними каждый день. Они — верхушка дерева, а ты — всего лишь листва. Когда я присоединился к «Шпорам» в 2009 году, я не думал о финансовой хватке Дэниела Леви. Когда я вернулся в «Портсмут», я не придал должного внимания осмотрительности Саши Гайдамака. Я смотрел на тренера, на других игроков, приходящих в клуб, и на стоимость моего контракта. Тебя интересует только игровая сторона. Ты же не врываешься в кабинет председателя, чтобы расспросить его о структуре займа. «Саша, дружище, какой тут процент ты платишь? Во имя всего святого, почему ты воспользовался своим выкупом на будущих продажах абонементов клуба со средней посещаемостью значительно ниже 20 тыс.?»
Дэвид Мурс был ливерпульским эквивалентом семьи Коутс. Он шестнадцать лет был председателем клуба, его семья работала в клубе более полувека. В Литтлвуде, семейной компании Мурсов, работали тысячи человек, а ее штаб-квартира была местной достопримечательностью. Я всегда считал его по-настоящему хорошим человеком, который старается изо всех сил во имя клуба. Он отклонил предложения Шейха Мохаммеда и Дубаи Интернейшнл Кэпитал, прежде чем продать клуб Джорджу Джиллетту-младшему и Тому Хиксу.
Он проверил Джиллета и доверился Хиксу по поручительству его партнера. Никто не мог предсказать, насколько впечатляюще все пойдет не так, как надо, как два новых владельца поссорятся, как клуб совершит худший старт за пятьдесят семь лет и начнет терять хороших тренеров и назначать сомнительных. Под конец на Копе висел плакат: «Построенный Шэнксом, сломанный Янки», и даже на нашем уровне чувствовалось, что все идет не так. Одного из их сыновей послали сюда из США, чтобы он следил за происходящим. Его можно было видеть на тренировочной площадке в брюках и ботинках, громко говорящего с американским акцентом о предметах, которые, казалось, выходили за пределы его зоны комфорта, а затем его видели в тот же вечер в баре Ньюз в городе, пытающегося убедить болельщиц проверить его личное инвестиционное портфолио.
Ничем хорошим подобное не заканчивается. Хикс и Джиллет в принципе не имели никакого отношения к клубу. Они пришли не потому, что любили футбол, а потому, что любили деньги. Когда все развалилось, они не смогли справиться с этим, как это зачастую и бывает. Председатели любят обожание, которое может прийти в купе с управлением футбольным клубом. Мандарич обычно сиял в директорской ложе, когда болельщики «Портсмута» пели его имя, вставая на ноги, чтобы по-патрициански помахать рукой, а рядом с ним обычно сидели личности с южного побережья и директор клуба Фред Диненаж. Большинство из них имели успех в бизнесе. Они привыкли побеждать. Но футбол — изменчивая игра, которую гораздо труднее контролировать, чем состояние типичной компании. Если они не сразу добьются этого успеха, то им будет трудно выйти из бедственного положения. Когда болельщики на них насядут, то они просто перестают приходить на матчи. Тренер не может сбежать. Он должен продолжать свою работу. Так что он получает оскорбления опосредованно, как и игроки. Большинство председателей поглощают обожание и держатся подальше от обвинений.
Я знаю немало фанатов «Астон Виллы», которые не питали большой любви к Дагу Эллису. Некоторые критические замечания были справедливы: после того, как он закончил свой первый период на посту председателя, «Вилла» выиграла чемпионский титул и Кубок Европы; через пять лет после его возвращения они спустились эшелоном ниже. Тебе не получить прозвище «смертоносный», будучи отсталым в своих кадровых делах. Тринадцать тренеров были уволены при его правлении, и он продал клуб американскому миллиардеру Рэнди Лернеру, который затем увольнял тренеров еще быстрее, и клуб снова покинул высший английский дивизион. В конце концов, в его старческом маразме, ты боялся, что кто-то другой из клуба использовал Эллиса в своих интересах. Но Эллис не выжимал последние капли из клуба. Он вкладывал деньги и лишь изредка заходил в раздевалку. Когда ему это удавалось, он никогда публично не устраивал игрокам разнос. Он просто любил поговорить о футболе.
