71 мин.

«Я решала». Тимур Гурцкая и его приключения – в большом интервью Кораблеву

194

Кто он такой на самом деле?

Он не занимал никаких должностей, но определял важные трансферы нашего футбола – например, Вальбуэна в «Динамо» или чемпионские переходы в «Спартак» Карреры. Он не агент, но двигал переговоры. Он не шумел, но вне камер и газет его знали все.

Много лет Тимур Гурцкая вел дела настолько в тени, что никто даже не видел его фото – пока в 2016-м, во время сделки «Спартака» по Лоренсо Мельгарехо, в Life не проник один кустарный снимок. Тогда мы узнали, как выглядит таинственный человек по прозвищу Бегемот.

Сейчас все изменилось. Гурцкая выбрался из-за кулис и стал звездой новостных цитат и ютуб-шоу. Его стиль: инсайды из закрытых кабинетов, простая речь и грубые панчи в адрес клубов и менеджеров, игроков и тренеров.

Кто же он? Почему ему все доверяли? Откуда он взялся в нашем футболе? В чем его реальные влияние и роль?

Вадим Кораблев встретился с Тимуром Гурцкая и спросил вообще все о его пути из коммерции ранних 90-х до проекта «Это футбол, брат».

Конец 1980-х, первые деньги Гурцкая: видеосалон, продажа ткани и пошив джинс – мог покупать две квартиры в месяц

– Вы росли в Сухуми. Каким вспоминаете детство?

– От детства я получил максимум положительных эмоций. Рассказывают легенды про голодное время, что чего-то постоянно не хватало. У меня папа – инженер, мама – бухгалтер. Семья обычного советского достатка, но ужасов не помню. Очень благодарен родителям, никаких детских травм не осталось.

Старший брат был весь такой отличник, а я – довольно шкодным, чуть-чуть ########## [разнузданным]. Но учился в среднем нормально, играл в баскетбол – за счет спорта где-то вылазил. Был в сборной города, республики.

– Когда закончился баскетбол?

– В десятом классе. Мне предложили переехать в ростовский или петербургский интернат, но родители так далеко не отпустили. А в Сухуми развиваться баскетболу было уже некуда, поэтому они сказали: хорош с баскетболом, давай учиться. 

Немножко возобновил карьеру в Институте народного хозяйства в Одессе: мотался в Николаев, поигрывал за кораблестроительный институт. Надо было определяться, понимал, что профессиональным спортсменом не стану.

– На кого учились?

– Бухгалтерский учет и анализ хозяйственной деятельности. 1988-й год, инженер – это уже не круто. Считалось, что за бухгалтерами, за теми, кто пойдет в банки, будущее. И родители говорили: давай-давай, будут нужны финансисты. Чисто из прагматических целей выбрал институт.

– Учеба помогла в жизни?

– Вообще никак. Во-первых, я ни одной минуты не работал по специальности. Во-вторых, считать я бы умел и без института. В то время высшее образование не сильно могло помочь.

– Когда вы начали возить джинсы из Одессы в Москву?

– Еще во время учебы.

– Это первое серьезное дело в жизни?

– Нет. Первый год не поступил в институт (недобрал одного балла) – и пошел работать в Сухуми в видеоклуб. Очень доходное место. Моя бедная мама горбатилась за 140 или 170 рублей, а я легко на прокате видеокассет, которые стоили 10 рублей за ночь, мог зарабатывать полторы-три тысячи рублей в месяц. В эту историю взял старший брат, и что-то во мне проснулось. Понял, что зарабатывать деньги важнее, чем быстро получить образование. А в институте мы начали историю с джинсами.

– Как выглядел этот бизнес?

– Очень легко. В одном месте мы брали ткань и продавали ее цеховикам, которые шили джинсы. Было несколько таких заводов: в Иваново, Тирасполе, где-то еще. Продавали километр ткани, а на сто метров просили пошить джинсы. Это совсем другой доход: скинуть ткань – это, условно, 30 копеек с вложенного, пошить джинсы – полтора рубля. Это и достаточно криминальная история, потому что надо было договариваться. Мы же были маленькими – у нас бы просто все поотбирали. Поэтому именно джинсы мы возили в очень маленьком количестве, в основном – перекидывали ткань.

Я не был там старшим. Были ребята, которые вернулись после армии. Мне 19 лет, а им по 21-22. Шайка человек 8-10. Держались друг за друга.

– Вы сказали, что надо было договариваться. Чтобы вас крышевали?

– Типа того. Как в кино показывают, да. Ребята, которые ездили в Москву на Рижский рынок или дальше в регионы, были с железными яйцами. Ты же не просто едешь туда с тканью – а обратно возвращаешься с деньгами. Об этом знало какое-то количество людей, опасная история. Я в Москву не выезжал, самое дальнее – до Киева, чтобы скинуть товар.

– Вы находили в этом драйв?

– Нет, просто приносило деньги. Это уже как раз голодное время: Союз разваливался, 1988-1989-й. Было видно, что недолго осталось. При этом появились какие-то соблазны: кроссовки, джинсы, спортивные костюмы. Уже можно поехать Турцию, например. Или в круиз. Появились машины. И в Одессу все это привозили моряки. 

Мы понимали, что можно зарабатывать деньги разными способами. Если пойдешь бухгалтером, будешь работать за те же 180 рублей. Если воровать по криминалу – тебя посадят. А здесь ты просто своими ногами, умениями, трудом можешь зарабатывать много и честно. Достаточно честно.

– Вы говорили, что в тот период зарабатывали по 10 тысяч в месяц, а квартира на окраине стоила пять. Такие суммы пошли, когда вам было 20?

– В 1988-м поступил, в 1989-м начал зарабатывать. Да, 19-21.

– Что вы делали с этими деньгами?

– Прогуливали.

– Квартиру купили?

– Одну купил – в Одессе. Тысяч за 12-14. Но скинул, когда в Москву потихоньку переезжал.

– Слетала крыша от таких денег и возможностей в 20 лет?

– Конечно. Еще и старших не было – все плюс-минус моего возраста. Никто не знал, что с этими деньгами делать. Никто не подсказал купить недвижимость, землю, вложить в валюту, антиквариат. Уже было достаточно легко покупать квартиры – не как в более раннем СССР. Но не хватало мозгов. А в 1990-м, что ли, когда мы начали мотаться в Москву, уже и казино появились вовсю.

– То есть деньги уходили на казино и гулянки?

– Да, казино, погулять, выпить, девушки.

– Про способы зарабатывать: это вы такой или время требовало?

– Конечно, коммерческая жилка была. Это в любое время зависит от человека. И в наше время были ботаники, которые только учились. Все как сейчас. Просто, может, масштаб другой. И возможности. Многие люди [из тех времен], которые сейчас смотрят фильмы про 90-е, не знают, что тогда были преступники и криминальные истории. Они жили обычной жизнью и не сталкивались. Им кажется, что это литературный вымысел.

«Я закрывал Петергоф за 25 тысяч долларов, а заплатили мне 200». 1990-е: Путин и Ельцин, Пугачева и Киркоров, Ричард Гир и Мерил Стрип

– Когда вы переехали в Москву?

– С концами – в 1992-м. Но уже с 1990-го мотался туда-сюда.

– Ваш следующий большой этап – мероприятия для спорта и шоу-бизнеса. В каком году он начался?

– Мы как-то познакомились с Национальным фондом спорта Москвы, который проводил первый Кубок Дэвиса – в 1994-м. До этого мы провели несколько небольших спортивных мероприятий, поэтому нам турнир и доверили.

А закончился [этап] в 2008-м, когда мы сделали чемпионат мира по хоккею в Москве. За это время [организовали] больше 100 крупных мероприятий – и спортивных, и неспортивных. Но только в Москве или Петербурге. Я не занимался выездом артистов по крайним северам.

– Кем были ваши компаньоны?

– Не буду называть. Но тоже молодые ребята. Тогда можно было проскочить в юном возрасте. Сразу скажу, что в жуткие истории не попадал. Подвалы, мешки на голову, заливать ноги бетоном – все это видел в кино, как и ты. Слышал, но не сталкивался.

– Это сложный бизнес, где надо работать с большими людьми, и вдруг вы занимаете важное место на рынке – как это получилось?

– Это так звучит, но на самом деле все проблемы можно было обойти стороной.

– Я скорее о том, как именно пацаны из Одессы пробились на рынок. Знакомства?

– Да, познакомились с определенными людьми. Тогда еще выбора было очень мало. Это сейчас есть интернет и сто компаний, готовых что-то устроить. А тогда выездной банкет на 100 человек в Москве могли провести ровно три компании. Слух расходился быстро – работала цыганская почта. Даже в рекламу не надо вкладываться.

– Кому вы делали мероприятия?

– Банкирам, например.

– Как была устроена экономика? Вы получали процент?

– Или процент, или просто объявляли сумму за мероприятие, и заказчик уже не вникал, куда идут деньги.

Почему я из этого бизнеса ушел: когда появился интернет и все цены стали известны, заказчик был готов платить, грубо говоря, три-пять процентов. А это уже неинтересно. Было интересно, когда ты мог взять артиста за рубль и продать за пять – потому что никто не знал реальной цены. И фишкой было то, как ты договоришься.

– То есть вы могли назвать цену в 50 тысяч долларов, потратить на мероприятие 10, а остальное взять себе?

– Да. Я, например, полностью закрывал Петергоф за 25 тысяч долларов, а продал аренду за 200 тысяч.

– Ради кого вы закрывали Петергоф?

– Ради Ассоциации банков Азии. Иностранцев шокировало, что в таком месте можно сделать мероприятие. Они сходили с ума, что у Эрмитажа можно сесть на катер, подъехать со стороны набережной к Петергофу, пройтись к фонтанам, подняться по лестнице – а в тронном зале уже готовы осетры. Все мероприятия называть не буду, но мы и российские там делали.

– Среди ваших заказчиков были политики?

– Среди заказчиков – нет. Но я бы никогда и не делал ничего для политиков. Не то чтобы я их не люблю. Хотя и это тоже. Просто всегда старался не напарываться на бюджетные деньги. И в футболе никогда не работал с клубами, где все держится на бюджетных деньгах, потому что истории с такими отчетностями, бывает, плохо заканчиваются.

Но на наших мероприятиях были политики самого-самого высокого уровня.

– Например?

