Робби Фаулер. Моя футбольная жизнь: 13. Делая невозможное (Часть первая)

***

Благодарности и пролог

Сноска: иду дальше

***

У меня теперь есть 13-летний сын — Джейкоб, и он в настоящее время демонстрирует свои огромные природные способности. С моей стороны на него нет и никогда не будет никакого давления. Если он решит, что хочет стать врачом, строителем или пилотом самолета, этого будет более чем достаточно для меня, пока он счастлив и уверен в том, что делает. Но если Джейкоб действительно пойдет по пути профессионального футболиста, поддержка, которую он получит от своей мамы, от меня и трех своих сестер, гарантирует, что все, о чем он должен думать — это его игра. Видит бог, в самом начале своей карьеры я наделал достаточно ошибок, чтобы быть слишком осведомленным о подводных камнях. Меня часто спрашивают, что бы взрослый я сказал дерзкому молодому парню, который взял «Ливерпуль» штурмом в середине 90-х. Я думаю, что главный посыл должен быть таким: Просто не иди туда.

Я имею в виду, что, несмотря на все то, в чем мы можем оправдаться перед самим собой, что мы никогда не были настолько плохими, мы просто делали то, что делали все остальные игроки в те дни и что было достаточно культурно по сравнению с поколением, которое предшествовало нам. Реальность такова, что лучше вообще исключить любой риск. И я говорю не только о нашей социальной жизни, хотя игры поздними вечерами — это часть цикла, который включает в себя безумные травмы, плохое питание и, в моем случае, нежелательные заголовки. Потребовалось некоторое время, чтобы денежки начали капать, что как только ты подпишешь этот большой контракт, чтобы стать первым подростковым миллионером в футболе, все изменится — включая то, как люди ведут себя по отношению к тебе. Если ты думаешь, что, продолжая вести себя так, как ты всегда себя вел, ты «остаешься спокойным и невозмутимым», то тебя ожидает грубое пробуждение. Люди хотят получить кусочек тебя. Иногда это просто автограф, разговор или фотография — но слишком часто они хотят каким-то образом выжать из тебя соки, и как бы печально и неправильно это ни казалось, тебе нужно порвать со своими старыми привычками и старыми заведенными порядками, если ты хочешь предотвратить это. Я не говорю о твоих спутниках жизни — клянусь Богом, они тебе понадобятся больше, чем когда-либо, но если ты собираешься продолжать ходить в свои обычные бары и пабы, то ты должен знать, что некоторые папарацци сфотографируют тебя с выпивкой в руке. Ожидай, что кто-то, кого ты едва знаешь, продаст историю о тебе прессе. Ожидай, что какой-нибудь оппортунист подставит тебя, сфотографирует это и разнесет по всем социальным сетям.

Добро пожаловать в мой мир.

Часть проблемы, несомненно, заключалась в том, что широкая публика воспринимала современных футболистов как высокооплачиваемых плейбоев, оторванных от суровых реалий повседневной жизни. Очевидно, мы все будем это оспаривать. Большинство из нас были выходцами из довольно жесткого окружения, и наша позиция заключалась в том, что мы играли бы и за просто так, из любви к игре. Но не мы придумали Премьер-лигу, не мы заключали эти душераздирающие телевизионные сделки. Когда Миллениум подошел к своей кульминации, Премьер-лига была переполнена деньгами, и самые лучшие игроки, как правило, были самыми высокооплачиваемыми. Хотя к концу 90-х годов образ жизни «побрякушников» не совсем прижился, он дошел до того, что у большинства моих товарищей по команде были деньги, которые можно было жечь или, как в моем случае, инвестировать.

Помните, что приход больших денег в футбол совпал с подъемом экономики, который принесли Новые лейбористы. Внезапно все захотели стать застройщиками, и вот так я стал Робби Фаулером, любимым домовладельцем для многих. Идея состояла в том, чтобы инвестировать в обветшалую недвижимость с небольшим потенциалом развития, делать ремонт и улучшения и либо перепродавать дома, либо сдавать их арендаторам. Я не говорю, что занимался там штукатуркой и монтажными работами, но я видел в этом коммерческий смысл до такой степени, что теперь существует Академия недвижимости Робби Фаулера, предлагающая инвестиционные советы и экспертные знания потенциальным застройщикам — неплохо для сорванца из Токстета, а?

