Эй Джей Либлинг. «Сладкая наука»: Нино и Нанимал
БОЛЬШИЕ РЕБЯТА
ТАЮЩИЙ СРЕДНЕВЕС
СНОВА БОЛЬШИЕ РЕБЯТА
ДРУГИЕ ФРОНТЫ
Дебют опытного артиста
...
Нино и Нанимал
Весной 1954 года Уайти Бимштейн и Фредди Браун рассказали мне о новом таланте, которого они доверили своей опеке и который был outré [преувеличенным], но интересным. «Нанимал, — сказал мистер Бимштейн. — Отголосок человека из сточной канавы». «Псих, — согласился мистер Браун, не скрывая неодобрения в голосе. — Под этим я подразумеваю, что он должен постоянно что-то делать». Менеджеры, как и издатели, получают большую часть денег, но тренеры, как и редакторы, принимают более непосредственное участие в труде артистов. Бимштейн и Браун — редакторы боксерских поединков. Посредственность угнетает их; их возбуждает талант, даже скрытый. То, о чем они мечтают — это гениальность, но, к сожалению, ее труднее определить.
Технически Уайти и Фредди могут многое сделать для бойца — исключить лишние жесты и навязать суровую логику ударов, столь же наглядную, как старомодная математика. Например, когда я однажды зашел в спортивный зал Стиллмана, Фредди занимался с бледным, крупнокостным мальчиком, по крайней мере таким же сильным, как полицейская лошадь. («Сила, несомненно, то, с чем должен начинать боксер, — писал Пирс Иган, Холиншед лондонского боксерского ринга, — но без искусства он преуспеет лишь в малом»). «Давай левый хук», — говорил Фредди. Мальчик отводил левый локоть назад, чтобы он был на одной линии с бедром, а Фредди бил его по левой стороне лица и толкал. «Что случилось?» — спросил Фредди. «Я не знаю», — ответил мальчик. А Фредди говорил: «Хорошо, давай левый хук». Мальчик снова отводил левый локоть назад, и они повторяли все те же действия. Когда Фредди наконец убедился, что сократовский метод не работает, он устало сказал: «Ты опустил плечо, и я обошел его, вот что произошло. Делай хук через локоть». Он продемонстрировал, что имел в виду. После того как он отправил мальчика наверх делать упражнения для тела, он сказал мне: «У него была пара боев в Канаде, представляешь? Там, наверху, все как у дилетантов». В следующий раз, когда я пришел в спортзал, мальчика там не было. Полагаю, он вернулся в Канаду.
Именно психика заставляет Фредди и Уайти потеть. Как и авторы, бойцы образцовых моральных качеств могут быть скучными. А бойцы, которые делают много красивых вещей, которые не делают другие, эмоционально могут быть детьми. Хорошие мальчики женятся. Плохие уходят в монастырь. Трудно сказать, что может означать больше проблем для тренера. «Самая страшная беда — это маньяки, — говорит Уайти, — потому что никогда не знаешь, когда они вырвутся наружу». У знакомого Уайти и Фредди по имени Маури Ваксман был боец, который мог двигаться почти так же хорошо, как Бенни Леонард, но он постоянно терял свою добычу. Как только у другого бойца появлялись признаки повреждения, боец Ваксмана отступал. Однажды на ринге с крепким пуэрториканцем боец Ваксмана ударил своего противника в первом раунде, после чего, по словам Уайти, «у парня глаз вылез, как виноград». После этого боец Ваксмана так старательно воздерживался от ударов в глаз, что другой парень наверстал упущенное. Перед последним раундом Ваксман наклонился к своему бойцу и сказал: «Джули, я не жесток, но просто прикоснись к этому глазу». Боец посмотрел на своего менеджера и сказал: «Маури, мне жаль, но я не могу. У меня аллергия на кровь». Рассказывая мне об этом, Уайти сказал: «Наверное, это было самое подходящее время, чтобы узнать об этом». Но если вы подозреваете в себе гения, вам придется согласиться. Жесткое настаивание на традиционных методах может испортить оригинальный стиль.