– Например, Владимир Владимирович [Путин], он тогда был и.о. В 1999-м мы делали Кубок Первого канала в «Лужниках» и накрывали ему стол. А в 2000-м, когда в Питере был чемпионат мира по хоккею, он уже был президентом. Не подойти. И кормить мы не могли – всем занималась специальная служба.

В то время я видел политиков всех рангов. В близком доступе, на уровне рукопожатия. Поил и кормил Ельцина, много раз – Лужкова. Кубок Дэвиса – это всегда Борис Николаевич. Они там ели, пили: поросята, алкоголь. 

– Любили поросят?

– Да, были поросята, осетры. Как в «Иван Васильевич меняет профессию». К этому мы и стремились.

– Путин, Ельцин, Лужков – вы со всеми общались?

– Нет, общаться бы никто не дал. Но поздороваться, похвалить… Юрий Михайлович [Лужков], кстати, любил со всеми поболтать. Всех вокруг собирал, очень просто к этому относился. А Борису Николаевичу только «Здрасьте» и «Как вам теннис?» Ты же понимаешь, какая с этими людьми свита.

– У кого самая большая свита?

– Думаю, у Бориса Николаевича. Там всегда приходил министр обороны Грачев, министр внутренних дел Ерин в форме. И многие другие.

– Помните самый пышный запрос по питанию?

– А что для тебя пышный? Вот, например, мы делали слияние ТНК с British Petroleum в Грановитой палате или в Алмазном фонде, в самом Кремле. И принесли десятикилограммовую чашу черной икры. Это круто?

– Круто. Про артистов: из того, что вы рассказывали, главным успехом кажется новогодняя ночь с Пугачевой и Киркоровым в «Рэдиссон Славянская».

– Думаю, да. Это был Новый год 1998-го. Алла Борисовна никогда так не работала в новогоднюю ночь. Может, на закрытых вечеринках, но мы продавали билеты через «Русское радио».

– Сколько стоил билет?

– Полторы тысячи долларов.

– Как все прошло?

– Очень круто. Алла Борисовна в ударе: заявлено от 30 до 40 минут, а пела часа полтора. И Филя – час-полтора. Мы предполагали, что они свое время отработают – и свалят, как это обычно бывает. Но нет. Алла Борисовна выпила немного коньячку (у нее была своя поляна), очень хорошее настроение, завелась. Может, ей понравилось, как вела себя публика.

– Какой вы увидели Пугачеву?

– Мировой теткой. Мы, конечно, не час общались, но все равно. Абсолютно простой человек, никакого пафоса. Условные Ротару или Аллегрова были гораздо сложнее и намного пафоснее. Директора к ним не подпускали: «Артист не в духе, выйдите отсюда». Здесь же все было прямо очень хорошо. Хотя с того дня, как появилась на сцене, она была небожителем.

– В каком году вы помогали проводить Московский кинофестиваль?

– В 1995-м, первый фестиваль. Мы делали большую вечеринку на закрытие.

– Вы проводили время с Ричардом Гиром и Мерил Стрип.

– Да, но в разное время. С Ричардом Гиром как раз в 1995-м, с Мерил Стрип – позже, в начале 2000-х. Я помогал с организацией вечеринок для них.

– Просто жали руки или общались?

– С Ричардом Гиром мог поболтать через переводчика, сказать, что он с ума свел в «Красотке». Мерил Стрип я пригласил на танец, принес букет цветов. Переводчица, которая за нее отвечала, сошла с ума и хотела двинуть мне палкой. Но Стрип с удовольствием и улыбкой станцевала, сфотографировалась.

Опять же, это абсолютно простые люди.

– В подкасте с Севой Терлецким вы рассказывали, что тусили с Вуди Харрельсоном: «Было все». А что все?

– Ты же понимаешь: могли быть запрещенные средства. Возможно.

– Так проводить время – насколько это для вас было буднично?

– Именно так, как с Харрельсоном, конечно, не буднично.

– Западные звезды отличались от наших?

– Не могу говорить за всех. Но, например, когда приехал Джек Николсон и его повели в еще существующее заведение «Метелица», он вел себя как обычный мальчик. Наши артисты первой величины могли вести себя… Ну, круто. Но я, например, дружил с Сергеем Санычем Соловьевым и очень близко знал Сашу Абдулова. С Вовой Машковым одно время часто общались. Со мной они были очень простыми людьми.

– Вы сказали, что не работали с политиками. Сейчас невозможно представить, чтобы компания делала такие крупные мероприятия и власть бы за ней не присматривала.

– Думаю, и тогда присматривала. Но присматривала из-за чего? Из-за ресторанов? Пугалок здесь больше, чем правды. Ты имеешь в виду, что приезжали бы проверять качество еды? Или цену закупки? Проверяли бы, если бы были бюджетные деньги. Но я никогда с ними не сталкивался.

Я вообще не уверен, что наши спецслужбы всем не дают дышать и поднять головы. Мне кажется, это немножко утрируют. Да, в наше время, может, что-то такое и существует, но тогда…

– Вы сталкивались со спецслужбами?

– Всего один раз в жизни. Мы зашли на чужую территорию в Питере. Приехали местные люди с вопросами, почему мы делаем чемпионат мира по хоккею [в 2000 году]. Но случился один звонок из Москвы, сказали, что нас наняли, а службы безопасности – проверили. Закрыли рестораны, изъяли всю документацию. Все. Было проблематично часа четыре. Больше ничего не случалось. 

– Как бы вы охарактеризовали бомонд России 90-х?

– Думаю, как всегда: чуть больше возможностей зайти в ресторан, выпить, попасть на закрытую вечеринку. Понимаешь, они небожители для тех, кто не внутри. А когда с ними выпиваешь, такие же люди, как и все. Ты не почувствуешь, что пьешь с Бондарчуком, Верником, Валдисом Пельшем или Киркоровым. Они друг друга называют по имени и ведут себя как обычные студенты.

– Ничего липкого вы не чувствовали?

– А что липкого? Ты имеешь в виду, были ли там сумасшедшие оргии? Поверь, я знаю оргии, которые проходят вне богемной сферы. И богема им только позавидует.

– Есть Россия 90-х, в которой обитали вы – с закрытым Петергофом и концертами звезд за тысячи долларов. И есть Россия 90-х, где людям иногда платили зарплату продуктами. Вы ощущали этот контраст?

– Нет. Я всегда мог работать по 20 часов, чтобы так себя не ощущать. Никогда не ходил на криминальные вещи, но знал, что легко могу подняться. Что, условно говоря, сливочное масло в Одессе стоит 2 рубля, а в Сухуми – 5 рублей. Или что на обратном пути можно взять вино за рубль, которое в Киеве стоит три. А сидеть и плакать, что мне недоплачивают… Я не говорю, что все должны этим заниматься, нет. Но я знал, что мне нужны деньги. Знал, как их заработать. И знал, что работать придется не шесть часов, а 20. 

– 90-е для вас – время возможностей или лихие и страшные?

– Точно не лихие и страшные. Для меня – время возможностей. Если у тебя была коммерческая жилка, ты готов пахать, рисковать, куда-то поехать – мог заработать. Просто сейчас в фильмах есть эта романтика… Я не уверен, что она была такой для всех в то время. Что все жили как в сериале «Лихие». В «Лихих» меня многие моменты с той концентрацией ужаса просто смешили. Как будто люди из дома выйти не могли. 

Еще 90-е: дружба с Гомельским, футболка от Майкла Джордана и чай с Кобе Брайантом

– В 90-е важным человеком для вас стал Александр Гомельский. Как вы познакомились?

– Абсолютно случайно. Мы виделись на спортбазе в Эшере (село в Абхазии – Спортс’’), где они со сборной СССР тренировались перед Олимпиадой в Сеуле. Я был маленьким мальчиком, нас возили подавать мячи. А уже в 90-е встретились на ЦСКА, мы (компания Гурцкая, которая занималась мероприятиями – Спортс’’) там делали какие-то небольшие одолжения. Познакомились, сошлись. Я сдружился с его сыном Володей. И хотя с Александром Яковлевичем была колоссальная разница в возрасте, у нас пошло. Я был вхож в его дом. И этот человек оставил большой след во мне. 

– Вы даже называли его вторым отцом. 

– Слушай, его все называли папой. И Сабонис, и Ткаченко, и вообще все великие баскетболисты. Просто невозможно так рассказать про Александра Яковлевича… Для близких людей он умел дружить и быть рядом 24 на 7. Можно обратиться по любому вопросу. На меня, маленького пацана, он тратил свое время, чтобы объяснить, помочь, открыть двери, которые я просил. Не знаю, почему он так ко мне относился. 

– С ним вы впервые выехали за границу.

– Да, в Америку.

– Как это случилось?

– Мы сидели на баскетболе [в Москве], а скоро должен был пройти Матч всех звезд НБА. Мы много НБА обсуждали, он знал, что я фанатею и по ночам смотрю игры. Это не как сейчас: включил – и смотришь. Надо было искать какие-то клубы, ловить через турецкие каналы. И вдруг он говорит: «Хочешь на Матч всех звезд?» 1993 год, мне 22 года, загранпаспорта нет. Яковлевич помог сделать приглашение, которое пришло на меня от НБА.

Представляешь? И через спортивную редакцию канала РТР мне поставили американскую визу. Как в сказке, да? Я никогда нигде не был. Из голодной России попал сразу в Нью-Йорк. Потом полетели в Финикс, где проходил Матч всех звезд.

– Вы прилетаете в Нью-Йорк. Что ощущаете?

– Взрыв мозга. Но, знаешь, на меня такое сильное впечатление после Одессы произвела Москва… Именно масштабы [Нью-Йорка] не так впечатлили. Да, я увидел небоскребы, они были выше московских, но внешний вид города не потряс. Больше потрясло, что можно купить все что хочешь. И я в первый же день накупил сумку кроссовок. 

Сейчас смешно звучит, но тогда из Нью-Йорка все привозили фотографии на фоне ряда колбас. В Москве можно было купить два вида колбасы или один вид сыра. А там целые витрины.

Сейчас эти истории проверяю на дочери – она на них вообще не реагирует. Считает, что все выдумываю. Не может этого представить.

– Какими показались американцы?

– Только одно впечатление: что они всегда тебе улыбаются. Это, конечно, наигранно, но они показывают какой-то позитив. Чего в России нет и по сей день. У нас люди более смурные – чтобы улыбнулись, не знаю, что должно произойти. А там все жизнерадостные и здороваются. Когда на трибуне узнали, что мы с Александром Яковлевичем из России прилетели посмотреть на Джордана и преодолели 10 тысяч километров, их это так восхитило! Вся трибуна аплодировала.

