12 мин.

«Они вывели на расстрел 15 мужчин – всех, кто был в зале». Игрок Медиалиги выжил в бесланской школе

Монолог Ацамаза Мисикова.

1 сентября 2004 года случилось страшное: террористы захватили школу №1 города Беслан в Северной Осетии. В заложниках оказались 1128 человек – их три дня держали в душном спортзале без еды и воды.

3 сентября – День памяти жертвам Беслана. Именно в эту дату начался штурм школы. В результате теракта погибло 334 человека, а выжившие получили ранения и травмы.

В той школе был и Ацамаз Мисиков. Сейчас он – защитник медиафутбольного клуба ФК «Деньги». В сентябре 2004-го Ацамазу было 9 лет и он вместе с мамой и сестрой оказался среди заложников в бесланской школе. Ацамаз не любит вспоминать прошлое и на разговор согласился по одной причине – чтобы подрастающее поколение, которое любит медиафутбол, узнало о трагедии в Беслане.

Ниже – монолог Ацамаза о самом страшном дне в жизни.

***

Я никому никогда не говорил, что я там был. Да, в детстве пацаны знали, но не более. Не потому, что мне больно. Я помню все три дня. Просто считаю, что не надо об этом так широко говорить. В 2005 году к нам домой приехали из английского BBC. Они снимали, как я играю в футбол, брали интервью у меня и моей сестры. Я, девятилетний пацан, сказал: «Вырежьте мои слова и оставьте только ее». Больше не рассказывал публично, сейчас – впервые.

Утром 1 сентября 2004 года я с мамой и сестрой приехал на линейку. Отец не ездил. Нас привез его водитель. Мать сказала водителю: «Ты езжай. Мы тебе наберем». Хорошо, что она так сказала. Если бы он остался, то не выжил. Началась линейка. У каждого класса было свое место, у меня – 3 «Г» класс. Середина линейки. Шары в воздух полетели. Дальше выстрелы и какой-то звук. Думал, что шары лопаются. А внизу через чьи-то ноги увидел кирзачи. Следом увидел бородатых, которые стреляли в воздух, загоняли людей в спортзал через коридор. Загнали всю школу – около 1150 человек. 

Мама стояла с сестрой, которая шла во второй класс. А я оказался возле своего классного руководителя Анжелы Цораевны, первый день сидел с ней. Я ей до сих пор благодарен. Она меня постоянно укрывала при выстрелах, спал на ее плечах. Возле мамы сел только на второй день: террористы называли ФИО, чтобы ребенок встал и пошел к своему родителю.

В первый день воду еще давали. Они ставили ведро, мы окунали одежду – и вот так по капелькам пили. Но на второй и третий день они озверели. Перестали давать и это. Дети начали пить мочу. Причем не свою. Один помочился в бутылку, второй помочился – бутылка наполнилась. И пять-шесть детей пили эту бутылку. 

На второй день без воды я уже не мог. Взял ту бутылку и сразу убрал – не мог. Мама и сестра тоже не пили. Потом сидел задумчиво. Мама спросила: «Аца, что с тобой?» – «Ма, я понимаю, где мы находимся. Если нам суждено умереть, от этого никуда не деться». Я себя уже настраивал на смерть, учитывая, сколько мин там висело, а спортзал – маленький. Мама до сих пор припоминает мне эти слова. 

Когда в спортзале становилось шумно, террористы пускали очередь в потолок, чтобы все успокоились. А детей без еды и воды сложно было успокоить. Плюс у кого-то свои болячки – сахарный диабет, например. 

В первый день было шумно, зал не успокаивался, дети плакали. Они выдернули мужика из толпы. Поставили на колени. И застрелили. А его дети сидели напротив, все видели. Потом им сказали унести труп отца. Это было в двух метрах от меня. И после этого они вывели на расстрел еще 15 мужчин – всех, кто был в зале. 

Как-то нас повели мочиться. Опять шум. Присели. Там проходил провод мины, я его пальцем чуть касался. Напротив меня сидел террорист, главарь банды. Смеялся. А у меня в голове: «Давай я с ним поговорю, у него хорошее настроение». Сказал ему: «Дяденька». Он не отозвался. Еще раз: «Дяденька». И на третий раз: «Оу, дяденька». И он повернулся: «Чего ты хочешь?» – «А что про нас президент республики говорит?» Не забуду его ответ: «Что хотите, то и делайте с ними». Он мне, девятилетнему ребенку, так и сказал.

