Робби Фаулер. Моя футбольная жизнь: 1. Ливерпуль (Дом)
***
***
До сих пор люди спрашивают, не Токстет ли создал меня. Я не знаю, что на это ответить. До тех пор, пока у меня не появилась своя первая квартира на Альберт Доке, я нигде больше и не жил, так что я не могу сравнить свой дом детства с любым другим местом. Я вырос в двухэтажном доме на одной из главных магистралей, Виндзор Стрит и когда мне было лет десять или около того, мы переехали на Хьюсон Стрит, недалеко от Парк Роуд. Там жили я, моя старшая сестра Лиза, наш Энтони, который был на несколько лет моложе меня, а позже появился и Скотт.
Наша Лиза была лучшей старшей сестрой, о которой можно было только мечтать (и до сих пор ею является). Она была не из тех властных старших братьев и сестер, которые всегда отчитывают и унижают тебя. Когда мы росли, Лиза была мне больше подругой, а потом, когда мы стали старше, я всегда мог поговорить с ней и получить от нее хороший совет. И, также как и я страстно любил «Эвертон», так и наш Энтони был сумасшедшим болельщиком «Ливерпуля». Родившийся в 1980 году, он начал врубаться в футбик как раз в то время, когда Король Кенни строил ту невероятную, всепобеждающую команду, состоящую из Джона Барнса, Рэя Хоутона, Питера Бердсли и Джона Олдриджа (и скоро у Энтони тоже появится кто-то поближе к дому, за которого он мог бы поболеть!).
Мир моего детства простирался от спортивной площадки на Аппер Уорик Стрит до молодежного клуба на Парк Роуд. И вот он я, с самого первого свистка — нормальный, уличный и любящий футбол парень из Токстета. Вся моя семья жила в районе Ливерпуля 8 и мне нравилось расти там.
Токстет, конечно, стал всемирно известным (или печально известным) после беспорядков в июле 1981 года и, как и многие другие внутренние части города, у него были свои проблемы на протяжении многих лет. Скаузеры часто называют себя «Северными Эндерсами» или «Южными Эндерсами». Джейми Каррагер и Стив Макманаман — это чистый северный вариант, но я из утонченной южной части города. Районы Токстет и Дингл, известные местным жителям как Грэнби или Ливерпуль 8 — это район, который тянется от родильного дома на верхней Парламент Стрит вниз мимо англиканского собора, вплоть до реки Мерси и до Принцесс Парка. Река и море сыграли огромную роль в развитии Токстета как района и как сообщества. От величественных старых купеческих вилл вокруг Бельведер Роуд и Принцесс Драйв до густых террасных улиц Дингла, в Ливерпуле 8 всегда были дома различных формаций и самое широкое смешение народов — ирландцев, ямайцев, филиппинцев, ганцев, валлийцев, нигерийцев, сомалийцев... Все эти нации и многие, многие другие нашли в Ливерпуле 8 свой дом, добавив к местному колориту что-то свое.
Токстет, в котором я вырос, был жестким, насыщенным, многокультурным сообществом — сплоченным и, я полагаю, немного подозрительным к чужакам. Но он был «сообществом» и им же и является сейчас и родом я именно оттуда. Я понимаю куда клонят интервьюеры, когда спрашивают меня о Ливерпуле 8, они полагают, что это место было таким грубым и бедным, что я, должно быть, отчаянно хотел оттуда выбраться. Отнюдь нет! У меня было совершенно нормальное, счастливое детство. Я никогда не чувствовал себя обнищавшим, заброшенным или еще кем-то. У меня всегда были самые лучшие бутсы, я всегда улыбался и во всех отношениях, которые я могу придумать, я был просто еще одним нормальным ребенком, который жил ради футбола. Но после, этих же репортеров замечают на улицах, на которых я вырос и на их эквивалентах в Лондоне, Манчестере, Белфасте, Ньюкасле или Глазго — и снова и снова, это улицы, на которых взращиваются футболисты. Посмотрите на Рахима Стерлинга или Деле Алли сегодня; Стивена Джеррарда и Уэйна Руни; Газзу [Пола Гаскойна], Пола Инса, Алана Ширера из моего времени; Кенни Далглиша, Иана Раша и далее к Джимми Джонстону и Джорджи Бесту... здесь есть определенная закономерность, не так ли? Все это парни из рабочего класса с городских улиц или из новых городов и муниципальных поместий и все они очень, очень хотят быть футболистами. У них нет никакого запасного плана для отступления. Они хотят этого и хотят как сумасшедшие.