– Гомельского даже суперзвезды НБА уважали?

– Очень уважали. Относились трогательно. Хотя он не работал в НБА – был в университетской команде Сан-Диего. Но его хорошо очень знали из-за Олимпиады, из-за того, что сборная СССР была такой яркой.

– Здесь будет ваша фотка с Майклом Джорданом. Он подписал футболку – что с ней?

– Профукал. Кому-то подарил. Хоть убей, не могу вспомнить, как у меня поднялась рука кому-то ее отдать. 

– Рядом с Майклом Джорданом испытываешь что-то особенное?

– Это был один из нескольких человек, которых я мечтал увидеть и пожать руку. Мне 22 года, и вот я вижу Майкла Джордана. Мандраж, колени трясутся. Мы немного поговорили с помощью Александра Яковлевича.

– Вы несколько раз летали в США на баскетбол в те годы.

– Да. И просто так летал, и был на нескольких Матчах звезд. И на финалах.

– Самая запоминающаяся встреча после Майкла Джордана.

– Их было несколько. Например, с Кобе Брайантом. Он очень трогательно относился к Александру Яковлевичу, мы все вместе в отеле пили чай. А видел я вообще всех звезд баскетбола того времени.

Встречался с Дэвидом Стерном, комиссионером НБА. Когда они увиделись с Александром Яковлевичем, Стерн называл его Алексом, они обнялись. У меня был очень плохой английский, далеко от Володи или Кирилла, младшего сына Яковлевича, не отходил. И сейчас английский на уровне 50 слов. А тогда был на уровне 10.

– У вас не было мысли остаться в США?

– Когда прилетел в 1994-м после грузино-абхазской войны (шла с 1992-го по 1993-й – Спортс’’), мне предлагали остаться по еврейской линии. Познакомили с адвокатом и говорили, что нужно задержаться на полгода – так дадут грин-кард. Потом могу мотаться, но уже с американским паспортом. Но у меня никогда не было идеи, что смогу жить где-то, кроме России. Даже полгода.

– Почему?

– Не знаю. Я энергетически очень привязан к Москве. Надо мной все смеются, что я очень тяжел на подъем и не могу доехать даже до третьего кольца. Если есть возможность никуда не лететь – не летаю. Последние пять лет не выезжал из Москвы. Даже когда раньше вылетал на море и оплачивал отпуск на две недели, уже через неделю возвращался домой.

Гурцкая нравится «очень гулящий» образ жизни. Он даже летал к девушкам в Мексику, на Кубу и Ямайку

– Вы рассказывали, что в 90-х вам было важно смотреть другие страны. Какие увидели в первую очередь?

– Если скажу, что сто раз был в Италии и сто раз во Франции, этого достаточно?

– Ваши любимые места?

– Во Франции – Канны. В Италии люблю Рим и Милан. Очень большое впечатление произвела Сардиния. Сильное место для отдыха.

– Ваша фраза из подкаста на канале «Деньги»: «Мы специально ездили в такие места, чтобы это были не путешествия». Что имели в виду?

– Мы часто по молодости, пока еще не женились, летали в Южную и Центральную Америку: много раз в Мексику, пару раз на Ямайку, восемь раз на Кубу. Это были такие секс-туры.

– Как устроены секс-туры? Их организовывало какое-то агентство?

– Нет-нет, мы сами ездили в места, где много девушек. Сами на месте все организовывали.

– Вы как-то рассуждали про Марадону и сказали: «Мне нравился его образ жизни вне футбола».

– Да, очень гулящий.

– Вы вели такой же?

– Ну, точно такой же я не мог. Он был фигурой всемирного масштаба. Разгульный парень: посещал дискотеки, какие-то неформальные места, у него было много девушек. Такой образ жизни мне нравился. 

– Мне показалось, что нравится до сих пор.

– Да, и нравится до сих пор. Пока есть силы, нравится. Я свободный человек, в разводе – могу себе позволить. 

– Сколько лет вы были женаты?

– 18 лет.

– Если можете рассказать: почему расстались?

– Нет одной причины. Как будто надо было перелистнуть страницу. Как будто история себя изжила. Последние годы все держалось только на ребенке. А когда поняли, что так неправильно и все страдают, решили развестись. В 2020 году.

– Приятный вам образ жизни не стал причиной?

– Нет. Потому что я, к сожалению, как человек семейный, не мог себя так вести. И не вел. Бывшая жена не терпела бы ни минуты, если бы что-то узнала.

– Дочь живет с вами?

– Да. Так захотела.

– Какой вы отец?

– Плохой. Очень плохой.

– Почему?

– Потому что не могу сказать ей «нет». Ничего не запрещаю, никогда не ругаю. И так делал с первого дня ее рождения. Понятно, что хочется оградить ее от каких-то вещей, но как жизнь отшлифует человека… Люди не склонны никого слушать – все равно ошибки и шишки будут набивать сами. Понятно, что можно быть нудным и пилить, но когда в 18 лет она от меня уйдет, может вообще не общаться. А я так не хочу. Хочу быть для дочери другом. Человеком, к которому она могла бы прийти, если, не дай бог, что-то случится.

Мне показалось, что она меня выбрала как раз из-за того, что я такой. И я посчитал, что будет неправильно, если сломаюсь и вдруг изменюсь. Обману ее. Поэтому после развода я остался прежним.

Но меня воспитывали намного строже.

– Дочь учится в частной школе?

– Нет, ты что. В государственной, но очень хорошей московской гимназии.

– Вы хотите, чтобы она получала высшее образование в России или за границей?

– Только в России. Но, к большому сожалению, она не хочет заниматься тем, о чем бы я мечтал. У нее сейчас тяжелый возраст, мы воюем. Хочу, чтобы она пошла на журфак в МГИМО. У нее хороший английский. И журфак делает человека очень разносторонним. Если ей потом придется работать в другом месте, с этой базой знаний легко перейти в любую профессию. Я не говорю, что она может стать физиком-атомщиком, но каким-нибудь менеджером – легко.

«Мы могли кутить с людьми, принимающими решения». Первые трансферы Гурцкая – через человеческие слабости

– Как вы оказались в футболе?

– Совершенно случайно. Я дружил с Писаревым ближе к концу 90-х, и он меня познакомил с Шалимовым, Мостовым, Карпиным. Всех этих ребят я очень хорошо знал. Потом каким-то образом в моей жизни появилась команда «Краснознаменск». Мы зашли в нее с двумя партнерами – кажется, в 1999-м или 2000-м. Так стали заниматься футболом.

И потом, я очень хорошо и без футбола знал Германа Ткаченко. Он у нас в то время купил [в «Крылья Советов»] двух белорусских футболистов – Булыгу и Сквернюка. И так стало развиваться, появлялись связи, другие футболисты.

Позже познакомился с Александром Юрьевичем Шикуновым. Он еще был [спортивным директором] в «Спартаке», но Червиченко уже продавал команду. Шикунов меня и познакомил с Андреем Владимировичем [Червиченко]. Мы сдружились. Когда у Червиченко появились «Химки», я занимался их формированием.

Вот как-то так. Если меня позовут прочесть лекцию, как попасть в футбол, я не смогу. Это все стечение обстоятельств. И многих людей я знал не из-за футбола. Кого-то свел, с кем-то познакомил, тут услышал, там перепродал – как все в России и бывает. И потихоньку пошло. Опять же, время было другое, когда всего очень мало. Маленькая тусовка людей.

– Ткаченко и Червиченко – два человека, которые наиболее серьезно на вас повлияли в начале пути?

– Вопрос даже не во влиянии. Андрей Владимирович очень сильно мне доверял – и тоже не знаю почему. Например, я сейчас вижу молодых, которые мне футболистов навешивают, и отношусь к ним с большой опаской. За ними нет никакой истории, но лепят, что это знают и это умеют.

Я привез Червиченко несколько игроков, тренера. Ему понравилось. У нас были успехи, мы вышли в финал Кубка России (в 2005-м ЦСКА обыграл в финале «Химки» 1:0 – Спортс’’).

– Но ваши первые дела были с Ткаченко?

– Да, как раз с белорусскими футболистами. Потом Шикунов меня познакомил с [генеральным директором «Спартака»] Перваком, и Юра сказал: «Привези мне Аленичева». Это 2004 год. Я позвонил Писареву: «Коль, такая история, давай попробуем».

Мы поехали в Порту, два дня его уговаривали – и уговорили. Он выиграл Лигу чемпионов, через неделю вернулся в Россию, и мы договорились со «Спартаком».

– Как вы его убеждали?

– Все вместе: и деньги, и громкие слова про «Спартак». И что в «Порту» он мало играл, и, может, уже устал за границей. Нам еще повезло: приехали на «Драгау», и Аленичев сказал, что обсудит с Жозе [Моуринью]. Говорит: «За сколько продашь в «Спартак»?» – «За миллион долларов». А это вообще не входило в наши планы – денег на покупку не было. Но Жозе добавил: «Если выиграем Лигу чемпионов, отдам бесплатно». В знак благодарности за помощь. 

Проходит две недели, они выигрывают Лигу чемпионов. Всегда говорю, что есть стечение обстоятельств и элемент фарта.

– Аленичев – понятно. Это классная история, большое имя, Португалия – здесь легко найти азарт. Но почему вам показалось интересным привезти белорусов в «Крылья»?

– Были яркие ребята. Взяли в Беларуси за две копейки – за хорошие деньги можно скинуть в России.

– Как с джинсами.

– Плюс-минус ничем не отличается. У Маркса в «Капитале»: «Товар-Деньги-Товар». Он не описывает, какой товар ты будешь перепродавать: джинсы, квартиры, футболистов. Только продажа неодушевленных вещей более запрограммирована. А футболисты – живые люди, которые могут закапризничать, не захотеть. Но смысл тот же.

– Только сложнее?

– С одной стороны, да. С другой, на дом есть определенная цена. А по футболисту можно договориться. Есть люди, которые могут подвинуть сделку. Я никогда не был агентом. Больше – решалой, который перепродавал футболистов.

Допустим, я знаю, что договорюсь с тобой о продаже чего-то лучше, чем кто-то другой. Уверен в этом.

– Почему вы уверены?

– Потому что у любого человека есть слабости. И если будешь изучать человека, поймешь, что ему больше надо в этот момент. Сделки, которые для всех стоили условные 5 миллионов, для нас стоили 2,5. Потому что мы могли загулять с девочками, выпить, кутить с людьми, принимающими решения. И они к нам относились более по-дружески, чем к тем, кто придет с портфельчиком и будет стучать в дверь и все по закону делать.

