Диди: Мой роман с «Ливерпулем». Глава 1
«Учитель географии»
Всё началось с костюма. Точнее, с комплекта одежды, который не натренированному глазу немца, сосланного на северо-запад Англии, казался квинтэссенцией стиля и элегантности.
Мне нравился Ньюкасл. Был 1999 год, и я играл за «Ньюкасл Юнайтед». Однако надо признать, что с точки зрения стиля городу было далеко до Милана или Парижа. Со всем уважением возьму на себя смелость заявить, что он и до Ливерпуля не дотягивает. Джорди, разгуливающие в полуголом виде при минусовых температурах, говорят сами за себя.
Впрочем, жаловаться на портных Ньюкасла я не имею права. Не могу винить их за то, как я выглядел, когда прибыл подписывать контракт с «Ливерпулем». Мне казалось, что я смотрелся круто и галантно в пиджаке, который выбрал для такого случая. Я хотел выглядеть изысканно и профессионально, хотел казаться сосредоточием немецкой собранности, надёжности и солидности. И при этом хотел сделать это стильно. Я воображал себя чем-то вроде говорящей и играющей в футбол «БМВ» на ножках.
Моё внимание привлёк довольно скромный коричневый пиджак в любимом стиле чопорных английских джентльменов. «Да», — подумал я тогда. Сдержанно, элегантно, профессионально и не слишком броско. Затем я заметил хорошую пару коричневых брюк с острыми стрелками спереди. Что-то в этих стрелках мне понравилось. Уверен, именно они заставили меня сделать это. Они словно лучились деловитостью. Эти брюки просто напрашивались в пару к пиджаку. Поэтому я решил купить и их.
Для большинства мужчин шоппинг — изнурительное занятие, и я один из них, но после покупки первой, а потом и второй вещи становится легче. Я обнаружил, что вошёл во вкус. Развивая свой образ, я постепенно расслабился и не смог устоять перед белой рубашкой в коричневую клетку.
Продавец, наверное, подумал, что на его долю выпал счастливый день, потому что когда я уже был готов расплатиться, на глаза мне попалось то, что я посчитал идеальным аксессуаром для клетчатой рубашки. Это был коричневый галстук в дикую полоску.
Помню, как вешал эту одежду в шкаф и гордился проделанной днём работой. Я внимательно осмотрел все детали наряда: строгий покрой пиджака, острые стрелки на брюках — они определённо запали мне в душу, — и контрастная геометрия полосок и клетки. Возможно, на моём лице промелькнула маленькая самодовольная улыбка, когда я представил, как буду смотреть в камеры с ручкой в руке, слегка наклонив голову, и выглядеть так представительно, как никогда до этого. Я подумал, что там, в Ливерпуле, обо мне, возможно, знают не так уж много, но был уверен, что у них не возникнет сомнений, что выгляжу я как настоящий профессионал.
Я закрыл шкаф и стал ждать.
Хотя мой агент уже работал над переходом из «Ньюкасл Юнайтед», традиционной шумихи, которая обычно сопровождает трансферы, не было. Ещё в середине сезона я ясно дал понять, что хочу уйти из клуба. Из-за травмы я долго был вне строя, и клуб вполне спокойно отнёсся к моему желанию покинуть команду в конце сезона. Несмотря на это, после Рождества я вернулся в игру в своей лучшей форме, и руководство стало более упорным в стремлении удержать меня.
Жерар Улье из «Ливерпуля» уже взял меня на заметку, но дождался конца сезона, прежде чем сделать запрос. Я начал получать новости о том, как идут дела, как только он начал переговоры с «Ньюкаслом». Он звонил раз в пару дней, чтобы заверить меня: «Диди, будь спокоен, ты присоединишься к “Ливерпулю”». Мне определённо нравился этот план, но как только переход стал решённым делом, закончился сезон, и ничего не произошло. Лето началось и закончилось, а трансфер ещё не был завершён. Некоторые игроки в такой ситуации вынесли бы дверь кабинета директора, требуя перехода. Это не совсем в моём стиле.