Таким был и я: родился и вырос в центре города, помешанный на футболе. Я не знаю, существуют ли прирожденные футболисты, но футбик был почти всем, о чем я думал и единственной вещью, которой я занимался с того дня, как научился ходить. Кто-то может сказать, что я никогда не был намного быстрее, чем в те дни, когда я под стол пешком ходил, но боже, как же я хотел играть! Так уж вышло, что в детстве у меня были небольшие проблемы с подвижностью. Это довольно распространенная вещь, но я родился с «щелкающим» бедром, что является всего лишь незначительным дефектом строения, который в наши дни будет замечен при рождении и вылечен исправительными скобами. Мама водила меня к разным врачам и консультантам по этому поводу, но все сходились на том, что природа все сама исправит. На самом деле, я рос с немного неровной походкой в течение тех первых нескольких лет жизни, хотя все это уладилось само по себе еще до начальной школы. В детстве у меня была и астма, но ни она, ни мое бедро не могли удержать меня дома. У нас была спортплощадка, клочок земли прямо напротив наших двухэтажных домов — его превратили во всепогодное поле, когда мне было около восьми и я обычно находился там с мячом утром и днем и ночью. Я искренне верю, что все, что произошло позже, берет свое начало от этого маленького клочка зеленого (или коричневого, когда зимой шел дождь) дерна. За эти годы я поговорил со многими игроками, у которых было похожее прошлое и у всех у них есть почти такая же история. Каждый из нас допоздна был на улице с мячом, приклеенным к ногам, играл везде и всегда, когда только мог, пока не осталось никого, с кем можно было бы играть. Я помню это чувство грусти, почти похожее на предательство, когда последний из моих приятелей говорил, что он должен идти домой. Я жил в доме прямо напротив этой спортплощадки, так что за мной всегда присматривали мама, сестра или кто-то еще, но я никогда не хотела уходить домой.
На протяжении многих лет люди спрашивали, как тебе удается бить по мячу так чисто, так сильно и с таким небольшим замахом? Я думаю, что ответ находится там, на этом грязном клочке земли, где я изо дня в день пробовал какие-то небольшие трюки. Я пробивал мяч разными способами, передавая энергию от разных частей своих ног. Никакой науки в этом не было, это был скорее случай, когда я пытался развлечь себя, наблюдая, что произойдет, если я ударю по мячу сбоку или щечкой вместо подъема. Помню как подумал: «Ух ты, смотри, как он закручивается, когда вот так вот врезаешь по нему!» И со временем, если ты делаешь что-то достаточно часто, то это определенно для тебя становится легче — и это умение становится еще одной стрелой в твоем колчане. Поэтому, когда мне не с кем было играть, я с таким же удовольствием упражнялся со всем этим в одиночку, обводя воображаемых соперников, ударяя мяч о стену, ловя его, пробивая его, подбрасывая его и так далее. Даже когда мне было восемь или девять лет, я играл против парней 14, 15, 16 лет и всегда мог постоять за себя. Я был очень маленький и щуплый и хотя все соперники были больше и сильнее, им было трудно отнять у меня мяч. Нет, на самом деле я никогда не был молниеносным — конечно, не на расстоянии в более 20-30 метров — но я был быстр в зоне ворот и вокруг нее. На расстоянии пяти-десяти метров я быстро принимал решения, равно как и работал ногами и это ключ к тому, чтобы забивать голы. И, на сколько я помню, возвращаясь далеко-далеко назад, я всегда и постоянно забивал голы.
Ровно с тех дней, когда я играл импровизированные матчи, я стал «первым выбором». Это когда все мы выстраивались в очередь — будь то игра во время школьных каникул или одна из тех длинных, жарких игр во время летних каникул — меня всегда выбирали первым. Дело не в том, что я как-то хвастаю, а в том, что капитан другой не выбравшей меня команды обычно сразу же начинал стелить себе соломку: «Теперь у нас нет шансов.» Так вот, я с самого раннего возраста считал себя хорошим игроком. Кроме того, со мной обычно очень грубо обращались, что является еще одной лакмусовой бумажкой того, начинает ли уже твое имя играть против тебя — своего рода двусмысленный комплимент. Большую часть времени я просто отскакивал от подкатов или, если меня все-таки цепляли и валили на землю, то я быстро поднимался и бежал дальше. На самом деле меня это совсем не беспокоило. Со временем я научился предугадывать дикие подкаты и либо принимал вызов, либо перепрыгивал, либо менял направление. Спустя некоторое время это просто становится еще одной частью твоего игроцкого вооружения — знание того, что грядет и как этого избежать или амортизировать это.
Годы спустя, в рамках своей профессиональной лицензии, я написал диссертацию по вопросу о Природе или Воспитании: рождаются ли самые лучшие игроки с исключительным природным талантом или мы можем натренировать игроков до уровня элиты? Мой аргумент был таков: в то время как степень естественных способностей дает игроку фору, именно практика, практика и еще раз практика выводит его на самый высокий уровень. Месси в возрасте семи лет: дриблинг с теннисным мячом, туда-сюда, левой ногой, правой ногой, туда-сюда. Бекхэм остается после тренировки только для того, чтобы попрактиковать штрафные удары. И вот я со своим папой Бобби на поле на Аппер Уорик Стрит занимаемся обычными делами. Мне все говорили (и папа говорил мне достаточно раз!) что сам он был очень хорошим игроком. Он играл в центре поля за «Никосию» в Южной Лиге Ливерпуля и сталкивался с несколькими великолепными командами и некоторыми очень хорошими игроками. У моего отца никогда не было никаких амбиций, кроме как наслаждаться игрой, играть и смотреть, но он вдоль и поперек знал свой футбол. Он с самого раннего возраста видел, что у меня есть талант и больше, чем кто-либо другой, заботился о том, чтобы я тратил часы на тренировки и работал как сумасшедший, оттачивая эту природную способность.