– То есть вы ищете слабости и давите на них?

– Конечно. Человек есть человек. У него всегда есть слабости и симпатии. Потому что он живой. Кому-то скажет: да, сделаю. А кому-то: нет, не хочу.

– Когда вы поняли, что хотите остаться в этом на много лет?

– Сразу понял. Потому что очень любил футбол, не пропускал ни одного матча, знал многих футбольных людей. И когда вошел в этот круг, понял, что на хобби можно зарабатывать и как это круто.

Что Гурцкая делал до «Спартака» Карреры?

– Вы ассоциируетесь со «Спартаком» Массимо Карреры. А что было до него? Давайте выделим ключевые отрезки.

– Я очень много трансферов делал. Сотрудничал со всеми клубами, кроме «Зенита». Например, Колодина переводил из «Крыльев Советов» в «Динамо». Шамиля Асильдарова продавал в «Локомотив», а потом в Самару.

– Вы были близки к «Динамо»?

– Я хорошо общался с Гурамом Захарычем Аджоевым (работал спортивным директором «Динамо» с 2013-го по 2015-й – Спортс’’) и с Ахриком Цвейбой, который тогда был начальником селекционного отдела. Я туда привез несколько футболистов: Вальбуэна, Венкера. А первый трансфер в «Динамо» сделал году в 2004-м: привез Прохоренкова (Андрей Прохоренков играл за сборную Латвии на Евро-2004 – Спортс’’). 

Сейчас уже нет смысла все вспоминать. Скажут, что половину выдумывает.

– Давайте тогда топ-3, которыми вы если не гордитесь, то довольны.

– Однозначно Вальбуэна. И спартаковскими: очень хорошими были трансферы Жиго, Луиса Адриано. Не говорю уже о том, что для меня было важным сделать трансферы Джикии и Самедова. Я считал, что они помогут «Спартаку» на финишной прямой. И это сыграло как хорошая ставка в казино.

– Трансферы были главным делом вашей жизни?

– Да. После 2008-го я не занимался мероприятиями – только футболом.

– И параллельно ничего не было?

– Нет, ничего.

– В 2012-м РИА «Новости» называли вас ресторатором.

– У меня никогда в жизни не было никакого ресторана. Газеты могут писать всякую чушь.

Гурцкая привозил в «Спартак» игроков, которых выбирал сам. Хм, а в чем ценность его экспертизы?

– Вы очень много рассказывали про «Спартак» Массимо Карреры, но некоторые направления мне до сих пор не совсем понятны. Вы говорили, что проводили с Каррерой по пять дней в неделю, он советовался с вами «по всем вопросам». Всем – это каким?

– Именно советов я ему не давал ни по каким вопросам. Мы как друзья проводили время вместе и много общались. Это итальянский подход, который нам не понять – надо просто принять. Итальянцы – очень общительные люди, и свита должна быть с ними всегда. Ему не надо обсуждать со мной состав команды на предстоящий матч. Это глупо. Я никак не мог повлиять на состав. Но ему нужны люди, с которыми он каждую пятницу этот состав обсуждал. Условно, сам себе доказывал, что делает все правильно. Люди, которые его слушали и могли задавать вопросы: «А почему ты этого ставишь? А почему того?» Никто не говорил: «Поставь этого, а не того». Такое бы с Массимо не работало.

Я тебя уверяю, Станкович – точно такой же. Все, кто вышел из Италии или Испании, не одиночки. Для них важна клановость. Тогда они будут себя комфортно чувствовать и давать результат.

– Ваши слова: «Первый год селекционный отдел предлагал футболистов, которые бы никогда не усилили команду. Мы смотрели сами, Массимо лично смотрел всех пришедших». То есть Тимур Гурцкая оценивал футболистов?

– Во-первых, я считаю, что могу оценивать футболистов. Жизнь так показывает. Во-вторых, это не совсем правильная цитата. Или, может, я не так выразился. Селекционный отдел «Спартака» предлагал, грубо говоря, трех футболистов, из которых двое точно не поехали бы в Россию. Я знаю, для чего это делается. Из-за чего с работы вылетели многие спортивные директора.

– Для чего?

– Пишутся очень красивые имена, и работодателю кажется, что ты ###### [жесть] какую крутую работу проделал. Но в реальности оказывается, что ехать готов только третий или четвертый игрок списка. С первыми двумя ведешь переговоры, но тебя почему-то опережают лондонский «Арсенал» или миланский «Интер». Внутри тусовки все знают, что игрок не пойдет к вам. Но человек приходит к работодателю и говорит: «Мы хотели его купить, но перехватил «Ливерпуль». Круто звучит? Вот такой он крутой, нашел крутого футболиста. На самом же деле это просто вранье и подмена понятий.

Были такие в списках. А другие, те, кто готовы ехать в «Спартак», точно никак бы не усилили команду. Поэтому мы предлагали других футболистов.

– Вы считаете, что можете оценивать футболистов. У болельщика сразу вопрос: почему экспертиза Тимура Гурцкая должна цениться?

– Ну, мне так кажется. У меня несколько сотен тысяч часов насмотренности. Я знаю, как получить о футболисте чуть-чуть больше данных. Могу собрать мнение пяти человек, которые мне доверяют. И это будут, например, тренеры. То есть это не то чтобы моя оценка – это оценка еще пяти человек, которым я могу позвонить.

– Скаутская работа?

– Отчасти скаутская.

– Клубы когда-нибудь покупали футболистов, которых находили и предлагали именно вы?

– Много раз.

– Например?

– Без примеров.

– Тимур, хотя бы один.

– Допустим, тот же Венкер. Его мало кто знал. Допустим, Жиго. Я сделал сделку для «Спартака» за 24 часа. Они вообще не вели этого футболиста. Мы его показали – и клуб сказал, что хочет. [Генеральный директор] Родионов за сутки принял решение, что надо брать.

– Как вы нашли Жиго?

– Мне позвонил человек и сказал, что есть такой футболист. Мы его какое-то время смотрели и поняли: интересный парень. «Краснодар» думал, что только они его смотрят, тянули переговоры – и, когда они застопорились, мы быстро сделали сделку.

Таких случаев немало.

– Самая крупная комиссия за период в «Спартаке»?

– Может быть, пара сотен тысяч долларов.

– Вы как-то говорили, что могло быть 2-3 миллиона.

– Такие деньги могли быть, но их делила большая группа людей. Не один-два человека.

– Сколько раз вы общались с Федуном?

– Кроме «здрасьте» на стадионе, наверное, никогда не общался.

– Но он хорошо знал, чем вы занимаетесь?

– Думаю, да. Он был очень осведомлен обо всем, что происходит. Ходила легенда, что он знает не всех менеджеров в ИФД «Капиталъ» и «Лукойле», которые приносят миллионы, но знает всех, кто зашивает бутсы в «Спартаке». Он был настолько погружен и настолько любил футбол, что, конечно, все сплетни знал.

– Как он тогда мог не общаться с человеком, который покупал крайне важных игроков в крайне важный момент?

– Он же общался с Трабукки. Общался с Каррерой. Зачем общаться со всеми?

– Болельщики «Спартака» скажут, что при Федуне клуб в основном страдал. У вас есть понимание – почему?

– Почему-то болельщики «Спартака» выбрали себе такой имидж: они всегда страдают. Им это нравится, скорее всего.

Была полоса ЦСКА, сейчас полоса «Зенита». И руководство «Спартака» не хочет или не может поменять гегемонию Питера. «Спартаку» недостаточно менеджмента. Прошлый год показал, что два клуба могли обогнать «Зенит» – и «Спартака» среди них не было. Видимо, у руководства нет такой задачи. Ни у предыдущего, ни у сегодняшнего.

– После Федуна шансов изменить расклад больше?

– Еще меньше. Появился коллективный разум. А коллективный разум в футболе – это гибель. Потому что нужен человек, который принимает решения и берет на себя ответственность. Нет ни одного мирового топ-клуба, где повестку определяет не лидер, а коллектив. В этом случае вопросы, которые можно решить за день, будут решаться месяцами.

«Спартак» превращается в структуру, которая не даст им… Хотя я даже не знаю, какая у них задача. Может, они хотят участвовать в чемпионате, тратить определенную сумму денег, поддерживать стадион, быть в пятерке. Задачу стать чемпионами в ближайшие два года они не озвучивали. А «Зенит» озвучивает постоянно. «Спартак» только говорит, что хочет выигрывать каждый матч. Ну что это? Все хотят выигрывать каждый матч.

«Богатых и успешных никто не любит». Почему Гурцкая называет себя «решалой» и не смущается

– Сейчас вы занимаетесь футбольными делами?

– Нет. Сейчас это невозможно.

– Почему?

– Программа «Итоги» очень жесткая. Это было моей идеей, и я подбирал в нее людей, которые могут так говорить. Мы ни под кого не прокладываемся. Если надо кого-то ######### [раскритиковать], это будет сделано. Если я ########## [мочу] какой-то клуб, а на следующий день предлагаю ему футболиста, ты же понимаешь, каким будет ответ.

Может, я и хотел бы. Иногда вижу, как клубы бездарно тратят время, делая заведомо провальные трансферы. Но пока есть возможность и финансово я закрыт, мы продолжим делать программу. Если не смогу критиковать, программу придется закрыть.

– Дело исключительно в программе?

– Я пытался первые полгода совмещать, но потом понял, что это невозможно. Люди, которых мы обсуждаем, очень сильно обижаются. Очень.

– Но вы ведь все равно можете помочь решить вопрос.

– Теоретически я могу свести людей. Но решить вопрос как раньше: полететь на переговоры с агентом, посмотреть футболиста – не могу. Если кто-то из очень близких людей позвонит и попросит организовать встречу, это максимум, что я смогу сделать.

– При этом вы по-прежнему глубоко в теме.

– Да.

– Например, говорили, что видели предложение «Спартака» по Кордобе. Откуда у вас эти данные?

– Ты же понимаешь, я не могу сказать.

– Старые знакомые?

– Конечно. Люди из круга, из которого я вышел. Мы продолжаем дружить, общаться, у нас обширные темы для разговора. Мы обмениваемся информацией. Я знаю много сплетен, которые идут в российском футболе.

– Вы сегодня подчеркнули: «Я не агент». Тогда кем вы были?