Он оказался осетином. Я это понял точно потом. Когда прогремели два взрыва, он на осетинском кричал: «Уходите в столовую». Да, меня контузило после взрывов, но я отчетливо слышал, что он говорил на осетинском. 

После первого взрыва погибло много детей, которые сидели рядом с минами. После второго взрыва на моем плече лежала мертвая женщина, а я остался жив. Это не описать. Дальше начал щупать мать и сестру. Вижу – живы. Встал. Живого места не было, куда бы я мог ногу поставить. Все черное, тела валялись обгоревшие. 

Начался штурм. Какая-то часть людей выпрыгивала из окон. Я оказался в столовой. Оторвался от матери и сестры – опять встретился с Анжелой Цораевной. Альфовцы штурмовали столовую и спортзал. За моей спиной отстреливался террорист, от него шли очереди. Моя классная руководительница взяла крышку от кастрюли и прикрыла меня ею.

Этот шрам – касательное пулевое ранение. Короче, прочесала пуля. 

Было как в фильмах – туман. Видимо, «Альфа» и «Вымпел» закинули дымовуху. Ничего не видно, и сразу через пять секунд: «Первый-первый, я второй». Помню эти слова и помню, как террористы убегали. Меня альфовец поднял на подоконник, и последнее, что я успел запомнить – как на подоконнике лежала маленькая девочка. Нас по очереди вот так передавали и освобождали.

Маму и сестру освободили с другой стороны.

Мама была тяжело ранена: один осколок залетел в легкое, другое легкое пробито, перепонки лопнули. У меня среднее ранение (тоже лопнули перепонки), а у сестры, слава богу, все нормально. 

Через два месяца меня вызвали в прокуратуру. Дали фотокарточки террористов: «Ты кого-нибудь узнаешь?» Я бы узнал любого [на нормальных снимках]. А мне показывали фотографии после их ликвидации. У кого-то половины черепа нет, у кого-то – половины туловища. Там такие страшные фотографии были. Узнал двух-трех. По остаткам лиц.

У меня было обострение нервного тика – дергался всем, чем мог. Лежал в республиканской больнице, лечили в Кисловодске, Минеральных Водах, Питере. Это очень страшно. Мама плакала, когда видела тик. А с возрастом прошло. Есть только остаточный эффект. 

Сама мама – тяжело. Свои болячки появились – давление. Кто был в теракте и остался жив, у них со временем выявились такие болячки. Бог помог, мы остались живы. 

Нас отправляли в поездки. Я был в Хорватии, Болгарии, Словакии. Был вариант поехать в «Милан» – без родителей. Мама не отпустила. Игроки «Милана» выводили бесланских детей на матч с «Пармой»: Дида, Кафу, Кака, Шева. Я когда об этом узнал... Им экипировку дали клубную. Еще к нам приехал ЦСКА, когда у них была игра с «Аланией». Газзаев, Вагнер Лав, Карвальо раздавали нам по 50 долларов. Потом олимпийские чемпионы нас посещали. 

Дело Беслана не раскрыто. Там уже столько томов написали. Первая версия взрыва: наши власти понимали, что дети на третий день могут умереть от обезвоживания – надо что-то делать. Якобы прилетел снаряд, от этого произошел первый взрыв. Вторая версия: террорист стоял на кнопке, а если ступню отрываешь – зал взрывается. На видео видно, что он что-то показывает. Весь зал был заминирован. Но несколько мин разминировали. Террористы даже не знали. Один мужик – Мисиков, кстати, мой родственник – втихую разминировал два заряда. Я не знаю как. Узнал только год назад, что это он. Он в армии служил минером.

Я себе задаю вопросы. Почему Беслан? Почему Северная Осетия? Почему именно первая школа? Они бы без плана школы не смогли захватить. У них был план. Как они проехали беспрепятственно границы? Почему 1 сентября не было участкового в школе? Был один участковый – и то чья-то мать, у нее ребенок там учился. Почему этот теракт произошел в 100 метрах от местного отдела милиции? Вот напротив школы есть дома. Жители этих домов звонили и говорили, что на территории школы в августе бородатые делали ремонт. Почему не обращали внимания? Нас когда в коридор загоняли, спортзал уже был заминирован. У нас – детей, кто выжил, – очень много вопросов. Но никто ответа не дает.

Мой отец после двух взрывов сразу напролом побежал к школе. Он с «Альфой» врывался в спортзал. Хотя был в брюках и рубашке. Вся Осетия все три дня возле школы стояла. Вокруг школы – гаражи. И отец с гаражей хотел в школу попасть тайком. Две ночи подряд его спецназ с гаражей доставал. «Мужик, ты что делаешь? Тебя убьют» – «Мне все равно. Мне терять нечего. Там моя семья». После этого у него сахарный диабет появился. 