В летние месяцы на площадке проходили такие большие игры в футбик, где смешивались все ребята со всего нашего района, всех возрастов и размеров. Рядом с нами жила большая сомалийская община и сомалийские парни так любили играть, что часто приходили прямо с молитвы, все еще в парадном одеянии и лучших туфлях. Я принимал участие в этих играх, которые, казалось, длятся целый день, команды по 20 человек и даже на этом уровне я забил несколько невероятных голов. Папа с самого начала понял, что у меня есть все необходимое, чтобы стать игроком. Он видел, что я могу ускоряться с места, буквально обвивать игроков с разных сторон и расстреливать ворота соперника, поэтому он работал со мной еще и еще, концентрируясь на моих сильных сторонах, равно как и на любых слабых местах. Например, в те дни я был совсем маленьким, поэтому он следил, чтобы я практиковался в ударах головой: «Только потому, что ты маленький, не значит, что у тебя не будет шансов хорошо пробить головой, так что давай убедимся, что все твои умения будут идти в расчет», – говорил он. И я забегал слева, потом справа, а он бросал мяч под разными углами и с разной скоростью, заставляя меня изменять форму тела или исходное положение или просто мне необходимо было быстро реагировать на малейший шанс.
Единственное, в чем мой отец был непреклонен, так это в том, чтобы мне было удобно играть обеими ногами. Я был прирожденным левшой, я мог вести мяч, бить по воротам, пасовать — все это я делал своей левой ногой, что всегда считалось большим преимуществом в те дни, но папа заставлял меня работать на поле над своей правой ногой. И он вовсе не должен был меня принуждать — я сам хотел над этим работать, я хотел быть настолько хорошим игроком, насколько это возможно. Но сначала я был ходячим шаблоном игрока, чья вторая нога была предназначена только для того, чтобы на нее опираться. Мне это было действительно неудобно, даже основы попыток пробить по мячу правой ногой — не говоря уже о том, чтобы бить по мячу с любой силой, направлять его или даже забить гол! Лучше всего я могу дать такое описание: это было похоже на то, как правша пытается написать свое имя левой рукой — совершенно неловко и чуждо. Но мой старик прекрасно знал, что работая, практикуясь, делая из этого обычное дело я начну «чувствовать» мяч не только левой, но и правой ногой.
Мы начинали с того, что я просто бил с лета по мячу и делал луперы с маленьким и более тяжелым тренировочным мячом. Я подбрасывал мяч перед собой, а затем либо подрезал его с полулета, либо выбивал его так далеко и так сильно, как только мог. И вот что я имею в виду, когда говорю о луперах — это был чистый удар, таким вратарь выбивает мяч от ворот, удар по мячу снизу, получая наилучший контакт с ним и вынося его на как можно большее расстояния. Эта техника была просто очень эффективным способом получения хорошего, сильного сцепления и более естественный вид инстинктивного ощущения мяча правой ногой. Со временем, с практикой, это стало казаться намного более свойственным, пока, в конце концов, я уже перестал думать дважды о том, чтобы использовать свою правую ногу.
Учитывая все, что мы знаем сегодня о спортивной науке и о всяком таком, мы гораздо лучше понимаем, что мозг реагирует на повторяющиеся модели поведения. Если мы будем делать одно и то же снова и снова, мозг в конце концов впитает этот заведенный порядок, почти как штрих-код, если хотите, обрабатывая информацию, так что в конечном итоге функция становится «второй натурой». Такова была основа моей работы о Природе или Воспитании и таков был я, день за днем, ночь за ночью, на том поле с моим отцом, ударяя по тому тренировочному мячу — левой ногой, правой ногой, правой ногой, левой. Соседи, проходя мимо, должно быть, думали: «И снова он тут как тут, маленький Роберт Райдер — все те же старые упражнения, еще и еще. Дайте бедному ребенку передохнуть!»
Но я никогда не чувствовал ничего подобного. Для меня эти занятия никогда не были рутиной, они были тем, чем я хотел заниматься, чтобы стать лучше. Это казалось таким очевидным: если ты хочешь улучшиться и сделать следующий шаг, ты должен над этим работать. Так много голов я забил за эти годы и, честно говоря, я забил их в миниатюре на той спортивной площадке — фактически, мой первый гол в футболке сборной Англии был прямой копией одного из этих луперов с правой ноги! Я расскажу вам об этом позже, но там была другая петля через школьную и детско-юношескую футбольную систему, чтобы немного сориентироваться поначалу, прежде чем начали появляться какие-то проблески…