– Я торговец и решала. Могу договориться. Как я могу быть агентом, если у футболиста есть свой агент? Я не веду дела футболистов. Дважды попробовал – неудачно. Понял, что вообще не мое.

– Расскажите.

– Была шумная история с Матвеем Ивахновым. Для меня это неприятный опыт. Плюс я пару раз начинал общаться с молодыми футболистами, в которых видел перспективу. Но 24 на 7 быть папой, как это делает Герман [Ткаченко], не могу. Терпения не хватает. Не получается успокаивать родителей, постоянно с ними общаться. Мне легче по-другому. Я, например, вижу, что есть опорный полузащитник для «Спартака», и показываю три варианта: «Устраивает цена? Сколько хотите заплатить? Давайте собью цену, чтобы вам было комфортно». И возьму комиссию. А дальше вы будете сами общаться. В договоренности с игроком редко залазил. 

– У вас была лицензия для дел, где вы выступали «торговцем и решалой»?

– Нет.

– Как можно работать без документа?

– А какая нужна лицензия? Ты приходишь и говоришь: я сведу с людьми и договорюсь. Я человек, который получает комиссию как ИП и платит налоги. Это не лицензированная деятельность – договориться с клубами. Чтобы заплатить агенту игрока, нужна лицензия. Какая нужна лицензия человеку, который просто приходит договариваться?

– В каком статусе вы приходили?

– Просто как человек, который знает Иванова и Петрова. И может поговорить как с Ивановым, так и с Петровым. Или, имея большие связи в Италии, я мог быстрее всех достучаться и дойти по прямой дороге к определенным игрокам. Как может лицензироваться общение?

– Как я вижу: клуб на период переговоров должен заключать соглашение, что вы ему помогаете решить вопрос.

– Раньше так и было: давали доверенность на ведение дел, где говорилось, что ты месяц можешь вести переговоры по футболисту. Сейчас такого стараются не делать, потому что клуб не хочет светиться, что что-то решает через постороннего человека. Большие клубы так не делают.

– Это легальное поле?

– Сейчас оно больше зарегулировано. Раньше было проще.

– Комиссия. Как определяется, сколько вы должны получить за трансфер?

– Первый вариант: брали втупую 10% – если чувствуешь, что сделка близка. Второй: иногда что-то стоит рубль, и ты говоришь, что сделаешь из рубля 50 копеек. 25 заплатите мне, оставшиеся 25 – экономия клуба.

– Вы себя дважды назвали решалой.

– Да, хотя дурацкое слово. Ну, давай назову футбольным менеджером, чтобы красивее звучало.

– Вам окей быть решалой?

– Послушай, да неважно, как слово звучит. Важна функция. Можно, конечно, покрасивее назвать, но суть не изменится. Поехать и договориться. Чтобы было лучше и дешевле. Чтобы все стороны были довольны.

– Почему в массовом сознании живет нелюбовь к агентам и к таким людям, как вы?

– Богатых и успешных никто не любит. Всем же кажется, что деньги валятся мешками и для этого не надо никаких усилий прилагать. Что можешь заработать огромные деньги просто потому, что пришел и поболтал. Вот и зависть.

– Вам не кажется, что людей смущает другое? Что возле их любимого клуба находится человек без ясного статуса и занимается вещами, которые влияют на состояние команды.

– В клубе же тоже не дураки сидят. К ним приходит человек и говорит: «Сколько у вас просят за этого футболиста? 20? Давайте привезу за 15». Они скажут: «Привези. Что тебе для этого надо?» А мне надо одну бумагу на две недели. Есть клубы, которые на это не идут. Есть – которые идут.

– Вы считаете, что помогаете. Люди считают, что вредите. Есть ли здесь ошибка в пиаре?

– Все связанное с нашим футболом – это ошибка в пиаре. Вокруг футбола очень плохое медиа. Не знаю, чья это вина: РФС, РПЛ, нас самих? Может, мы сами позволяем мочить наш продукт. У него очень плохая аура: футболисты – транжиры и пьяницы, клубы – воруют и кидаются деньгами. Футбол подвергается очень негативным атакам от людей из индивидуальных видов спорта. Мы должны объединиться и защищать свой продукт. Потому что это наше. Не хочется, чтобы кто-то трогал грязными руками и языками. Но мы еще и внутри индустрии подливаем масла в огонь.

– Потому что если есть проблемы, надо говорить.

– Сначала надо понять глубину проблемы. Когда кто-то получает рану, он же не орет о ней на весь мир? Пытается обработать и вылечить. А мы от маленького синяка орем, что у нас очередная жопа. Мы лучше послушаем интервью Кокорина, который скажет, что чемпионат России – говно. Чем послушаем 10 интервью людей, которые докажут, что чемпионат – не говно. Вцепимся в плохое, потому что оно лучше на слух падает.

– Интервью Кокорина все восприняли однозначно: и осудили, и посмеялись.

– Я образно. Слова Кокорина тяжело воспринимать серьезно. Но когда фигуристы, лыжники, боксеры мочат футбол, мы его не защищаем: «Ну да, есть такое».

– Но вы согласны, что если медиа не будут говорить про раны, у индустрии станет меньше поводов их лечить?

– Я вот не знаю, надо ли про все раны говорить. Не уверен, что надо прямо с лупой ходить и подсвечивать. Глобальная проблема и так вылезет. Хотелось бы, чтобы мы, выдавая продукт в медиа, какие-то вещи сглаживали или приукрашивали. У нас не все так плохо, как мы преподносим.

– Хотел позже, но раз уж заговорили. Ваши слова: «Не все так плохо, как мы иногда кричим. Порой матчи РПЛ смотреть интереснее, чем топ-чемпионаты: Франции, Португалии. Их смотреть невозможно. Италия, Германия, Испания – интересно смотреть только верх таблицы, все остальное часто просто вырви глаз. Мы привыкли свое ругать, но не все так категорично. Да, уехали большие легионеры вроде Малкома, но мне игру «Факел» – «Оренбург» смотреть интереснее, чем игры середняков Франции». 

Тимур, вы серьезно?

– Абсолютно. Какой-нибудь матч «Брест» – «Сент-Этьен», думаю, сопоставим по уровню с «Факел» – «Оренбург». Может, там картинка другая, поле получше, но качество футбола плюс-минус такое же.

– Вы не согласны, что с 2022-го уровень падает?

– Согласен. Но опять же, мы не можем сравнить. Мы не знаем, как наши клубы в сегодняшнем состоянии сыграют в Лиге чемпионов. И в лучшие годы играли плохо. А иногда хорошо. Мы не топ-страна в футболе и не должны быть всегда в тройке. Волнами – это нормально для нас. Появилось поколение – появился позитив. Поколение послабее – поменьше позитива. Не должно быть запрограммировано, что мы десять лет подряд должны быть в четвертьфинале Лиги чемпионов. Это невозможно.

Скандал с Ивахновым: Матвей обвинил Трабукки и Гурцкая в подделке документов и желании нажиться на нем. Что ответит Тимур?

– Вы затронули Матвея Ивахнова (21 год, нападающий «Факела», сейчас в аренде в «Текстильщике» – Спортс’‘). Версия, которая звучала в «Красаве»: Как вы видите эту историю?

– У нас народ всегда верит стороне, которая якобы пострадала. Там все очень просто: мы видели, что парень интересный, он тогда был в «Динамо». Чуть-чуть помогали ему финансово – с институтом, бутсами, кроссовками. Потом повезли в Италию на просмотор в Серию C. Пытались сделать его свободным агентом через Латвию. Все это было обговорено с его родителями. Он не был овечкой, которую взяли в мешок и понесли продавать.

Мы видели, что из него может получиться футболист. Но у него амбиции перехлестнули: он посчитал, что уже звезда. Вот и нет футболиста Ивахнова. Я расстроен, как это все завершилось. Что он побежал жаловаться, начал рассказывать какие-то истории. Понял, что больше хочет быть в медиа, чем играть в футбол. Решил, что зайдет через медиафутбол более ярко и все будут ему аплодировать. Открытому крутому парню из 2Drots.

– Его главная претензия была в том, что вы намеренно сделали так, чтобы его не взяли в Италии. Чтобы поместить в латвийский клуб и заработать.

– Его не могла взять «Сиена», потому что иностранцы не могут играть в Серии C. Поэтому мы искали команду в Серии D, которая может пройти в Серию C. В таком случае иностранец играть там может. Мы пытались это все организовать (Ивахнова смотрел «Арциньяно», который в том сезоне выиграл Серию D). Нашли клуб в латвийской лиге, чтобы за него не нужно было платить компенсацию «Динамо». Потому что с компенсацией его никто бы не подписал.

Все это делалось для него. На этой стадии заработать было нельзя. Только потратить на переезды, перелеты, стипендии. Но вышло как вышло.

– Если он талантливый, зачем ему Серия D?

– Он мечтал играть за границей – в Италии или Франции. К сожалению, мы не смогли найти команду, которая взяла бы его напрямую. Это сложные чемпионаты, пробиться туда тяжело. Какая-нибудь Чехия или Словакия не обсуждались. Мы попытались помочь. Если бы все было по плану, может быть, он бы и заиграл. А так он превратился в медиаигрока и больше жил этим скандалом, чем заслугами на поле.

– Как в той истории возник юрмальский «Спартак», президентом которого был Трабукки? Ивахнов не смог перейти в «Красаву», потому что, оказалось, принадлежит «Спартаку».

– Я уже не помню таких деталей. Оформлял Марко, это была его вотчина. 

– Позиция Ивахнова: его подпись в контракте со «Спартаком» подделана. Просто скопирована из других документов. 

– Это смешно. Они не смогли этого доказать.

– В ролике говорилось, что будет разбирательство ФИФА, назначено заседание. Как оно прошло?

– Они проиграли все заседания (6 июня 2022 года Палата по разрешению споров ФИФА вынесла решение в пользу юрмальского «Спартака» и обязала Ивахнова выплатить компенсацию за нарушение контракта – Спортс’’). Потому что ничего подделано не было. Ивахнов и его родители знали всю цепочку, всю последовательность событий. Поэтому я и призывал его к совести, а сейчас хочу забыть эту историю. Человек на черное говорит «белое». Где он сейчас?

– Эта история повлияла на вас?

– Нет-нет, мне просто было неприятно. Потом у меня была еще пара молодых ребят, которые, наверное, могли бы выстрелить. Но я понимал, что не могу с ними совладать. Называть фамилии не буду. Некоторыми ребятами очень успешно занялся Герман Владимирович [Ткаченко].