Я знаю Уайти уже более двадцати лет (до этого он пятнадцать лет работал тренером), и теперь, глядя на него, я могу сказать, считает ли он, что гений скрывается по ту сторону горизонта. Четыре года назад он отчаянно нуждался в талантах. По его словам, процветание разрушило будущее; любой ребенок, только что окончивший школу, может устроиться на работу за шестьдесят долларов в неделю, и, как следствие, в боксе процветает дилетантизм. Малейший хмурый взгляд судьбы отправлял мальчика обратно на хорошо оплачиваемую работу. Мальчики занимались боксом только для того, чтобы достичь социального престижа. «Мусор», — сказал тогда Уайти, когда я спросил его об урожайности сезона. Но этой весной на его лице было выражение редактора, который нашел двух новых поэтов и женщину-романиста с язвительным талантом.
По его словам, мягкий экономический спад был не единственной причиной, хотя он и заставил мальчиков более серьезно отнестись к боксу как к призванию. У них с Фредди было сразу три хороших бойца — два легковеса и один около 59 кг, который мог уменьшиться до 57 кг, чтобы претендовать на звание полулегковеса. По словам Уайти, у них было животное, которое пробегало по 25-30 км в день по дороге и боксировало по пятнадцать раундов каждый день, если ему позволяли. Уайти был в положении покойного Макса Перкинса, с горсткой хороших состоявшихся журналистов и Томасом Вулфом, проходившим стажировку в Бруклине.
Я спросил его, какого размера животное, и он сказал, что это цветной тяжеловес, 185,5 см и больше 86 кг. «Его зовут Томми Джексон, — сказал он. — Пока не узнаешь его, не поймешь, против кого приходится выходить». Фредди присоединился к нам и сказал, что очень жаль, что у них есть телевидение. «Этому пареньку еще два-три года, — сказал он, — но чем может поживиться ученик, когда телевидение уничтожило большинство маленьких клубов? Единственный заработок — это функция, поэтому они должны бороться с функциями или уходить. Этот парень провел пятнадцать боев, а потом его поставили с Рексом Лейном и Кларенсом Генри. Или ты, или тебя». Я поинтересовался, как животное справилось с Лейном и Генри, и Уайти сказал, что крупно выиграл, но проблема в том, что теперь ему придется постоянно встречаться с именитыми бойцами. «Как он дерется?» — спросил я. «Он много бьет, — сказал Уайти. — Как ноктопус!» Уайти — невысокий мужчина, раньше он был, как он сам говорит, «бантивейтом», с румяным лицом и белыми ресницами.
Его лицо и черты мелкие, пропорциональные голове, и это придает ему вид ребенка среднего возраста, что смущает, когда он несколько дней не бреется. «Он наносит лучшие удары в своем деле, — сказал Фредди. — Лучшее, что у него есть — это выносливость». Фредди, бывший полутяжеловес, крупнее Уайти и у него сломан нос. От них двоих я узнал, что Джексон выигрывал свои бои, доводя до изнеможения противников, которые падали, как люди, измученные шлепая слепней. Он останавливал их, не сбивая их.
Когда он говорил о Джексоне, Уайти выглядел немного смущенным. «Он — инстинктивный боец, — сказал он. — Он подражает тому, что делает другой». «Вы не можете его ничему научить?» — спросил я, и Фредди ответил: «Да, мы учим его не делать джебы ладонями вверх, что он и делал, чтобы в случае, если он передумает, быть готовым к апперкоту». Вскоре после этого я прочитал в газете, что Джексон остановил парня по имени Баккерони; это был еще один случай истощения.
Впервые я увидел Джексона по телевизору, и он дрался с маленьким тяжеловесом по имени Джимми Слейд, пройдохой. Джексон поступил так, как мне и сказали ожидать от него, но Слейд не рухнул. Он сковал Джексона и заставил его выглядеть глупо. Я подумал, что это может быть полезно для Джексона, так как его менеджеры теперь могут вернуть его на соревнования, где у него будет возможность потренироваться. Вместо этого они устроили ему поединок в «Мэдисон Сквер Гарден» с парнем по имени Норкус, которого он остановил, хотя и уронил. Менеджерам тоже нужно есть. Но Слейда больше не брали. Тем временем спортивные писатели взяли Джексона, которого они называли Ураганом, в качестве темы для скучных деньков. Говорили, что он не умеет читать и писать, сочиняет песни, владеет ударом под названием «двойной апперкот» и винит в поражении от Слейда слишком много свежего воздуха, вдыхаемого во время пробежек. Подозреваю, что больше всего их привлекал повторяющийся на спортивных страницах миф о человеке, который может сделать сложную вещь, не научившись ею. Это старая детская мечта, и, хотя она никогда не сбывается, люди любят читать о ней.