Еще один парень из Токстета, мой приятель Сте Калви, тоже зарабатывал на жизнь каменной кладкой — в его случае, в буквальном смысле слова. Калви всегда был чрезвычайно искусным мастером, и после долгого ученичества он начал специализироваться на реставрации каменного покрытия. После окончания школы наш Энтони тоже присоединился к Реставрации Калви, так что справедливо сказать, что все мы делали несколько фунтов из кирпичей и камня.

Дэвид Мур, председатель совета директоров «Ливерпуля», тоже не был лишен одного-двух шиллингов. Он был подвержен тем иррациональным страстным покупкам и инвестициям, которые вы иногда делаете, такие как гоночные автомобили, картины — или, если подумать, футбольные клубы. Они будут стоить кучу денег. Более чем вероятно, что вы не увидите отдачи от своих инвестиций, но вы все равно погрузитесь и сделаете это, потому что вы любите мир и то, что вы покупаете, и прежде всего потому, что вы этого хотите!

Мурси называл эти инвестиции «Покупкой скаковой лошади». Ну, еще одна вещь, которой мы баловались, просто для развлечения, была... скачки! Не так, как в азартных играх, хотя это, очевидно, играло небольшую роль в течение дня скачек, но больше как нечто, что просто очаровывало нас и что мы полюбили — особенно я и Макка. Выросший в рабочих кварталах, ты достаточно сталкиваешься с оборотной стороной букмекерского бизнеса. Но мы с Маккой обнаружили, что у нас есть реальный интерес к разведению, обучению и долевом интересе в игре на скачках. Некоторые из нас виделись с жокеем Тони Маккоем в том году, когда Эйнтри был эвакуирован из-за угрозы взрыва бомбы. Впоследствии мы натыкались на Тони на спортивных обедах, церемониях награждения и так далее, и прекрасно ладили с ним. Тони был одним из тех, кто посеял семена нашего интереса к скаковым лошадям, открыв нам этот мир. Он открыто приглашал нас на скачки, знакомил с другими жокеями, тренерами и заводчиками, и со временем скачки превратились в нашу настоящую страсть — долгожданный побег из мира футбола.

Хотя это всеобщее любопытство и интерес были налицо, на самом деле все началось случайно. Дом Маттео — парень из Саутпорта, и, возвращаясь к 60-м и 70-м годам, всегда существовала традиция игроков «Ливерпуля» и «Эвертона», живущих на берегу моря в Формби, Эйнсдейле и Биркдейле, недалеко от Саутпорта. Эта область между побережьем и Ормскирком, честно говоря, похожа на Нидерланды — она совершенно плоская, насколько может видеть глаз, регулярно затопляется и представляет собой в основном только поля, фермы и еще больше полей.

Так или иначе, оказывается, что эти бесконечные ровные поля и, напротив, эти хорошие длинные участки песка — идеальная среда для разведения лошадей. Довольно широко известно, что Джинджер Маккейн тренировал своего Красного Рома на Эйнсдейл-Бич (менее известный факт зануды: Красный Ром получил свое имя от последних трех букв имен его мамы и папы — Кворум и Маред!). Итак, оказалось, что равнины вокруг Ормскерка были мечтой заводчика, и Дом знал тренера из этого района по имени Мик Мигер. Мик согласился присматривать за покупкой лошадей на начальном уровне, и некоторые из нас — Дом, Бритва Раддок, я, Макка, Джейми Реднапп, Джон Скейлс, Роб Джонс и Фил Бэбб — создали дерзкий, безрассудный клуб покупателей, готовый преобразить обстановку гонок с помощью наших дерзких, инстинктивных инвестиций в стиле Волка с Уолл-Стрит. Вот мы и вложились каждый по штуке, так или иначе, этого было почти достаточно, чтобы купить шахтного пони.