Механика работы: как приукрашивать, как убеждать Вальбуэна (когда ему не надо, а агент даже не отвечает), как переживать отмену в последний момент

– Вы говорили, что в переговорах всегда приходится обманывать или приукрашивать.

– Конечно. Даже когда в компании рассказываешь историю, оставляешь за собой право немножко приукрасить. В этом нет ничего такого – все равно понятно, что на выходе правда всплывет. Но надо же как-то уговаривать людей. Люди любят ушами, и надо этим пользоваться.

– Есть ли разница, как обрабатывать европейца, латиноамериканца и африканца?

– Очень даже. Ты всегда привлекаешь людей, которые с этим футболистом или его окружением общаются на одном языке. Африканец всегда больше поверит африканцу, чем какому-то дяде, который приехал за тридевять земель. Латиноамериканец так же.

Европейцы другие. У них все четко, им сложно приукрасить. Вот тебе контракт, вот здесь будешь жить, вот здесь спать, вот так на тренировку доезжать.

– Чего касаются украшательства?

– Уровня проживания. Того, как деньги платят. Что будут сумасшедшие бонусы. Ресторанов, ночных клубов. Кому-то очень важны девушки. Можно рассказать, что президент клуба – очень богатый человек. И если будешь хорошо играть, он тебе сделает подарок.

– Вы говорили, что иностранцы до сих пор считают, что у нас повсюду медведи.

– Да-да, что утрированные медведи, что девять часов в день нет света, что везде елки, ракеты и люди в форме. Я думал, это шутка, но сам столкнулся. Когда они попадают в Москву, с ума сходят, что у нас все круче, чем в любой столице мира. Ни один город не может похвастаться жизнью, которой живет Москва. Это все миф про Нью-Йорк, Лондон… Там три каличных [ночных] клуба, в которые якобы нельзя попасть. Когда они видят количество ресторанов, ночных клубов, магазинов, отелей, красивых людей… Для них это потусторонний мир.

Везде надо рассказывать про наш город. И не только про Москву – так и в Казани, и в Питере, и еще много где. В 2023 году мы общались с несколькими крупными агентствами, приглашали сюда, а они думали, что у нас армия [везде] стоит – и нет мирных жителей. Так, видимо, им показывают по телевизору.

– Вы сказали, что были готовы быстрее всех привезти игрока, например, из Италии. Как это работает?

– У нас в дружеском доступе несколько очень крупных агентских групп. Даже если это не их футболист, влияние такое, что они свяжутся с любой нужной группой. И тогда ты зайдешь не с улицы, а с рекомендациями. С тобой будут по-другому разговаривать.

Мы помогали в обратном направлении. И если на столе была какая-то сумма, всегда ее делили на всех. В зависимости от пропорций – кто что сделал. В накладе никто не оставался.

– Давайте на примере: вас просят привезти Вальбуэна – как действуете?

– Я нашел сербов, которые близко знали агентство, которое занималось Вальбуэна. Там сложная структура. Агент [Жан-Пьер Бернес] был небожителем по французским меркам: работал с Зиданом и с половиной сборной Франции. Когда в первый раз к нему приехали, он сказал «нет». Я [пошел] к этим сербам: давайте что-то пробовать. Нашли близких людей из окружения Вальбуэна. Они с ним поговорили: есть нормальные ребята из России, будут платить, выслушай. Выслушал. Потом все равно пришлось общаться с Бернесом. Он не захотел говорить с какими-то русскими – поставил адвоката. С адвокатами разговор пошел быстрее. Договорились.

Позже Вальбуэна с адвокатом приехали в Москву, я их встречал, проводил с ними время. И он согласился. Мне заплатили комиссию за то, что помог сделать неосуществимое.

– Вальбуэна зацепили московские ночные клубы. Кто платит за то, что футболист гуляет по Москве?

– Те, кто пока участвуют в сделке без клуба. Клуб заплатит только тогда, когда сделка будет готова.

– То есть платите вы.

– Да.

– А если сделка сорвется?

– Значит, попали. Это и есть зона твоих рисков. Когда говорят, что агенты много зарабатывают, то [важно понимать, что там] и расходник большой. Покупаешь билеты, показываешь город. Часто бывает, что сначала привозишь не игрока, а агента или кого-то из семьи. Не все сделки проходят. Часто срываются на этапе, когда, казалось бы, уже стоит подпись.

– Сколько стоит привезти в Москву Вальбуэна и с ним потусить?

– 10-15 тысяч. Не рублей.

– Во сколько раз больше вы заработали?

– Могу только сказать, что в несколько раз.

– Самый обидный срыв сделки в последний момент?

– Допустим, Кристиан Тельо. После «Фиорентины» мы договорились о переходе в «Спартак». Но его беременная жена встала в позу в последний день, хотя он уже вылетал сюда. И с Джоном Терри так получилось: дочка не захотела, чтобы он жил в России. Такая же история была с Алексом Беренгером, который сейчас в основном составе «Атлетика». Семья взмолилась, что в России опасно.

Много таких случаев. Когда уже не просто клубы договорились, а ты обговорил зарплату, комиссию агентов.

– Что вы чувствовали, когда все накрывалось?

– Опустошение. Большая работа, и ты понимаешь, что это просто от слова «не хочу». Ладно, когда ты предложил одни деньги, а потом пришлось снизить сумму. Даже ладно, когда в последний момент перехватил более статусный клуб. Но когда на ровном месте… Надо вытереться и идти дальше.

– Насколько западный рынок сегодня открыт для России?

– Для людей, которым они доверяют, рынок открыт. И когда будут обращаться люди, которых они знают, постараются сделку сделать.

– Не будут отказывать только из-за паспорта России?

– Такого не было даже в самое тяжелое время. А сейчас – тем более. Настоящая причина отказа выясняется на первой встрече. «Не поеду, потому что нет Лиги чемпионов». «Не поеду, потому что мало денег». Я, например, не понимаю, почему так долго идут переговоры [«Спартака»] по Иличу. Того же Луиса Адриано мы закрыли за три дня. Поняли, что он готов – лишь вопрос денег. Даешь сумму – летит, не даешь – не летит.

С Матье было сложнее: он языков не знает, всю жизнь во Франции. Кто я такой? За ним Венгер присылал самолет для трансфера в «Арсенал» – и Матье побоялся. Но мы уже на второй встрече поняли, что что-то его заинтересовало, где-то качнуло. В «Марселе» тогда начинались плохие дела, а в России такие деньги дают («Динамо» подписало Вальбуэна на 3,3 млн евро в год – Спортс’’), новый вызов, город понравился. Кевин Кураньи сыграл роль: мощно работал по связям иностранцев и русских. Для «Динамо» это была находка: он не только хорошо играл, но и иностранцев привязывал, помогал адаптироваться, показывал Москву, объяснял, что не надо бояться.

Есть сделки, где человек говорит: «Не поеду». И не надо сидеть неделю, выжидать, что вдруг что-то случится. Это очень быстро можно оценить.

– По Иличу: вам ответят, что все равно времена другие, привезти из топ-лиги сложнее.

– Возможно. Но я знаю, как работает «Зенит». Если понимает, что вопрос денег, решает сразу: даем или не даем. Вот и все. Когда я критиковал «Краснодар», что они пошли за 15-миллионным игроком, они на меня обиделись. Но зачем идти за 15-миллионным игроком, если вы морально не готовы отдавать такие деньги? В итоге купили Виктора Са за полтора.

– Про «Зенит» комплиментарно прозвучало. Вам нравится, как он действует?

– Они просто засыпают деньгами – и все. Идут за человеком, узнают, сколько он стоит – и быстро между собой решают, готовы ли столько заплатить. Поэтому могут подписать за 48 часов. А другому клубу надо зачем-то месяц там сидеть и сопли жевать.

Кого Гурцкая считает самыми влиятельными агентами России? И почему этот рынок (как и самого Тимура) связывают с криминальными лицами?

– Кого из наших агентов вы считаете самыми влиятельными?

– А у нас все очень просто. Есть группа Павла Андреева. Есть группа Германа Ткаченко. Алексей Рыскин и окружение. Вадик Шпинев. Вова Кузьмичев. Александр Маньяков. Считаю, что глобально русский рынок – их. Есть Ultimate Sports, но она крупная по иностранцам – русских футболистов у них мало.

– Павел Андреев – самый могущественный?

– Наверное, да. У него больше всех футболистов.

– Как ему это удается?

– Слушай, это его история – пусть рассказывает сам. Я представляю, как это устроено, почему у него получается, но не могу рассказывать. Я считаю, что как агентство гораздо больше делают Ткаченко и Кузьмичев. Но с точки зрения перепродаж группа Павла Андреева хорошо себя чувствует.

– И все-таки: почему он так себя поставил, почему все самые высокие агентские – его?

– Это его история. Я не буду оценивать эту работу.

– Вы знакомы?

– Конечно. Еще с 2000-х. Он тогда в «Витязе» работал, а я был в «Краснознаменске».

– Что это за человек?

– Очень закрытый. Замкнутый внутри планеты, которая вокруг него. Сам в переговорах появляется только в последнюю очередь. Ну, ему так нравится. И так у него получается.

У нас однажды даже была какая-то совместная история. Кажется, он участвовал в трансфере Джикии в «Спартак».

– Вы постоянно общаетесь?

– Нет, вообще не общаемся.

– Когда последний раз?

– Лет шесть-семь назад.

– Ваши слова: «Слово «криминал» в футбольной [агентской] программе вообще не должно звучать. В 9 из 10 случаев договариваются мирно, добровольно, все делятся».

– Так и есть.

– Этот рынок никто не крышует?

– Я об этом не знаю. Даже если кто-то что-то крышует… Если появляются, условно, какие-то уважаемые люди, участники переговоров, это решается достаточно мирно.

– Что это за люди? Откуда появляются?

– Ну, послушай, откуда-то появляются.

– Вы не будете говорить об этом?

– Нет.

– Вы знаете Сергея Николаевича Лалакина?

– Нет.

– Не знаете?

– Я знаю, о ком ты говоришь, но я никогда в жизни близко его не видел. Видел через 100 метров. Но никогда в жизни с ним не общался.

– Его называют лидером Подольской ОПГ. Анонимные телеграм-каналы – например, ВЧК-ОГПУ (внесен в реестр иностранных агентов) – утверждают, что вы «тесно работаете». 

– Я читал, меня это очень смешит. Уверен, что он не знает о моем существовании.

– Вы не знакомы?