Я занял более спокойную позицию. Когда начались предсезонные тренировки, я просто на них не появлялся. Удивительно, но никто из верхушки «Ньюкасла» не сказал ни слова. Мне не звонили, чтобы поинтересоваться, где меня носит, не было никаких угроз или штрафов — ничего. Поэтому я продолжал вести себя в том же духе. Так делают кролики, когда они напуганы. Они просто замирают, как истуканы, в надежде, что угроза просто исчезнет. Не было никакого драматизма и никаких ссор. Я просто сидел и спокойно ждал, что произойдёт.
Я молчал. Они молчали. Я думал, что эта неопределённость должна что-то значить. Именно в тот момент меня осенило идеей пройтись по магазинам. Если я собирался подписать контракт с «Ливерпулем», то должен был выглядеть, как достойный игрок этого клуба.
Спустя где-то две недели с начала предсезонки (я всё ещё не появлялся в расположении «Ньюкасла»), я наконец-то получил ликующий звонок от Улье. Я должен был стать его седьмым подписанием в закрывающемся трансферном окне после Тити Камара, Стефана Аншо, Сами Хююпия, Эрика Мейера, Владимира Шмицера и Сандера Вестерфельда.
Хотя тот момент для меня был жутко волнительным, я старался сохранять спокойствие. Спустя пару дней после звонка Улье я подошёл к шкафу и снял чехлы с новых покупок. Я был горд собой и считал, что наряд получился потрясающим, а одежда на прекрасном контрасте сочеталась между собой. Кинув последний взгляд в зеркало, я отправился в Ливерпуль подписывать документы. «Диди», — подумал я, — «Если бы «БМВ» занимались созданием людей в джутовой обивке, они бы точно изобрели тебя».
Сейчас я смеюсь, глядя на фото, где подписываю контракт. В тот момент мне казалось, что выгляжу я просто первоклассно.
«Эхо Ливерпуля» позже описало меня как «обряженного в коричневый костюм вроде тех, что родители заставляли носить своих шестилетних детей в середине семидесятых». Мои одноклубники потом сказали, что они надорвали животы от смеха, подумав, что Улье, сам бывший преподаватель, подписал учителя географии.
Впрочем, я всё равно считаю, что именно с костюма всё и началось. Думаю, именно он стал первой стадией моего романа со всем Ливерпулем. Объявись я в пафосных тряпках от Кордена, получил бы одобрение французского контингента клуба, в который входил Улье. А если бы отдал предпочтение чему-то более яркому, чем грязно-коричневый цвет, коричневая клетка и коричневые полоски, и более мягкой ткани, чем мешковина — может быть, ко мне бы подтянулись африканские парни.
Наверное, фишка была именно в нелепости моего вида — именно она навлекла на себя шутки из серии того уникального сдержанного юмора, который присущ скаузерам. С самого начала я сдружился именно с доморощенными парнями, с которыми поддерживаю отношения до сих пор. Майкл Оуэн, Стивен Джеррард, Робби Фаулер и Джейми Каррагер сразу же приняли меня к себе, и я обнаружил, что скаузерский взгляд на мир начал глубоко проникать мне под кожу, словно какое-то зелье.
Может быть, мой немного эксцентричный наряд стал их новой целью для подколок. Среди этих юных знатоков моды я, должно быть, выглядел как баварский вариант Бенни Хилла. Даже Майкл Оуэн, вежливый и уважительный по отношению к другим, довольно смело участвовал в общем веселье. Он заявил, что я похож на Джона Клиза и прозвал меня Бэзилом Фолти (главный герой британского ситкома «Башни Фолти»; Джон Клиз — актёр, исполняющий его роль — прим. пер.). Я такой же высокий и жилистый и действительно постоянно вляпываюсь в немного странные ситуации. На тот момент я провёл в Англии только год и не совсем понимал эту шутку, но парням она нравилась, так что я был не против. Сэмми Ли сократил Бэзила до База, поэтому на какое-то время эта кличка ко мне приклеилась. «Что ж, меня называли и похуже», — думал я и радовался этому.