В «У Стиллмана», после боя с Норкусом, я с недоумением обнаружил, что Уайти и Фредди сами серьезно относятся к Джексону. По крайней мере, они так сказали. По словам Фредди, поражение от Слейда было вызвано бурным, но эфемерным романом, за которым последовал дебош. «Перед выходом на ринг Джексон выпил пять бутылок кока-колы, — сказал он. — Естественно, это замедлило его старт. Но в последнем раунде он добрался до Слейда». «Нанимал, — сказал Уайти. — Ты не знаешь, против чего тебе приходится выходить». Но теперь Уайти и Фредди уговорили его отказаться от безалкогольных напитков и употреблять их только после боев, и, по их словам, его мать разорвала этот роман. «Психически он был ниже уровня Слейда, — сказал Фредди, открывая новые горизонты ужаса. — Он уже лучше». Мы стояли возле ринга №1 в «У Стиллмана» и наблюдали за работой Джексона, а также трех хороших парней — Артура Персли, цветного легковеса, у которого был бой с алжирским бойцом в Атлантик-Сити; Дэйви Гальярдо, калифорнийско-мексиканского полулегковеса, у которого был бой в Филадельфии; и Циско Андрада, еще одного мексикано-американца, из Комптона, пригорода Лос-Анджелеса. Андрада, как и Персли — легковес. По словам Уайти, он собирался дебютировать в Нью-Йорке на празднике Святого Ника и настоятельно советовал мне присутствовать. «Ты захочешь сказать, что был там, — сказал он. — У него есть все». Все трое молодых людей, как я заметил, занимались боксом в соответствии с классическими правилами. Они чередовали джебы с хуками, хуки с кроссами, а апперкоты наносили одной рукой только в путь.
После тренировки мы все вернулись в соты из бивербордов, которые представляют собой частные раздевалки класса люкс в «У Стиллмана». Каждая из них украшена большой табличкой с надписью: «ПОСТИРАЙТЕ ОДЕЖДУ ПО ПРИКАЗУ КОМИССИИ ПО СПОРТУ». День был жаркий, и Уайти разделся до трусов и по очереди натирал своих подопечных — эту работу он обычно поручал своему помощнику, толстяку по имени Коко. Когда Уайти берется за дело, это значит, что он считает, что у него есть что-то особенное. Гальярдо работал с очень высокими спарринг-партнерами, потому что парень, с которым он собирался драться в Филадельфии, был высоким, а также потому, что Сэнди Сэддлер, чемпион мира в полулегком весе, аномально высок для своего веса. Андрада работал с крепкими парнями, так как его противник в «Сент-Нике» был толстопузым типом, у которого, как ожидалось, было несколько килограмм лишнего веса. Персли, Гальярдо и Андрада — мальчики, которые учились в средней школе, и, как говорит Уайти, «они хорошо говорят». Никаких маньяков. Уайти разминал их с почтением.
Однако когда Уайти усадил Джексона на стол, животное начало визжать и смеяться. «Я так боюсь щекотки, — сказал он. — Может быть, поэтому я так хорошо дерусь». У него маленькая голова, длинный цилиндрический торс не очень большого для тяжеловеса диаметра, ноги, как у прыгуна в высоту, и длинные мощные руки. Его кожа имеет темно-сливовый цвет. «Я родился под сосной, — сказал он. — Может быть, поэтому я так хорошо дерусь». Я слышал, что он вырос на Рокавей-Бич, где большинство мальчиков прогуливают школу, чтобы поплавать, поэтому спросил его, любит ли он плавать в прибое. «Только не я, — сказал он. — Я утоп в подземном потоке». Последующие ответы не прояснили ситуацию.
Он выглядел обеспокоенным, и тут выяснилась причина его озабоченности. «Фредди, — сказал он, — принеси мне мой бумажник. Эти любопытные крысы всегда туда заглядывают». Браун принес ему бумажник, и он сел и выложил деньги на колено. «Деньги — это все Ураган, — сказал Фредди. — Двадцать четыре доллара». Ураган хитро перетасовал купюры и сказал: «Все верно. Двадцать четыре». Уайти ударил его по спине и велел перевернуться, и Джексон перевернулся, положив бумажник под живот. После того как Джексон оделся и ушел, я спросил партнеров, что, по их мнению, он сделает с Рокки Марчиано, если они встретятся. «Он может разрезать его на кусочки», — сказал Уайти, и Фредди кивнул. Теперь я знаю, почему так происходит во многих книгах, которые выходят в свет. Оптимизм — это болезнь всех любителей искусства.
