Томас Друэ: «Джон поворачивается и бьет меня. Помню, я вскрикнул и упал»
Начало дневника здесь.
Я уже много месяцев с командой, и лучше не становится. Бывают хорошие дни, бывают плохие, но больше непредсказуемые дни, когда Джон Томич вдруг взрывается и начинает на нас вопить.
Мне трудно, но я хочу работать в команде. Мы хотим, чтобы Бернард добился успеха, и он хороший парень, просто трудный. Джон недостаточно мне платит, и иногда мне приходится из своего кармана платить за перегруз багажа, хотя я везу вещи Бернарда. Но я остаюсь с ними.
Но худшие новости, что мой единственный друг в команде Сальвадор Соса сказал, что уйдет после Майами. Он больше не может терпеть унижения и крики. Джон не дает ему работать, как он хочет, Джон не позволяет ему делать, как он хочет, а потом выговаривает ему за слабые кондиции Бернарда.
Сальва говорит, что ему их хватило.
– Я больше не могу с ними оставаться, – сказал он.
Он сказал:
– Двадцать пять лет в теннисе, и в первый раз вот такое вижу.
Я чувствую себя одиноким с уходом Сальвы.
Он был моим советчиком, мы помогали друг другу, потому что нам обоим было трудно. Мне просто приходится попытаться, и помнить, что он говорил мне, продолжать, оставаться терпеливым, оставаться спокойнее, но это все труднее и труднее, потому что теперь я делаю все больше и больше для команды. Заказывать билет, играть с Бернардом, давать ему напитки, давать таблетки, готовить протеин, приносить по утрам ему апельсиновый сок, заказывать тренировочные корты, натягивать ракетки, бронировать перелеты для всей команды. Все труднее и труднее.
Бернард делает глупости, но он юн. Но иногда, за спиной отца, он пытается защитить нас с Сальвой. Каждый раз, когда отец кричит на нас, он приходит и говорит: «не, ребята, вы мне нравитесь, все хорошо, все хорошо, вы меня устраиваете, не волнуйтесь». Когда он делает это, это хорошо, но иногда Бернард нервничает, когда Джон нападает на нас с Сальвой. Джон думает, что мы – трое против одного. Вот почему он теряет контроль. Может Бернард тоже из-за этого волнуется.
Для Джона, думаю, все дело в контроле.
Помню, когда мы были в Голд Косте в самом начале, Джон отрубил в доме интернет, чтобы мы не могли им пользоваться. Я подумал, что это странно. Он не давал нам паролей для интернета. Мы получили их только от сестры Бернарда Сары. Дело было в контроле.
Джон видел, что я, Сальва и Бернард – как команда внутри команды. Вот почему я теперь думаю, что он поэтому исчез в Марселе, потому что хотел нарушить связь, чтобы Бернард подумал, что все плохо, потому что его нет. Хотел, чтобы мы выглядели лузерами.
Все так же даже когда я не с ними. Когда мы в Монте-Карло, я ночую в своем доме, не в их доме, как в Голд Косте, и не с ними в отеле. Поэтому у Джона нет надо мной власти, как когда мы в отеле, когда он звонит мне каждые две минуты, все врямя, в люое время, сделай то, сходи туда. Когда я дома, он знает, что я с Софи. В этот раз он позвонил во время ужина и скаал, чтобы я поехал к нему и забрал ракетки на натяжку для утра. Я сказал: «Джон, не проблема, заберу завтра в девять утра, не проблема, я ужинаю со своей семьей», а он сказал: «нет, забери сейчас, забери сейчас». И я поехал. Я думаю, ему не нравится, когда у него меньше власти, и он хочет постоянного контроля.
Монте-Карло
Начинает работу новый парень, Йошко Шилич(?), который с ним работал раньше, и теперь заменит Сальву. Я должен позаботиться о его перелете и забрать его из аэропорта. Джон сначала говорит, что не приедет в Монте-Карло, но потом все-таки приезжает и начинает меня оскорблять, за то, что я его не встретил. Джон очень напряжен. Но от меня меньше требуется, потому что я дома.
Мы тренируемся хорошо, хотя каждое утро в восемь утра Джон взрывается. Один игрок как-то вечером нарисовал рисунок про «Невероятного Папу-Томича» (от переводчика – по аналогии с Невероятным Халком). Джон сильно хохотал, но он больше никогда не разговаривал с автором рисунка.