Не знаю, как описать это, но в Ливерпуле я мгновенно почувствовал себя дома. Это случилось внезапно. Я помнил о том, что родился в Германии, знал, что был и остаюсь немцем, и был горд играть за свою страну. Но что-то проникало внутрь меня. Складывалось впечатление, будто какая-то часть меня чувствовала себя английской. Она начала формироваться и расти, будто подкармливаясь ежедневными подколками скаузерской части команды, которая относилась ко мне, как к своему. Мы много играли в гольф. Майкл Оуэн и Робби Фаулер серьёзно увлекались лошадиными скачками, как и я, поэтому за игрой в футбол, гольф и посещением скачек мы проводили вместе почти всё время. Вряд ли покажется удивительным, что у меня никогда не было проблем с языковым барьером. Я был постоянно окружён гортанными звуками скаузерского акцента, и люди говорили, что я звучу больше как скаузер, нежели немец.
Всё началось с моего злополучного костюма, а затем перешло в чудесный роман, но я всё равно уверен, что именно те острые стрелки на брюках сделали своё дело.
В каком-то смысле странно, что я испытываю к Ливерпулю настолько тёплые чувства, тогда как история скаузерско-немецких отношений не отличается радужностью. Во время Второй мировой войны Ливерпуль был мишенью для «люфтваффе» (немецкие воздушно-военные силы во время Второй мировой — прим. пер.), а скаузерский комик Стэн Бордмэн сделал себе карьеру, без устали шутя про «не-е-емчиков». В результате под влиянием его выступлений неизбежным вопросом, который задавали любому немцу в Мерсисайде, стало: «Это ты бомбил наших потаскушек?». Поэтому прежде, чем мы начнём — ваших потаскушек я не бомбил, да и других тоже, если это важно. Возможно, я и съел честно положенную мне долю ваших кебабов и внёс свою лепту в выручку ливерпульских пабов, чтобы помочь им остаться на плаву. Подумайте вот ещё о чём — я и парочку ваших книжных издательств поддержал, но потаскушки и бомбы случились задолго до меня.
Стэн насмехался над немцами задолго до рождения Брэда Фриделя и так перегибает с этим, что иногда так и хочется спросить его: «Это ты сделал карьеру, опошляя другие национальности?». То же самое было бы, если бы немецкие туристы, гуляя по Мерсисайду, спрашивали случайных встречных: «Мошшна нам испить чайу в фашей жолтой зубмарине?»
И всё же стереотипное восприятие существует. Это часть нашей жизни. Если ты принадлежишь к определённой нации, племени или группе, ты неизбежно столкнёшься с шаблонным отношением, но немцам и скаузерам в этом плане определённо достаётся больше всех. Мы — самые стереотипные из всех стереотипов. Самые шаблонизированные из всех шаблонизированных. Самые знаменитые козлы отпущения в Европе. В этом мы схожи. Нас не понимают, смеются над нами, а когда мы добиваемся успеха, люди возмущаются. Может быть, это тоже сыграло свою роль. Может, именно это крепко связало меня со скаузерами. Несмотря на наше географическое расположение, мы несём одно и то же бремя. Людям нравится насмехаться над нами, и чем большего успеха мы добиваемся, тем сильнее это их раздражает. Немцам и скаузерам приходится обзаводиться толстой шкурой. Возможно, глубоко внутри себя мы несём эту оборонительную установку «мы против всего мира». Это ничуть не зависит от цвета кожи — разве что от её прочности. Без каких-либо усилий из «герра Диди» я превратился в «чувака Диди», в Первого Немецкого Скаузера.
Что вообще такое немецкий скаузер? Тот, кто постоянно занимает лучший шезлонг на пляже, но при этом днями не снимает свой похожий на чехол костюм? Тот, кто выиграет у соперника по пенальти, а потом ещё и мяч у него украдёт? Тот, кто… Пожалуй, мне стоит остановиться, потому что это уже похоже на шаблонизацию двух групп, которым и так достаётся подколок свыше нормы. Это хуже наклеивания ярлыков, потому что поступать так с двумя этими группами — значит, грешить вдвойне, а мне бы не хотелось этого делать.