В нашем шахтном пони, как оказалось, что-то было и он выиграл свою первую гонку с приличным превосходством. Это было очень весело, просто факт наличия некоторого шкурного интереса в гонке — хотя и не так уж смешно, как процесс выбора имени лошади. Клянусь, мы могли бы продолжать в течение нескольких дней, придумывая дурацкие имена, такие как Хитрый трюк и Легкие шары (он был мерином — вспомните лорда Вариса из «Игре престолов»!). Я чрезвычайно горжусь тем, что именно я придумал остроумное и незабываемое имя, которое привязалось к ... Какой-то лошади! Просто смешно, сколько удовольствия это нам доставляло, когда случайный игрок в букмекерских конторах говорил: «Кто выигрывает?» или «Кто выиграл 3:15 в Хэйдоке?», а букмекер ему отвечает: «Какая-то лошадь!» Вот такое было у нас чувство юмора, но я убежден, что все это добавило нам еще больше командного духа в том составе игроков.

Консорциум купил еще одну лошадь — как ни странно, названную Другой лошадью, в надежде, что они будут соревноваться в той же гонке, и комментатору придется говорить «и Какая-то лошадь проскакивает мимо Другой лошади на финальной прямой», - но это было все, что наше предприятие сделало для большей части нашего клуба покупателей ЛФК. Я думаю, что такие игроки, как Джон Скейлс — или Джеймс Бонд, как мы называли красивого йоркширского грубияна, — просто хотели походить на вечеринки шоу-бизнеса и открытия галерей и произвести впечатление на какую-нибудь дебютантку, сказав: «Да, у меня есть небольшой интерес к чистокровным лошадям, на самом деле у меня есть пара кляч. Ты бы как-нибудь зашла ко мне на конюшню...»

Однако у всего этого был и непредвиденный побочный эффект. Когда Какая-то лошадь выиграла в своей первой вылазке, я вошел в загон победителей как владелец. Это был первый раз, когда я видел нашу клячу крупным планом, и фактически, первый раз, когда я был так близко к любому виду лошадок. Я довольно быстро обнаружил, что у меня острая аллергия — и их, как оказалось, было несколько! Мои глаза распухли, я весь покрылся этими привлекательными красными пятнами, и я думаю, что побил мировой рекорд по чиханию подряд. В те дни на Четвертом канале были гонки, и они ждали дерзкого интервью, а я просто пошел в палатку первой помощи.

Аа-аа-аа-апчхи!

Несмотря на мою аллергию, мы с Маккой заразились этим и основали настоящее партнерство, которое после долгих брызганий слюной и битья головой о стену решили назвать «Компания Макки и Гроулера». Поразительно, как мы снова и снова находили победителей! Через Тони Маккоя мы познакомились с одним из лучших агентов по разведению чистокровных лошадей, Грэмом Брэдли, и с его помощью подняли целиком все дело на один-два уровня. В то время как до сих пор мы концентрировали свой скромный интерес на гладких скачках, Грэм и компания познакомили нас с совершенно новой игрой на дерне — Национальная охота с барьерами. Это немного похоже на то, как некоторые футбольные клубы и скауты ищут качество и ценность на неиспользуемых территориях — Арсен Венгер, например, привлек таким образом много игроков из Франции и африканских стран — Грэм Брэдли был одним из первых покупателей, перешедших на немецкий рынок. Он нашел нам целую вереницу лучших лошадей, таких как Ауэталер, Бернардон, Сэмон и наша самая известная кляча Сибальд, все они были обучены Мартином Пайпом.

Поскольку мы с Маккой были так заняты футболом, лошади стали прекрасным развлечением для наших отцов. Дэйв Макманаман и мой старик Бобби стали крепкими друзьями с тех пор, как я дебютировал за «Ливерпуль», и клячи стали тем, кого они очень сильно полюбили. Они ездили на все скачки и звонили нам с ипподрома, используя весь этот жаргон, которого они там поднахватались — мы понятия не имели, о чем они говорили. Дейв реально работал в одной из тех букмекерских конторах без лицензии, которые были в каждом крупном городе, главным образом потому, что женщинам запрещалось делать ставки! Можете ли вы себе представить, что женщины должны пойти и найти кого-то в каком-то пабе, или в бакалейной лавке, или еще где-нибудь, чтоб просто чтобы сделать небольшую ставку? Как бы то ни было, Дэйв Макманаман был ловким наводчиком, и «Компания Макки и Гроулера» начала процветать. С лошадьми такого калибра и Мартином в качестве тренера у нас было довольно много победителей, что, в свою очередь, улучшало нашу репутацию. Картина ясна? Резонансный, зарабатывающий кучу баксов, скачущий туда-сюда, потягивающий шампанское в Челтенхэме и Эйнтри, показывающий себя во всей красе? Я ничего из этого не делал — и никогда не сделаю (кстати, я терпеть не могу шампанское!) — но легко понять, как у определенного типа людей может сложиться неправильное впечатление, может быть, даже возникнет обида.