– Нет. Никогда близко не видел и никогда не общался.

«Галицкий – влюбленный в себя человек». Почему Гурцкая больше не общается с владельцем «Краснодара»?

– В каких вы отношениях с Сергеем Галицким?

– У нас нет отношений.

– Как это?

– Мы не общаемся.

– Но общались.

– Да.

– Почему перестали?

– В какой-то момент посчитали, что общение никому ничего не дает. Такое бывает.

– А что случилось?

– Ничего такого одного не случилось. Мы не ругались. Просто я посчитал, что, долго и хорошо общаясь с Сергеем Николаевичем, я буду необъективно оценивать «Краснодар». На каком-то этапе общение стало мешать и прекратилось.

– То есть это больше ваша инициатива?

– Нет, обоюдно. Не было такого, чтобы я сказал: «Сергей Николаевич, больше мне не звоните». Как-то сошло: было семь раз в неделю, потом шесть, потом четыре, потом перестали совсем.

– Что вы обсуждали?

– Только футбол. Биржевые сводки и цены в «Магните» не обсуждали.

– Как вы познакомились?

– Нас познакомил Герман [Ткаченко]. Сергей Николаевич смотрел «Коммент.Шоу» и как-то набрал не то Косте Геничу, не то Роме Гутцайту и сказал: «Дайте ему трубку». Какое-то высказывание зацепило. Потом была пандемия, мы увиделись в Москве, поговорили. Позже слетал в Краснодар с Нобелем, чтобы познакомиться ближе. И мы стали общаться.

– Главная черта характера Галицкого?

– Он самоуверенный, влюбленный в себя человек.

– Влюбленный в себя?

– Да.

– Как это проявляется?

– Он считает, что то, что он говорит, – закон. Остается очень мало почвы для дискуссий и споров.

– Его окружение на это влияет?

– Я точно не знаю, но все окружение – это младшие товарищи Сергея Николаевича. Когда с тобой разговаривает олигарх, это оставляет печать. Вы говорите не на равных. Как он разговаривает с равными, я не знаю.

– Ваши слова: «Окружение Галицкого создано для того, чтобы говорить: «Ты все делаешь правильно».

– Конечно. Для чего, думаешь, нужна свита? Чтобы поддерживала – в любой ситуации. Говорила, что ты всегда прав. И свита Сергея Николаевича ничем не отличается от любой другой.

– Звучит очень вредно.

– Внутри ты этого не чувствуешь. Так могут окружающие думать. А ему комфортно в этой обстановке. Если человек считает, что сам может работать над ошибками, зачем, чтобы ему эти ошибки кто-то поправлял? Он считает, что все делает правильно и идеально. Зачем советы?

– Вы не работали с «Краснодаром»?

– Нет.

– Как-то сказали, что это как стучать в закрытую дверь.

– Так и есть. Потому что они считают, что сами лучше всех договорятся и сами все сделают. Окружение Сергея Николаевича никого туда не подпустит, потому что понимает, что [другие] могут сделать лучше. Качественнее, быстрее, дешевле. Поэтому варятся в своем соку.

– Это плохо?

– Не знаю. Судя по успехам «Краснодара», не так плохо, как кажется. Они же довольны, что все годы идут в лидирующей группе. «Краснодар» приучил нас, что это команда первой пятерки.

– Когда вы негодовали из-за увольнения Владимира Ивича, сказали про иностранных тренеров так: «Они могут сделать наш футбол лучше. Нам не надо смотреть на некоторых наших тренеров – это ###### [кошмар]». Кого вы имели в виду?

– Много кого. Я считаю, что в России есть пять-семь тренеров, которые соответствуют уровню РПЛ. Все остальные… Иностранцев можно привезти гораздо сильнее.

– С чем вы это связываете?

– Не знаю, есть ли простое объяснение. Мне кажется, наши тренеры очень рано останавливаются в развитии и перестают учиться. У них изначально базовые настройки очень низкого уровня. Есть тренеры старой формации, которые получали еще советское образование – они поэтому до сих пор и учат молодых. А [качественных] молодых у нас очень-очень мало. Карпин – последний молодой тренер высокого уровня. Сколько ему лет? По-моему, 1969 года.

– Семак?

– Хорошо, поставим Семака, потому что у него шесть чемпионств. Еще Слуцкий и Черчесов.

– Есть моложе: Мусаев, Галактионов.

– Галактионов на пути к этому. Мурад… Хорошо, что он сделал большую работу над ошибками. Но давай так: у меня есть сомнения, что Мусаев давал бы результат, например, в «Динамо». Потому что в «Краснодаре» у него очень тепличные условия. Его опекает человек, который может контролировать всех: игроков, работников, тренеров. Он в любую минуту придет на помощь и закроет тебя спиной. Когда Мусаев попадет в клуб, где будет спрос просто как с тренера, надо посмотреть, справится ли он.

– Ваша позиция по Ивичу сильно повлияла на отношения с Галицким?

– Вообще нет. Он хозяин, он заказывает. Не мои же деньги тратит. Просто мне показалось, что это ошибка. А Сергей Николаевич считает, что сделал все правильно. Всем говорю, а мне не верят: я не знаю Владимира Ивича. Мы никогда с ним не сидели, не выпивали. Но он сделал хорошую большую работу и научил дисциплине клуб, который играл бесшабашно. Если бы в зимнее окно ему помогли трансферами, он бы стал чемпионом. Меня в этом никто не переубедит.

– Вы верите, что в ближайшие годы Сергей Галицкий выиграет чемпионат?

– Нет. Думаю, с таким подходом не сможет.

«Матч ТВ» плохо всем распоряжается, там цензура. Они не конкурируют с нами». К чему Гурцкая идет на ютубе

– Вы сознательно долгие годы оставались в тени?

– Нет, так получалось. Я в компании друзей всегда умел разговаривать, но не знал, что смогу на камеру. Очень критически к себе отношусь. И сейчас очень стесняюсь, когда кто-то подходит сфотографироваться. Иногда отказываю не потому, что хочу обидеть – просто не понимаю, кому и зачем нужна фотография со мной. Но так получилось, что меня кто-то слушает и кому-то это надо. Я очень уважаю этих людей. Мне, конечно, приятно, когда узнают, пожимают руку. Пока никто не плевал в спину – может, и это будет, я ко всему готов. 

– Что вы почувствовали, когда в 2016-м в «Лайфе» появилась ваша фотка?

– Очень стеснялся. Мне звонили, спрашивали, как я так попал. Это еще в таком издании вышло, а тогда все читали и смотрели желтую прессу. Я уже не помню свою реакцию. Но не думаю, что был счастлив.

– Пять лет назад вы сказали Нобелю, что публичность изменила жизнь к худшему. Готовы повторить сейчас?

– Ко всему привыкаешь. Сейчас я не испытываю дискомфорт, когда кто-то показывает на меня пальцем. Но первое время было некомфортно.

– Публичность вы сделали важной частью жизни.

– Сейчас, получается, да. Потому что это занимает много времени и сил. В 2024 году я снялся в 130 программах.

– Публичность вас изменила?

– Вообще нет. Не представляю, чтобы в таком возрасте можно было сильно поменяться. Мне же не 25 лет, чтобы я проходил какие-то медные трубы. Чтобы от славы кукушка съехала. Меня узнают только таксисты, а еще в чайхоне, чебуречной и на стадионах. Нет такого, что иду по Красной площади, а офицеры отдают честь. Кто смотрит ютуб-проекты? Не миллиард же человек. У нас большие цифры (100 тысяч на каждой программе), но это же по всей стране раскиданные люди.

– Уход из «Коммент.Шоу» вы объясняли в том числе тем, что «не были примой». Вам хотелось ей стать?

– Будет очень тщеславно, если так скажу. В «Коммент.Шоу» были очень звездные ребята. У меня не было на канале своего проекта. Я не мог делать все, что придет в голову. Был какой-то скрипкой в оркестре. Может быть, с какими-то вещами не соглашался. И подвернулась ситуация, при которой удалось создать самостоятельную историю.

Мне кажется, сейчас у нас идеальная троица, чтобы делать интересную программу. Когда кто-то пишет: «Уберите того-то», – мне смешно. Зачем идти на поводу, если за два года мы собрали большую армию болельщиков, которым интересна наша точка зрения.

– Какая у вас амбиция в этом проекте?

– А я не знаю.

– К чему вы идете, есть цель?

– Вот честно: не знаю. Я не понимаю, что должно быть в финале. Мы хотим делать ежедневную работу, у нас есть идеи. Мы с Васей Уткиным это обсуждали, он спрашивал: «Ты получаешь удовольствие, когда в понедельник заканчиваешь программу?» – «Да». – «Вот и все». 

Это как президент клуба, у которого каждое воскресенье играет команда. Ты кайфуешь, живешь этой жизнью. Нет никакой цели построить медиаимперию, продать ее американцам или китайцам, заработать большие деньги и пропить их в Монако.

– Кто ваши конкуренты?

– В моем понимании – только «Коммент.Шоу». Я люблю, что делает Миша Борзыкин, но у него очень узкая специализация. Пока есть цензура, «Матч ТВ» не конкурируют с нами: да, у них огромные охваты, есть матчи, хайлайты, но они этим распоряжаются очень плохо.

У меня нет мечты зайти на телевизор. Уверен, что, находясь в сети и будучи независимыми, мы можем набрать достаточно большую публику.

– Почему «Матч ТВ» плохо всем распоряжается?

– Много факторов. Ушло много профессионалов. Очень мало ярких спикеров. Подача мне не нравится. Очень часто это просто неинтересно смотреть. Это не только мое мнение – я постоянно слышу от людей.

– Ваши слова: «Программа Черданцева «После футбола» – это реальная ######## [подколка] телевидения. Она делает негатив – тот, кто ее смотрит, матчи РПЛ смотреть не будет».

– Может быть, я неправ, но так вижу. Я всегда считал, что о футболе надо говорить простым языком. Как разговариваешь на стадионе или в кругу друзей, так и надо общаться с публикой. Футбол – народная игра. Она очень простая. Вот ты придешь с девушкой на футбол и через пять минут объяснишь все глобальные правила. В другом виде спорта так не получится. И так же надо разговаривать. 

Про «Матч». Все, что касается включения рекламы огромными кусками, все, что касается цензурирования, несет негатив. Плюс я знаю людей, которые могут говорить о футболе ярче Георгия, которому, мне кажется, в последнее время это не очень интересно.

– Цензурирование – это что?