Всё сильнее и сильнее чувствуя себя в Ливерпуле как дома, я начал расширять свой кругозор и проникаться английской культурой в целом. Английский стиль жизни по-настоящему привлекает меня. Вещи, которые англичане считают обыденными, я вижу глазами человека со стороны. Я остаюсь преданным своей стране немцем, даже не сомневайтесь, но с годами я стал настоящим англофилом. Думаю, я действительно разговариваю с оттенками скаузерского акцента, поэтому вам, может быть, стоит попробовать читать всё это в манере Джона Бишопа, помноженного на Бориса Беккера (немецкий теннисист, бывшая первая ракетка мира — прим. пер.), и вы поймёте или хотя бы сможете прикинуть, что я имею ввиду. Иногда я даже вижу сны на английском. Можете себе это представить? Уже видите меня, пробивающим первый пенальти в финале Лиге чемпионов в брюках-гольф и с охотничьей шляпой на голове?
Помимо прочего, я познакомился с крикетом. Эта ваша затейливая маленькая английская игра стала огромной частью моей жизни. Мне просто нравится весь антураж — атмосфера, пиво, необычные правила, числа. Я большой фанат чисел, но об этом позже. Я даже пару раз играл в крикет за второй состав местного крикетного клуба в Олдерли Эдж. Надеюсь, что теперь, оставив свои футбольные дни в прошлом, я буду чаще слышать звук удара биты о кожаный мяч. Будет лучше, если я не стану рассказывать о своих успехах на крикетном поприще. Мои подачи зрители до сих пор встречают криками «пригнись!». Я каждый раз вежливо кланяюсь, а затем меня снимают с подачи. Когда-нибудь я пойму, что к чему. Мне сказали, что руководитель клуба был в ярости в тот день, когда я вышел на свою первую игру — не из-за того, что меня удалили за отсутствие заработанных очков, а потому что мне хватило смелости выйти на площадку в ботинках для гольфа. Видимо, это было не совсем разумно. Думаю, руководителю было не до того, чтобы оценить острые стрелки на моих брюках. Как говорится в английской пословице: «Прежде, чем станет лучше, станет хуже».
Мои англофильские наклонности снова заявили о себе, когда совсем недавно мне предоставили возможность выбрать несколько книг среди целой кучи произведений на совершенно разные темы. Конечно, я большой фанат спорта, но предпочитаю не читать спортивные книги — хотя свою, возможно, и прочту. Я сразу же увидел книгу, с которой захотел ознакомиться. Это была книга «Непокорный Черчилль: Бой продолжается, 1945-1955». Странный выбор для немца, скажете вы. Как если бы у Джейми Каррагера из кармана пальто торчал уголок «Майн кампф». Карра наверняка прямо сейчас проверяет свои карманы, думая, что это название китайского блюда на вынос.
Я большой поклонник Черчилля, выдающегося политика и оратора, который провёл англичан через Вторую мировую войну и выиграл Нобелевскую премию по литературе. Он не из тех кивающих шавок, которые стараются втюхать тебе страховку на машину. Книги о нём, которые я читаю, делают мою связь с Англией и английским духом ещё более сильной.
Мысль о том, что немец может восхищаться старым врагом, кажется абсурдной. Меня называли «ходячим парадоксом». Сначала я думал, что это название какого-то моющего средства, но футболистам всё время придумывают клички. По крайней мере, прозвище «парадокс» можно напечатать в книге.
Думаю, это подходящее слово для описания моей жизни до нынешнего момента. В ней было полно противоречий. Я любил выкурить сигаретку и не отказывался от выпивки, однако при всём этом умудрился провести замечательную карьеру в то время, как футболисты работали на износ, добиваясь невиданных доселе вершин физической формы. Я считаю себя достаточно ответственным и разумным, когда дело касается футбола и манеры игры в него. В то же время я висел на волоске от того, чтобы уничтожить всё, чего достиг, потому что не сумел или не стал бы применять свою сосредоточенность и стремление вне поля в те моменты, когда в моей жизни наступал трудный период. Чтобы подчеркнуть перевёрнутую вверх дном суть мира Диди, можно сравнить играющего в крикет немца-англофила со Стэном Бордмэном, придумавшим абсолютно новую развлекуху.
Можете представить себе Стэна Бордмэна, не откалывающего шутки про «не-е-емчиков»? Вот это был бы парадокс.
Итак, моё английское приключение началось в Ньюкасле, и уже здесь прослеживалась связь с Ливерпулем. В то время Король Кенни готовился к своему третьему сезону с джорди. Они вышли в Лигу чемпионов в 1997 году, а в 1998 дошли до финала Кубка ФА — казалось, тайнсайдцы шли в правильном направлении.