Я до сих пор точно не знаю, был ли подстроен инцидент в Холидей Инн. Но я точно знаю, что если бы меня не было там в 2 часа ночи, этого вообще не могло бы случиться. Это было после нашей домашней игры с «Астон Виллой», ближе к концу апреля 1999 года. Я был дисквалифицирован на четыре игры за инцидент с фырканьем по линии и еще на две игры за насмешки над Грэмом Ле Со. Был штраф в размере £32 тыс. в дополнение к тем £60 тыс., на которые «Ливерпуль» уже оштрафовал меня — если клуб надеялся, что, оштрафовав меня первым и сильно пожурив меня, они смягчат позицию ФА, то это обернулось очень плохо. Моя дисквалификация должна была начаться после игры с «Виллой», которая фактически была моей последней игрой в сезоне. С предсезонными тренировками через три месяца я чувствовал себя довольно безопасно, выпив в городе после матча и оставив позади сезон взлетов и падений.

Возвращаясь к моему посланию от нынешнего меня к молодому Робби (или Джейкобу), мы, футболисты, можем чувствовать себя вправе свернуть, как это делают обычные люди — но разве мы обычные люди? Преследуя свою мечту, должны ли мы признать что «обычность» исчезла с тех пор, как мы находимся в центре внимания? Кроме моего давнего, тесного круга друзей, я всегда держался особняком. Я никогда активно не добивался публичности, всегда, всегда старался оставаться негласным — но разве можно оставаться вне публичного поля, когда твоя работа ставит тебя прямо перед взором публики? Всегда найдется элемент, который решит, что ты им не нравишься, даже если они никогда с тобой лично не встречались. Итак, ты, в некотором роде, напрашиваешься на неприятности, выставляя себя напоказ ненавистникам просто потому, что находишься вне дома?

Тот факт, что до сих пор я пью только бутылочное пиво, когда выхожу из дома, и мой большой палец постоянно зажимает горлышко, чтобы никто не мог подсунуть мне что-нибудь в напиток, говорит сам за себя. Даже в кофейне я всегда придерживаю пластиковую крышку и пью через маленькую щелочку. Может быть, это слишком высокая цена за известность — некоторые могут сказать, бесславность — которая идет рука об руку с тем, чтобы быть хорошим в популярном спорте? Для почти неизбежного зенитного огня, который происходит в порядке вещей, особенно в современном мире смартфонов, Инстаграм, Снэпчат и немедленных (часто поддельных) новостей, стоит ли это того? В другой день я мог бы дать другой ответ, но я думаю, что я бы отвез или направил Джейкоба туда, где подается скромная еда, в ресторан, который он знает и которому доверяет, а не в бар в центре города.

Говоря это, мы всегда оказывались в Холидей Инн на Парадиз-стрит, потому что там было тихо — или, по крайней мере, так должно было быть. Это был отель, которым ЛФК пользовался еще со времен Боба Пейсли в качестве тренера. Это был испытанный и надежный (и удачливый!) процесс. В дни матчей он собирал там команду — особенно перед вечерней игрой — чтобы поговорить с ними о предстоящей игре и дать им немного отдохнуть, прежде чем отправиться на Энфилд в командном автобусе. Гулял ли я со старыми приятелями вроде Гордона и Сте Калви или по вечерам со своими товарищами по команде, мы обычно возвращались в Холидей Инн выпить по стаканчику на ночь, пока ждали такси. Там была небольшая отдельная гостиная, где мы знали, что нас не будут беспокоить, и именно там я оказался после той игры с «Виллой», чувствуя себя довольно жалко.