Крики продолжаются. Остальные игроки и тренеры видят, как со мной обращаются последние шесть месяцев, и многие спрашивают, как я могу это терпеть. Справедливый вопрос. Я говорю им, что нахожу силы, потому что у меня есть сожительница и дети (у Софи двое детей, 13 и 9 лет, а у меня сын Тимоти четырех лет), и что у меня дом, за который надо платить. И я хочу продержаться до конца сезона, потому что хочу, чтобы меня получше узнали в туре.
Нехорошее время. Бернард проиграл в первом круге Монте-Карло Александру Долгополову 6-2 6-4
Барселона
Без Джона. Что еще сказать, настроение хорошее. У Бернарда воспаление в бедре, но он выигрывает первый матч против Кенни де Шепперса в трехсетовом триллере. Во втором круге попадает на Хуана Монако из Аргентины.
На следующий день Бернард играет плохо и проигрывает 6-0 6-2 меньше чем за 50 минут.
Йошко здесь с нами в Барселоне, и Бернард говорит после ужина, чтобы он оставил нас, чтобы мы поговорили наедине. Я задумываюсь, что это, и он показывает мне видео на ютуб про какого-то человека, который рассказывает, как он стал успешным и про личностный рост. Это типа мотивационное видео. Все так искренне, когда Бернард мне это показывает. Я говорю Бернарду, что он может это, если будет работать сильнее, если хочет стать успешным и лучшим в игре. «Это не может быть только твой талант», говорю я, рассказывая о моем опыте игры с Рафаэлем Надалем, котороый так впечатлил меня своими професионализмом и волей. Он говорит: «ага, ты прав, теперь я буду каждый день тренироваться, каждый день». Я очень счастлив. Я думаю, мы нашли решение, и он находит путь. После полутора часов искренней беседы он вдруг говорит: «Окей, Томас, теперь пойдем и повеселимся вместе, выпьем, чтобы закрепить это и отпраздновать такие хорошие слова, и мы начнем все на здоровой основе». Я говорю ему: «Нет, теперь мы пойдем в объятья Морфея, отпразднуем в руках Морфея», имея в виду, что пойдем спать.
Бернард только смотрит на меня пустым взглядом и говорит: «Кто эта Морфея?». Он думает, это девчонка с турнира.
Удар
В понедельник перед Мадридом мы тяжко тренируемся пять минут, но Бернард не слушает отца, и Джон внезапно останавливает тренировку. «Тренировка закончена!» – кричит он. Он говорит, чтобы я ушел с корта и чтобы Бернард тренировался один. Во вторник мы на корте 10, и опять то же, Джон останавливает тренировку через десять минут, когда Бернард говорит ему: «Сиди на лавке, но не разговаривай, не советуй мне, ты мне не нужен».
Джон опять говорит, что тренировка закончена и говорит мне положить ракетки в сумку. Бернард говорит, чтобы я остался, но Джон опять говорит, что тренировка закончилась. Я стою и не знаю, что делать. Джон говорит Бернарду, что если он не будет его слушать, то не будет играть. Бернард идет к сетке, и Джон кричит на него, и Бернард отвечает и снова говорит сидеть на лавке и не разговаривать.
Джон в ярости и вдруг – бух! Удар. Я не могу поверить, что я вижу, прямо здесь, передо мной. Бернард ничего не говорит, но у него слезы в глазах. Джон уходит и ставит две ракетки углом против стены, а потом опускает ногу и ломает их. Кряк, кряк – обе ракетки ломаются, и он говорит Бернарду, что он теперь три недели не будет играть на турнирах, и говорит мне отменить билеты. Бернард это видит и ломает ракетку. Господи, эти люди сумасшедшие. Йошко собирает мячи и вроде ничего не видит. Я хочу помочь Бернарду, потому что вижу слезы, и он ничего не говорит, и мне хочется помочь. Я помню, как в Марселе сказал ему «ты должен сказать отцу, что все кончено», и возможно, для меня больше не будет турниров, но больше невозможно такое видеть. Я вижу, что Бернард все время под стрессом, потому что никогда не знает, как отреагирует Джон. Я много уже такое видел, почти шесть месяцев,и мне действительно грустно за Бернарда, потому что думаю, что он хочет сделать что-то, что не может. Когда он говорит «нет, сиди на лавке и не разговаривай со мной», видно, что он пытается сказать хватит, но Джон все время им манипулирует.