Я играл на Чемпионате мира летом 1998 года во Франции, и на наш немецкий взгляд турнир обернулся полным провалом. Мы вылетели в четвертьфинале, проиграв Хорватии три-ноль в Лионе.
Ранее в том же году я подписал выгодный пятилетний контракт с «Баварией Мюнхен», и количества предложенных денег хватило бы, чтобы заставить меня остаться там до конца карьеры. На самом деле, когда я подписал сделку, то был уверен, что так и будет, однако уже спустя пару месяцев в команде я начал чувствовать себя неудовлетворённым. За мной хорошо присматривали, у меня были потрясающие возможности, я играл в интернациональной команде, а ещё мне отлично платили.
И всё равно я не ощущал себя оценённым по достоинству. Я был опытным игроком сборной, но всё равно чувствовал, что во мне видели ребёнка, который был просто частью рядового состава. Я хотел быть достойным доверия, ответственным наряду со старшими членами команды, но сомневался, что когда-либо буду удостоен такой чести. Поэтому к старту Чемпионат мира я уже был готов выслушать предложения из других стран. Я отдавал предпочтение либо Премьер-лиге, либо Италии.
Тогда-то и появился Кенни Далглиш с предложением в размере 5,5 миллионов, и этого «Баварии» хватило, чтобы согласиться меня отпустить. Я направился в Ньюкасл, не зная о нём абсолютно ничего и даже не поговорив с Кенни Далглишем. Я уехал туда со своими школьными знаниями английского языка — вряд ли в моём арсенале было больше двухсот слов. Их хватало ровно для того, чтобы заказать пинту и обменяться неуклюжей шуткой с барменом. Впрочем, судя по всему, в современном мире подобных знаний достаточно, чтобы тренировать английскую сборную. Думаю, это всё инфляция… или дефляция, потому что именно это все мы испытываем каждый раз, когда Англия вылетает из очередного турнира.
«Ньюкасл Юнайтед» гордились характерной для них своенравностью в принятии сумасшедших решений, и в последние годы именно эта черта стала для клуба определяющей. Увольнение Кенни Далглиша спустя всего две игры в новом сезоне можно считать одним из самых диких поступков клуба. Он даже проиграть не успел. Да, мы начали с двух ничьих, но впереди была ещё большая часть сезона. Скорее всего, причиной стали какие-то закулисные интриги, но так как я не говорил с Кенни до своего прихода в клуб, то и понятия не имел, были ли его отношения с руководством стабильными или не очень. Судя по всему, всё-таки не очень.
У меня не было возможности поближе познакомиться с тренерской манерой Кенни. Так случилось, что он стал всего лишь предшественником человека, который придумал выражение «сексуальный футбол». Я и моргнуть не успел, а Кенни уже ушёл, уступив мостик Рууду Гуллиту. Талант Гуллита к изобретению терминов показался мне более выраженным, чем его тренерские навыки. Мы никогда не конфликтовали, единственное, что я помню о нём — он был очень тихим. Он вообще мало говорил. Если таким образом создаётся сексуальный футбол, то я могу себе представить, какая тишина царит в спальне в доме Гуллита.
Я знал, что неплохо выступал за «Ньюкасл», и хотя в самом начале сезона мне не повезло травмироваться, я постарался выжать из этого времени максимум. Обвыкнуть мне помог один кудрявый, одетый в мешковатый костюм скаузер, который иногда вытаскивал меня в бар. Терри МакДермотт был в тренерском штабе под руководством Кенни Далглиша и остался на своём месте даже после увольнения Кенни.
К нам с Терри в одном местном пабе часто присоединялся Алан Ширер, пока я привыкал к этой странной новой культуре. Тем, кто называет Ала «самым скучным занудой Британии», стоит выпить с ним пинту пива или угостить выпивкой за просмотром «Матча дня». Для меня Ал всегда был настоящим заводилой и хорошей компанией.