– Что нельзя ругаться матом, например. Что какие-то клубы нельзя ругать – можно только хвалить или не говорить ничего. Какие-то моменты не можешь показать. Выбираешь жертву – и мочишь. Чаще всего – «Спартак».

Мы придерживаемся правила: ни у кого не должно быть привилегий. У нас в программе нет любимчиков. Мы стараемся донести правду. Чего нет в программе «После футбола».

– Вы сказали, что надо говорить о футболе просто. Саша Дорский не говорит о футболе просто.

– Поэтому мы втроем в кадре. Когда я задумал проект, рассчитывал, что буду я, который говорит все, что в голову взбредет. Будет Сева, который достает жареные факты. И будет Саша, который опирается на цифры, факты. Он и в сплетни часто не лезет, старается быть подальше.

– Кто круче: вы или «Коммент.Шоу»?

– Это не мне судить. Я вообще считаю: хорошо, что мы друг у друга есть. Где-то мы опережаем, где-то они. Друг на друга ориентируемся и подталкиваем. Без конкуренции совсем было бы плохо.

– В последнее время все чаще слышу, что «Итоги» вырвались вперед. Это видно и по просмотрам.

– Я это тоже слышу, и мне это очень приятно. Мы стараемся. Люди думают, что собрались три болтуна, поболтали – и все. А то, что Дорский двое суток не спит, чтобы готовить «Итоги», никто не знает. Более ответственного человека и фанатика я не видел. Когда люди что-то пишут – например, про вес, – мне так обидно. Я как из-за сына расстраиваюсь. Потому что знаю, сколько он работает, чтобы мы были наверху. Сколько Сева для этого делает. А люди пишут про кроссовки или про волосы. Реально очень обидно. 

– Ваши цитаты из передачи: «Лунев с жопы не встает», «Макаров – это #######» [капец], «Семак любит БДСМ-вечеринки», «Даниил Денисов срет, как полковая лошадь». Почему такая форма?

– Потому что я так думаю. Очень часто люди переносят это на личности. Я к футболисту Денису Макарову отношусь очень хорошо. Я его очень хорошо знаю, и мы, можно сказать, приятели. Но если кто-то в матче срет, как полковая лошадь, это нельзя назвать по-другому. Нельзя сказать, что звезды не сошлись. Я не хочу знать, почему он так плохо сыграл. Если плохо – надо сказать, что плохо.

– Как часто на вас обижаются?

– Я часто слышу от клубов: «Можно ли как-то смягчить оценку? Суть понятна, мы не спорим, но можно помягче?» На меня жалуются постоянно. 

– На вас это влияет?

– Нет. Наоборот, будет только хуже. Если я назвал человека ногожопом и он думает, что я реально его таким представляю, значит, у него просто очень плохая фантазия. И очень плохое чувство юмора. Мы не трогаем человеческие качества – только последнюю игру.

– Такая тональность – часть образа?

– Нет, я реально так думаю. Когда я дал [первое в жизни] интервью Нобелю, он просил: «Говори так, как говоришь в обычной жизни. Не надо подбирать слова. Не надо угадывать настроение».

«Надо жить сегодня и сейчас». Быт Гурцкая: покер, ставки («черная полоса»), виски («это еда»), квартиру оставил бывшей жене

– Вы живете в доме или квартире?

– В квартире.

– Здесь, в районе Лужников?

– Где-то в районе центра. ЦАО.

– Когда вы ее купили?

– А я не купил. После развода снимаю.

– У вас есть недвижимость?

– Нет. У дочери есть.

– У вас же было столько возможностей.

– Супруге осталась квартира. Пока не считаю необходимым, чтобы появилась новая.

– И нет квартиры за границей?

– Нет, ты что. Никогда не было.

– Вы говорили, что часто халатно распоряжались деньгами. А можете на основании этого опыта дать советы?

– Как я могу дать совет, если веду такой образ жизни? Людям нужен совет от человека, который кропотливо откладывал каждую копеечку на старость и в 70 лет скопил какое-то состояние. Или вложил в один биткоин – и сейчас у него 100. Я могу рассказать, как ######## [потерять] деньги. И чтобы остались интересные впечатления.

– Легкое пренебрежение в словах про копеечку и состояние в 70 лет.

– Знаешь, как считаю? Что надо жить сегодня и сейчас. Во-первых, у тебя завтра может и не быть. А во-вторых, в 70 лет эти деньги могут и не понадобиться – только на лечение. Так и останешься с мечтами, что, когда станешь стареньким, будешь везде ездить, смотреть мир. Но тебе все это будет не надо. Деньги нужны, чтобы оставить впечатления сейчас. 

Кто-то говорит: «Я коплю, чтобы детям оставить…». А ты для себя-то не хочешь пожить? Хочешь, чтобы дети все профукали, которым так легко все передашь?

Я к этому отношусь так: ты должен жить для себя. Кайфовать по мере возможностей. Вкусно питаться. В хорошем транспорте ездить. На хороших самолетах летать. На хороших курортах отдыхать. Жить сегодня и сейчас.

– Вы водите машину?

– Давно не вожу.

– У вас есть водитель?

– Пользуюсь такси.

– И нет автопарка?

– Нет-нет, я вообще ненавижу машины. Лет 15 не вожу. И не хочу. Нажимаю кнопку – и приезжает хорошая машина.

– В молодости не хотели «Феррари»?

– Я в такие не помещался. Один раз залез в спортивную машину – и чтобы меня вытащить, надо было сначала выкинуть пол. 

У меня были машины, «Мерседесы» – 220-й, 221-й… Просто сейчас мне это неинтересно.

– У вас есть охрана?

– Нет, конечно. Кто я такой, чтобы меня охранять? От кого прятаться? Если кто-то что-то захочет, охрана не поможет. Это будет смешно. Если я хожу с охраной, что же я тогда натворил?

– И никогда в жизни не нанимали? Даже в 90-е?

– Никогда.

– Если перелет, то только бизнес-классом?

– Да. Это удобно. С лишним весом вообще необходимо. А если проживание, то пятизвездочный отель. Иначе нет смысла ехать.

– Бываете в «Магните»?

– Не знаю ни одного «Магнита» в Москве. В центре города не видел, может, где-то на окраинах есть.

– Где закупаетесь?

– В «Азбуке вкуса».

– Какой у вас любимый напиток?

– Виски. Это мой единственный напиток. Любимый и нелюбимый в одном лице. Хотя нет, любимый.

– Какой пьете?

– Сейчас – только Jameson. Но вообще, могу пить любой виски. Не люблю специфический – подкопченный, тиной пахнет.

Ну, и обязательный напиток для русских – пью водку. Но водку не люблю, потому что с ней надо много кушать. Водка требует закуски. А виски можно просто пить и пить, получая удовольствие, потихоньку догоняя свое состояние.

– А в чем прикол виски?

– Это вкусно. Виски – это еда, которая вводит тебя в это состояние. Ты расслабляешься, чувствуешь себя хорошо. Плюс не дурнеешь, если, конечно, не выпил ведро. 

– Можете выпить виски за полторы тысячи рублей?

– Конечно, могу. Бывает такое.

– Часто бываете в клинике, чтобы поправить здоровье?

– Один раз был – в этом году. Старший брат заставляет везде ходить и отправил на чекап. Сейчас мне 53, до этого я был в 45 – в Берлине. Но это брат прицепился, сам бы я не пошел.

– Вы играете в покер.

– Бывает.

– Как это происходит? У вас компания?

– Да, собираемся иногда. Раньше мог полететь куда-то поиграть: в Берлин, в Канны на турнир большой. В Вегасе никогда не был. Очень сильно мечтаю.

– Выигрывали?

– Выигрывал. Все было.

– Сколько?

– Я не крупный игрок. 10-20 тысяч евро за день мог выиграть. Но не сотни тысяч и не миллионы. В таких играх не участвую.

– Кто с вами в компании играет?

– Не могу сказать. Это очень публичные люди.

– Вы азартный?

– Очень.

– Что, кроме покера?

– Сам понимаешь: ставки.

– И как?

– Как у всех людей: полоса черная, и ты по ней идешь. Бывают победы, бывают поражения.

– Это не стало проблемой?

– Выносил ли я из дома телевизор? Нет. Я могу уменьшить сумму, могу не делать какое-то время. Но я это люблю. Это поднимает адреналин, мне нравится такое состояние. Чемпионат России я могу смотреть без ставок. Зарубежные – не сяду.

– У вас есть ограничения: в месяц не больше такой-то суммы?

– Конечно.

– О каких суммах речь? Сотни тысяч или миллионы рублей?

– Сотни тысяч.

– Вы не беспокоитесь из-за этого?

– Уже нет. Это, конечно, тупое, абсолютно тупое утешение, но: кто делает ставки, они настолько во всех остальных вещах стрессоустойчивые, что этих людей мало что может свести с ума. Инфаркт люди, которые делают ставки, не получат. Они привыкли потихоньку, дозированно вводить в себя элемент несчастья, ха-ха.

– Вы счастливый человек?

– Думаю, да. Счастье – очень эфемерное понятие. Постоянно счастливый человек будет считаться сумасшедшим. Но меня все устраивает.

– О чем вы мечтаете?

– Чтобы в Подмосковье было давление 763 миллиметра ртутного столба. 

Слушай, у человека мечты меняются от года к году. У меня нет такого, что мечтаю в течение 10 лет купить квартиру. Или чтобы дочь поступила в институт. Это не мечта, это должно быть. Ты должен к этому стремиться. 

Мечта – это то, чего не можешь сделать. Если мечта случается – это чудо. А все остальное – желания, которых ты должен добиваться.

Телеграм-канал Вадима Кораблева

Фото: РИА Новости/Виталий Тимкив, Алексей Филиппов, Александр Вильф, Валерий Левитин, Б. Логинов, Владимир Родионов, Юрий Абрамочкин, Владимир Родионов, Владимир Федоренко, Юрий Сомов; Zhao Kai, Alexander Kulebyakin/Global Look Press; Gettyimages.ru/Tony O’Brien – EMPICS; Это футбол, брат!

logoДинамо Москва
logoСамюэль Жиго
logoГеоргий Джикия
Тимур Гурцкая
logoМатье Вальбуэна
logoСпартак
logoЛуис Адриано
logoКраснодар
logoЛеонид Федун
logoАлександр Самедов
logoСергей Галицкий
logoВильям Венкер
logoКристиан Тельо
logoМассимо Каррера
logoпремьер-лига Россия
Это футбол, брат!