Я нарушаю правило Сальвы не влезать между отцом и сыном. В начале я просто пытаюсь показать ему, но не говорить, но после того, как я увидел удар, я не могу больше это держать в себе. Я говорю Бернарду: «Я знаю, он твой отец, но сделай что-нибудь, ты не можешь позволить этому продолжаться».
Джон очень нервничает в Монте-Карло, потому что думает, что Бернард скажет ему уйти. Напряжение в команде очень сильное.
Утром нашего отъезда в Мадрид я останавливаюсь у Бернарда, чтобы помочь Джону упаковать чемоданы, чтобы избежать того, что было. Джон стоит у окна и говорит «Ты нам не нужен, купи молока», а я отвечаю: «нет, мы опоздаем».
Софи должна отвезти нас в аэропорт, потому что он не хочет платить за такси, а Бернарда и Йошко должен отвезти в аэропорт Ниццы друг Бернарда.
Я приезжаю к Томичам с Софи в 10-20.
В 10-40 Джон приходит к машине, бешеный от гнева, и оскорбляет меня, говоря: «почему ты не купил молока, почему не пришел спустить мои сумки». Прямо здесь он унижает меня на глазах моей подруги, и я выхожу из машины, встаю перед ним и говорю, что я больше не буду терпеть, чтобы он так со мной говорил. Он обращается со мной как с собакой.
Он взрывается, говорит, что я не еду в Мадрид, что я уволен, что он не будет мне платить. Увидев это, моя подруга выходит из машины и говорит: «вы заставили меня сюда приехать, у меня есть и другие дела, мои дети дома одни, сейчас же садитесь в машину».
Он уходит позвонить кому-то, и я пять минут жду, пока все успокоится. Я беру его чемодан и гладу его в машину. К счастью, дорога в аэропорт короткая. Потом скандал в Терминале 1, и все в шоке из-за Джона, когда он снова начинает на меня кричать, говорит, что отменяет мой билет. Через десять минут я иду к машине, но я хочу сказать Джону, что я о нем думаю.
Когда мы наконец взлетаем, Джон снова начинает меня оскорблять в самолете. Невероятно. – Хорошо, мы с этим разберемся в Мадриде, не в твоей стране на этот раз, увидим, какой ты умный и смелый, – говорит он.
Мы идем к отелю в центре Мадрида. Перед отелем Джон просит меня положить сумки и пройти с ним. Мы идем в сторону от отеля. Я думал, он собирается извиниться за оскорбления. Он все время оборачивается по сторонам, и я подумал, что это странно. Рядом никого. И он говорит: «Скажи опять, что ты сказал утром». Я снова говорю ему, как он о себе думает, что он «такой великий человек, настоящий мужчина, но ну и ладно, мне будет платить за спарринг Бернард». Он плюет мне в лицо. Я стираю плевок, и он уходит, и я опять говорю ему, какой он оказывается крутой мужик, и он поворачивается и бьет меня. Помню, как я вскрикнул и упал.
Он так и пошел к отелю, будто ничего не случилось. Мне потом сказали, что я был без сознания несколько минут, и когда я очнулся, там были Йошко и Александр Долгополов, теннисист. Кто-то вызвал полицию и скорую.
Меня привезли в больницу в Мадрид. Все это так непонятно. Я не говорю по-испански, и я там шесть часов, а мне делают аналиы, зашивают нос, но меня очень беспокоит боль в шейном отделе позвоночника.
Бернард приходит навестить меня с Йошко, и говорит, что его отец зашел слишком далеко, и что он хочет завтра же посадить его на самолет, и что он не хочет, чтобы его отец был с ним. Он сказал, что хочет быть один в команде, со мной и Йошко.
Потом я иду в полицию и до двух ночи оформляю жалобу. Утром за завтраком настроение меняется, и Бернард говорит, что если я подам в суд на его отца, он будет на его стороне, и что он может позволить себе платить адвокатам, а я – нет. Наверное, он прав.
На следующий день мы все в суде, я один, растерянный, без адвоката. Мой нос заклеен, на шее корсет. За дверью адвокат Джона пытается договориться. Говорят о компенсации в три тысячи евро. Я отказываюсь, и потом Джон от всего отказывается и говорит о самозащите.
Я получаю СМС от Бернарда, который говорит, что ему жаль, и ему грустно, что все случилось. Я удивлен сообщением, потом приходит еще одно, и третье от Бернарда, который говорит, что хочет встретиться со мной и с моей подругой в Монако. Когда я выхожу из самолета в Ницце, чтобы ехать в Монако, мне звонит Йошко и говорит: «Что бы ни случилось, не ходи на эту встречу, это западня, Джон манипулирует Бернардом, и Джон хочет, чтобы ты устроил скандал». Я не иду на встречу, от Бернарда больше нет новостей.