МБК, однако, уже заключил контракт с Нино Вальдесом, кубинским тяжеловесом, чья личность более привлекательна, чем его работы, тяжелым и светским, как испанский десерт. Вальдес очень крупный — обычно его вес составляет около 94 кг — и очень опытный, но у него репутация ленивца. Встретившись с Чарли Голдманом, который редактирует книгу Марчиано, я попросил его высказать свое мнение о предстоящем поединке Джексон – Вальдес, и он сказал, что добродушие кубинца привело к тому, что люди недооценили его. «Он делает несколько хороших вещей, но после того, как он их делает, в промежутках он бездельничает, — говорит Чарли. — Джексон не позволит ему бездельничать, поэтому Вальдес прибьет его».
В следующий раз я увидел Джексона в офисе Атлетической комиссии штата Нью-Йорк, на 226-й Западной 47-й улице, за несколько дней до боя. Многие бои, проходящие летом в «Гарден», представляют собой практически студийные шоу для телевидения, но МБК надеялся, что на этот поединок придут зрители из плоти и крови. Вальдеса и Джексона отправили в тренировочные лагеря за городом, чтобы подчеркнуть значимость поединка: если Ураган расправится с кубинцем, он будет считаться достойным боя с Марчиано за звание чемпиона мира, говорится в пресс-релизе. И вот их привезли в город на медосмотр, хотя оба бойца были здоровы как мандрилы.
Когда я вошел в комнату ожидания у офиса медицинского эксперта комиссии, то увидел Сэмми Голдена, одного из трех человек, разделивших контракт Джексона на тридцать три с третью процента в каждую из сторон. Голден — уменьшившийся, худой старый менеджер, которому не везет с тех пор, как в 1923 году ушел на пенсию боец по имени Джорджи Уорд. Уорд был отличным полусредневесом, а сейчас работает полицейским в Нью-Джерси. Мне нравится разговаривать с Голденом, потому что я знаю одного парня, который дрался с Уордом по нечетным субботам в Бостоне. (Даже по четвергам они дрались в Ньюарке). На этот раз мы едва успели обменяться приветствиями, как ко мне сзади подошел человек по имени Липпи Брейдбарт и потянул меня за рукав. Брейдбарту также принадлежала треть животного. Это толстый мужчина, который одевается очень строго.
Я спросил Голдена, правда ли, что Джексон не умеет ни читать, ни писать.
— Спросите меня, — сказал Брейдбарт. — Я — менеджер. Каждый раз, когда я смотрю на газету, Сэмми выкладывает цитаты. Он — чисто Джорджи Уорд, он живет прошлым. Ответ: «Джексон умеет читать и писать, но не очень хорошо».
— Ты менеджер? — с энтузиазмом сказал Голден. — Нам не следовало приводить тебя домой.
— Закрой рот!» — ответил Брейдбарт. — Ты старик.
Его тон подразумевал, что только дряхлость Голдена его защищает.
В этот момент подошел Фрэнк Леонетти, третий владелец, и отвлек Брейдбарта. Голден отошел в дальний угол комнаты и скорчил гримасу. Леонетти — громоздкий, с бычьей шеей мужчина, начальник отдела на автобусной линии, и именно он обнаружил Джексона на Рокавей-Бич.
— Когда ты делаешь шаг, ты не говоришь нам об этом, — сказал он. — Ты думаешь, это мило?
— Это нелепое заявление! — ответил Брейдбарт.
— Каждый раз, когда я делаю нелепое заявление, ты сообщаешь мне об этом! — крикнул Леонетти, толкая Брейдбарта животом.
Брейдбарт был рекорд-менеджером, а значит, именно он был уполномочен Атлетической комиссией проводить поединки и подписывать контракты для бойцов. Теперь он утверждает, что у него также есть исключительное право делать заявления. Джексон, который присоединился к нам, положил руки на плечи двух ссорящихся мужчин. «Почему вы не можете поладить? — спросил он. — Я — боец. Это я должен беспокоиться, а не вы». Он обратился к Фредди Брауну, который привез его в город на автобусе из тренировочного лагеря в Гринвуд-Лейк, штат Нью-Йорк.
— Мне здесь не нравится, — сказал Джексон. — Я хочу вернуться в горы и подстрелить мышку. Здесь нет мышей.
— Ты не можешь вернуться назад, — успокаивающим голосом сказал Браун. Затем он повернулся ко мне. «Ураган нашел новый интерес, — сказал он. — Он стреляет по крысам из двадцать второго. Он называет их мышами».