Мы проиграли матч из-за гола Иана Тейлора, я выбыл на сезон, и внезапно, в свои двадцать с небольшим лет, я уже не был ребенком со всем миром у моих ног, а был опытным профессионалом, от которого ожидали успеха. В этом нет никаких сомнений, я был на спаде, впервые начав думать, что я так и не попробовал тот вид успеха, который я всегда представлял себе — кубки, медали, игры за сборную. На мой взгляд, одной медали Кубка лиги было недостаточно для парня, который должен был пройти весь путь до вершины.

Такси должно было подъехать, и я пошел в туалет пописать. Уборные находятся в главном отеле, а это значит, что гости, остановившиеся там, или люди, пользующиеся общественным баром, будут использовать те же самые удобства. Когда я мыл руки, вошли двое парней. Оглядываясь назад, я думаю, что они видели, как я вошел туда, и последовали за мной — только они знают наверняка. Что зафиксировано в протоколе (это выяснилось в судебном процессе и никогда не оспаривалось юридической командой того парня), так это то, что один из них предложил мне дорожку кокаина. Признаюсь, я был не в лучшем настроении; признаюсь, если бы это случилось снова, я был бы более дипломатичен. Но в то время, в ту ночь, я отмахнулся от него, сказал ему, чтобы он отвалил, и вышел из туалета, направляясь обратно в частную часть отеля.

По словам очевидцев, которые дали показания, один из парней объявился сзади и ударил меня по затылку. Я пошатнулся от удара исподтишка, а его напарник присоединилась к нему. Они вдвоем начали обрабатывать меня, прежде чем гости и охрана отогнали и схватили нападавших. Когда дело дошло до суда летом 2000 года, парень во всем признался, извинился и не стал оспаривать мой рассказ о случившемся. Судья согласился — его посадили на 18 месяцев. Но, судя по тому, как об этом сообщали, это была еще одна из тех историй, где «нет дыма без огня», которые, казалось, преследовали меня. Я уверен, что это сыграло свою роль в том, как Жерар Улье стал смотреть на меня, и я должен сказать, что дал ему разумную пищу для размышления именно так и думать — не в той мере, в какой я сделал что-то настолько плохое, но я в первую очередь сам поставил себя в эту ситуацию. Как я уже сказал, мораль сей басни такова: просто не ходите туда.

Это ужасно — быть в форме и в то же время не быть задействованным. Когда я сидел там после нашей последней игры сезона, наблюдая за Кругом Позора, я начал чувствовать эмоции, до тех пор чуждые мне. Я был удручен, подавлен — не просто так, как футболисты чувствуют себя подавленными из-за проигрыша в игре, это было скорее личное падение. Когда я был в такой ситуации раньше, глядя в отчаянии на ситуацию, на которую я был бессилен повлиять, это было из-за травмы — профессионального риска. Я бы попытался не унывать и использовать свое разочарование как мотивацию, чтобы вернуться в гущу событий раньше срока. На этот раз я оказался в затруднительном положении, и это было главным образом из-за того, что я сам для себя сделал. Я мог стонать и жаловаться на то, что все воспринимается неправильно, но я начинал понимать, что слишком часто во всех этих инцидентах был общий знаменатель: Я.

Впервые в своей взрослой жизни я испытал подлинную неуверенность в себе и в результате впал в отчаяние, которого никогда раньше не испытывал. Когда я был ребенком, а теперь стал профессионалом, играть в футбол — это все, что я хотел и знал. Я всегда был одним из тех естественно счастливых, оптимистичных персонажей, которые инстинктивно ожидают, что все сложится к лучшему. Теперь вот он я, мне только что исполнилось 24 года и я впервые начал сомневаться в себе. По крайней мере, на этот раз в моей власти было собраться и сделать что-то, чтобы вызвать перемены. И все же в глубине души я понимал, что уже подмочил свою репутацию у Улье — он считал меня человеком, подающим плохой пример, человеком, который не уважает свой собственный талант, не говоря уже о товарищах по команде и сверстниках. По-моему, ничто не могло быть дальше от истины, и я решил серьезно к этому подойти и раз и навсегда доказать свою преданность новому режиму.