Он определенно был эксцентричен, и не только из-за своей привычки ходить на игры в теплых тапочках или уезжать на Роллс-Ройсе с персональной табличкой AV1. Помню, как в двадцать один год я сидел в зале заседаний совета директоров на Вилла Парк, только что подписав контракт с моим первым клубом Премьер-лиги, рядом с тренером Грэмом Тейлором, главным исполнительным директором и секретарем клуба. «Ах», - сказали они, «Тебе нужно познакомиться с Дагом». Они позвали его. Он пренебрежительно махнул в сторону всех остальных. «Все вон.» Только он и я, мне интересно, что он собирается сказать — поприветствовать меня в клубе, рассказать мне о великих нападающих «Виллы» до которых мне еще расти и расти, или, может быть, пойти методом старой школы и предложить мне коньяк и сигару?
«Ты знаешь, что это я изобрел удар через себя?», - спросил он.
Довольно трудно понять, как реагировать, когда семидесятивосьмилетний футбольный председатель, который никогда не играл в эту игру на профессиональном уровне, делает подобную фразу своим первым разговорным гамбитом.
«Да,», продолжил Даг. «Мы играли, мяч подпрыгнул, и я просто сделал это. Все говорили мне, что это ты такое сделал? И я сказал им — это был удар через себя...»
Это было единственное, о чем мы говорили. Когда через несколько минут он вывел меня из зала заседаний, тренер, главный исполнительный директор и секретарь чуть ли одновременно мне сказали: «он рассказал тебе об ударе через себя?»
Грэм Тейлор был очень хорошим человеком. Он разделял мою симпатию к Дагу. Это крест, который приходится нести многим тренерам: подчиняться боссу, который знает об игре гораздо меньше, чем они сами. Мне было очень трудно представить, как Руперт Лоу пинает футбольный мяч. Я почти уверен, что Абрамович никогда не смог бы уделать Найтона на поле. Но в какой еще отрасли топ-менеджер не имеет опыта работы с основным продуктом компании? Может быть, это все равно, что ожидать, что нынешний босс компании «Джон Уэст» знает, как обращаться с рыболовным траулером. Однако именно председатели выбирают тренера. Успех или неудача клуба начинается с них. Тренер почти не имеет возможности возразить им, не приведя их в бешенство и, вполне возможно, не получив при этом пинка. Может ли даже Пеп Гвардиола полететь к Халдуну Аль-Мубараку в Абу-Даби и сказать ему, что у него с шейхом Мансуром какие-то проблемы?
У тебя могут быть свои стычки с председателями, но ты по-прежнему будешь уважать их. Леви произвел на меня впечатление в «Шпорах». Он сам заключает все сделки, подписывает самых ярких талантов для команды — Харри Кейна, Делe Алли, Харри Винкса — на долгосрочные контракты. Кейн получает £150 тыс. в неделю, но у мадридского «Реала» есть игроки на £350 тыс. в неделю. Он покупает молодых из-за их стоимости перепродажи. Он забрал Почеттино из «Саутгемптона», когда английский тренера был все еще беден и тот имел всего лишь восемнадцатимесячный опыт в британском футболе. У клуба учебный центр мирового класса и лучший новый стадион в мире. Если бы я был владельцем футбольного клуба, то я бы совершенно точно выбрал бы Леви в качестве моего председателя в любое время дня и ночи.
Руперт Лоу всегда больше походил на председателя регбийного клуба, чем футбольного. Когда он занял пост председателя, то лишь полгода назад увидел свою первую игру по этому виду спорта. Лично мне было трудно даже называть его Рупертом. Я в принципе никогда никого не называл Рупертом. Я не рос вместе с Рупертом. В моей школе не было ни одного Руперта. Удивительно было наблюдать разницу в культурах между ним и Харри Реднаппом. Это было похоже на комедию 1960-х годов о владельце мельницы и его бригадире.
К счастью, мне никогда не приходилось называть его по имени. Точно так же, как каждый тренер всегда известен как «Гаффер» или «Босс», к каждому председателю игроки всегда обращаются как «Мистер председатель». Если вы встречаетесь с владельцем, а он не председатель, ты все равно называешь его Мистер председатель. Ты никогда не скажешь Мистер владелец. Так это не работает. Кроме того, они сами никогда этого не потерпят. Сейчас двадцать первый век, но мы все еще должны знать свое место: на много-много ступеней ниже их.