Я возвращаюсь в Монако, прохожу еще анализы, сканирования, встречи с специалистами, спортивными консультантами, все оказывается серезнее, чем я сначала думал. У меня есть целый отчет о повреждениях. Нехорошее чтение.
Я в депрессии, и знаю, что не ем. За две недели я потерял пять килограмм. Очевидно, у меня больше нет работы.
Я решаю ехать на Ролан Гаррос, посмотреть, смогу ли найти работу. Я читаю историю в газете L’Equipe про Марион Бартоли, что у нее нет тренера и спарринга. Было бы хорошо получить работу в ее команде. Она фантастическая. На Ролан Гаррос Джон лишен доступа на стадион, а когда он пытается войти, его отсылают.
Позже в Истбурне я натыкаюсь на Джона. Мне неудобно, мне страшно, я каждые тридцать секунд оглядываюсь по сторонам. Я говорю АТР, и они выделяют мне телохранителя, чтобы он скрытно шел за мной на расстоянии. Предполагалось, что здесь он тоже должен был быть лишен права посещения.
«Уимблдон»
Джон по крайней мере на год лишен АТР права посещать их будущие турниры. Однажды вечером я гуляю и останавливаюсь в местном Старбаксе. В этот момент я не знаю о решении АТР. И я говорю по телефону и чувствую, что кто-то придвигает ко мне стул и садится. Это Бернард. Он хочет со мной поговорить. Я пугаюсь и оглядываюсь назад, думая, что Джон тоже здесь. Бернард говорит, что он недоволен решением АТР, и что АТР должно его защищать. Я думаю, что мне все это кажется, и спрашиваю, понимает ли он, что сделал его отец. Он уже забыл, что полтора месяца назад я лежал на земле в Мадриде, покрытый кровью, из-за его отца. Он снова извиняется за то, что сделал его отец, но говорит, что это его отец, и он его любит. Я говорю ему: «Окей, ты можешь любить своего отца, но по крайней мере, признавай его ошибки». Он соглашается и спрашивает, как дела с Бартоли. Эта фантастика. Мне нравится работать с ней и ее командой. Они так профессиональны, и я понимаю, что именно так все и должно быть устроено. Она отличная теннисистка, она слушает, и она всегда изо всех сил пытается улучшить свою игру. У нее фантастические настрой и подход.
Я просто говорю, что все хорошо. Потом мы пожимаем руки, и я желаю ему удачи на турнире. Я чувствую, что он испытывает облегчение, что поговорил со мной и получил в ответ не агрессивную реакцию. Он кажется расслабленным.
Я продолжаю работать с Марион, думаю, мы хорошо сработаемся, мирно и радостно. Она умная девушка, милая, труженица... Это большая разница по сравнению с тем, к чему я привык раньше. Ее талант и работа помогают ей победить в финале. У меня берут интервью из-за приятных вещей, а не из-за того, что случилось с Томичами. Марион выиграла титул. Я не мог быть счастливее.
Семь месяцев с Томичами, каждый день казался кошмаром. Я рад, что вел дневник, потому что люди не знают. Я не мог больше терпеть то, как он со мной говорил. Он не уважал меня. Я думаю, хуже всего было то, что я просыпался каждое утро и пытался сделать как можно больше для Бернарда, но даже это он не уважал, ни разу не прозвучало «о, это хорошо», ничего. Чем больше я выполнял свою работу, тем меньше он мне платил и меньше уважал. Я выполнял 90 процентов ежедневного расписания Бернарда, Джон лишь приходил на корт, чтобы кричать и говорить своему сыну, что он ничто. Я желаю Бернарду всего самого лучшего.
Оригинал здесь.
----------------------------------------------
В этом месте аж рыдаю от жалости к бревнарду.
Папа Томич капец.
"Поэтому у Джона нет надо мной власти, как когда мы в отеле, когда он звонит мне каждые две минуты, все врЕмя, в люБое время, сделай то, сходи туда."
"рассказывая о моем опыте игры с Рафаэлем Надалем, котор(о)ый так впечатлил меня своими професСионализмом и волей."
"Я беру его чемодан и Кладу его в машину."
"Джон опять говорит, что тренировка закончена и говорит мне положить ракетки в суМку."
он еще и тупой