Пока я был вне строя из-за травмы, я сообщил «Ньюкаслу», что хочу уйти, и они отнеслись к этому спокойно. Они как будто были совсем не против и дали понять, что не будут вставать у меня на пути. После возвращения в команду я действительно проявил себя, мы с успехом прошли через стадии Кубка ФА и дошли до финала. Я отыграл первый тайм в матче, который стал игрой в одни ворота — «Манчестер Юнайтед» с лёгкостью выиграл со счётом два-ноль. В прессе появились слухи, что у нас с Гуллитом в перерыве случилась стычка, в результате которой он меня заменил. В этом нет ни капли правды. На самом деле, я получил чувствительный удар в бедро и пытался справиться с болью, поэтому мы с Руудом оба знали, что уйти с поля было лучшим решением для меня.
Было немного сложно противостоять напору прессы и фанатов джорди, когда они узнали о моём желании уйти именно в тот момент, когда я набрал хорошую форму и помогал этим команде. Складывалось впечатление, будто я настойчиво требовал трансфера. Это не так — я просто дал понять, что хочу двигаться дальше, а это совсем разные вещи. Фанаты, недовольные мной, даже разбили мою машину. Но я был предельно честен с «Ньюкаслом». Я сказал, что хочу уйти, и они были согласны с этим решением до тех пор, пока я не оправился от травмы и не начал хорошо играть. Это не остановило прессу от заявлений, что я угрожал руководству забастовкой, если мне откажут в переходе. Всё это чушь, с «Ньюкаслом» я говорил прямо.
Я очень хотел снова стать частью чего-то великого, но не видел подобного на «Сент-Джеймс Парке», и мне хватило честности заявить об этом. Так как я рос в Германии, нам не часто удавалось посмотреть футбол по телевизору — к тому же, в то время очень мало эфирного времени уделялось английским командам. Но если показывали матч Премьер-лиги, одной из команд неизменно оказывался «Ливерпуль». Я уже тогда испытывал слабость к «красным», поэтому очень обрадовался новости об интересе со стороны Улье. Я сразу почувствовал, что хочу играть за этот клуб.
Переезд в Мерсисайд затянулся, но пока я ждал подтверждения успешного завершения сделки, во мне росло совершенно особенное чувство. Оно было даже сильнее тех эмоций, которые я испытал при переходе из «Баварии» в «Ньюкасл». Это было что-то совершенно другое, я волновался и чувствовал себя причастным к чему-то особенному. Мне казалось, что я вот-вот пущусь в приключение, которое станет путешествием в другой мир, хотя между Ньюкаслом и Ливерпулем всего-то двести миль езды.
Что-то тянуло меня туда, что-то звало меня в мой духовный дом.
Это была сладкоголосая трель жаворонка.
______________________________
Примечания:
1. Джорди (жители Тайнсайда) действительно частенько «разгуливают в полуголом виде при минусовых температурах». Особенно девушки.
2. Джон Клиз в роли Бэзила Фолти. Ретвит, если похож на Диди.
3. «Это ты бомбил наших потаскушек?» — ключевая фраза анти-немецких шуток Стэна Бордмэна («the Germans bombed our chippy» в оригинале).
4. «Мошшна нам испить чайу в фашей жолтой зубмарине?» — искажённый немецкий акцент («Can vee haf tea in yor yellow zubmarine?» в оригинале). Отсылка сразу к двум стереотипам об английской (и скаузерской в частности) культуре: любви к чаю и «Битлз».
5. Книга про Черчилля, которую читает Диди, в оригинале называется «Churchill Defiant: Fighting On, 1945-1955» — к сожалению, официального перевода как книги, так и её названия, найти не удалось, так что перевод может быть неточным. «Майн кампф» («Mein Kampf», «Моя борьба») — книга Адольфа Гитлера. Хочется верить, что Карра действительно её не читал.
6. «Думаю, это всё инфляция… или дефляция» — игра слов («That’s inflation I suppose… or maybe deflation» в оригинале). Здесь под дефляцией имеется ввиду психологическое состояние, характеризующееся внезапным обретением душевного спокойствия после также внезапно возникшего внутреннего дисбаланса. Болельщики сборной Англии поймут.
Наверное, в примечания имеет смысл добавить объяснение последней строчки: это ведь опять отсылка к YNWA, «the sweet silver song of a lark».