С каждым годом я осознаю масштаб этой трагедии. Из моего класса трое детей погибло. У кого-то – по десять человек из класса. А у кого-то – из одного дома шестеро детей. Есть фотография: дед сидит перед шестью памятниками своим внукам.

Каждый раз я говорю, что 3 сентября – мой второй день рождения.

Я начал к жизни иначе относиться. Уже один раз посмотрел смерти в глаза. Я это ощутил – когда ты на грани. Не боюсь смерти.

***

Мисиков всегда хотел стать профессиональным футболистом, был даже в шаге от дубля «Торпедо». Но однажды отец сказал: «Мне тупой спортсмен не нужен». С карьерой на поле, сейчас Мисиков работает во внуковской таможне – отвечает за уходящие и приходящие грузы. 

Далее его рассказ:

«В 2006 году я пошел на футбол в школу «Юность». Мне было десять лет. В 2008-м Юрий Отарович Наниев – первый тренер Дзагоева, Тигиева (играл в «Спартаке» – Sports.ru), Кертанова (играл за «Торпедо» – Sports.ru) – позвонил нашему тренеру Игорю Дзарахметовичу Дзулаеву: «Дай мне 2-3 игроков. Нужно выполнить задачу, выиграть республику, чтобы поехать на юг России». Мы этот год выиграли, стали чемпионами России. После этого тренер подходит: «Аца, смысл тебе ехать из города? Давай переезжай к нам в Беслан». Сейчас я бы так не сделал. В «Юности» уровень подготовки выше. 

Потом тренер уехал в Кострому – забрал Тигиева, Кертанова и других. Мы остались. Думали, что делать. Я тренировался с «Юностью». Но! 26 августа 2010 года. Я поиграл в футбол на площадке, пришел домой. Звонок на домашний. Это Тига из Костромы: «Мисик, ты и еще шесть человек до 31 августа срочно должны быть в Костроме». Я так долго ждал этого вызова. Говорил папе: если позовут, я поеду. Отец с работы приехал: «В Кострому вызывают, па. Дождался. Мечта моя – куда-то уехать». Уехали. Я побыл там год. Не играл особо. Отец мне тогда сказал: «Я за тобой наблюдаю. Но не забывай: первое для тебя – учеба. Мне тупой спортсмен не нужен».

После школы я поступил в РАНХиГС, юридический факультет имени Сперанского. Надо было учиться. А у меня знакомый играл за «Торпедо» 1996 года. Я ему пишу во вконтакте: «Есть вариант играть за «Торпедо» 95 года?» – «Давай я с тренером поговорю». Пришел на просмотр, неделю тренировался: «Мы тебя подписываем. Этот год будет дублем в следующем году. «Торпедо» вышло в вышку. А пока на КФК играем». 

Но у них тренировки по утрам, а мне не вариант перейти на заочку – ее не было. Плюс я целевик и учился на бюджете. Звоню отцу: «Меня хотят подписать. В следующем году буду в дубле. Вот 100% гарантии». Отец ответил: «Я тебе утром дам знать». 

Я ночь не спал. Утром звонок отца: «Алло! Учеба». И трубку скинул. 

Я реально плакал. 

А через полгода Тигиев приехал с Кертановым в «Торпедо». Я их встретил в Москве. И на тренировку с ними поехал. Увидел ребят, с которыми тогда тренировался. И в момент подумал, что мы – бесланские втроем: я, Тига, Кертан – могли вместе тренироваться. Я эти моменты очень ценю. 

То, что я, Тига и Инал вышли играть с «Аланией», для меня дорого (в июне ФК «Деньги» приезжали в Северную Осетию: посетили мемориал в школе №1 и сыграли с «Аланией»; в составе «Денег» вышел уроженец Беслана и профессиональный футболист Инал Черчесов – Sports.ru). Ценю то, что мы с детства вместе, вместе этот путь проходили, спустя некоторое время снова вместе. 

Любите жизнь и свою семью.

«Помню всех террористов в лицо». Он выжил в той самой школе Беслана, а теперь – в сборной России

«Стреляли с 3 метров. Все мертвые, я один остался живой». Открытое письмо сотрудника «Алании» про Беслан

Фото: Serge Uzakov/Global Look PressAFP/YURI TUTOV; из личного архива Ацамаза Мисикова