— Мышками, — поправил его боец. — Я стреляю им между глаз. — он выглядел подавленным.
— Он находит их на свалке, — сказал Фредди.
Когда Джексон увидел, что Фредди не собирается везти его обратно в горы, он отошел подальше и сел, угрюмо уставившись на свои ноги.
— Не знаю, откуда он берет энергию, — сказал Фредди, который выглядел не очень упитанным. — Самый трудолюбивый из всех, кого я видел до него — это Марчиано, но Марчиано работает постоянно, а потом хорошо отдыхает. А еще он хорошо ест. Джексон мало спит и мало ест. Эти мальчишки, не привыкшие к хорошей еде, ее не принимают.
— К какой пище он привык? — спросил я.
— Он хочет хот-доги, — сказал Фредди. — А еще мороженое и пирог. Мы заставили его согласиться на гамбургеры в качестве замены, но приходится постоянно следить за ним. Он выпал из каноэ, в которое я просил его не садиться, и не умеет хорошо плавать. Он хочет кататься на лошади и думает, что он Эдди Аркаро. И он мог бы легко подстрелить себя вместо этих крыс.
Фредди встрепенулся.
Вальдес и его менеджер Бобби Глисон наблюдали за перепалкой между тремя владельцами с вежливым весельем, словно члены «Класса мисс Хьюитт», посещающие школу для провинившихся детей. «Совету по стратегии приходится нелегко», — сказал Глисон, когда я подошел к ним. Глисон — коренастый мужчина, управляющий боксерским спортзалом в Бронксе. Вальдес сам цвета светлого красного дерева, а его плечи широки, как дверь. На нем была малиновая фуражка, розовая шелковая рубашка (горловина 46, рукава 94) и белые брюки. Золотые зубы обеспечивали дополнительное сияние. Вальдес и Глисон общаются на смеси из английского, неаполитанского и испанского, и Глисон переводит для других, когда считает это целесообразным. «Очень мудрый парень, этот Бобби», — говорит Вальдес.
Когда Вальдес снял розовую рубашку в кабинете врача, мы увидели, что на его сорокашестисантиметровой шее висит золотая цепочка с амулетом, а шею он считает своей самым впечатляющим достоинством. Он добился такой шеи, когда в детстве таскал на голове три шестидесятитикилограммовых мешка сахара. Из-за этого он выглядит слегка ошарашенным. Доктор Винсент Нардиелло, врач, проводивший осмотр, заставил бойцов развести руки, чтобы он мог измерить длину их рук, и это стало хорошим кадром для фотографов, которые буквально приказывали им сделать это еще и еще. Вальдес что-то сказал Глисону по-испански. «Он хочет знать, что за гроб они измеряют», — сказал мне Глисон.
Рост кубинца составлял 192 см, он был почти на четыре см выше Джексона, но у Джексона были более длинные руки. Джексон, который продолжал выглядеть хмурым, на минуту приободрился, когда доктор Нардиелло позволил ему послушать собственное сердце через стетоскоп. «Звучит неплохо! — крикнул он. — Крепенько!» Но вскоре он снова стал дуться. В лифте, спускаясь на улицу, он закрыл глаза и позволил подбородку опуститься на грудь, а сам оперся всем весом на Фредди Брауна. «Мне не нравится, когда надо мной три человека, — сказал он. — Если ты не отвезешь меня обратно в горы, я сам вернусь».
Через два дня я узнал, что Джексон сбежал с гор, потому что Фредди не разрешил ему сесть на лошадь, и сообщил об этом Уайти в «У Стиллмана». Уайти остался там, чтобы справиться с тремя смышлеными мальчишками. Джексон был похож на ребенка после развода, который бегает от одного родителя к другому. Когда Джексон пришел в «У Стиллмана», Уайти сказал мне потом: «Здесь я чувствую себя как дома. Никакого деревенского воздуха у меня в брюхе».
В вечер боя я был взволнован больше, чем перед любым поединком за последние годы, причем по чисто субъективным причинам. Если побеждало животное, это означало, что сладкая наука — всего лишь догадка, не требующая даже специализированного интеллекта. Это было бы совсем не похоже на победы таких бессмертных, как Гриффо и Датч Сэм, которые были безответственны только тогда, когда находились за пределами ринга. Было много музыкантов и художников, у которых не было особого здравого смысла в остальном, а Достоевский был политическим имбецилом. Я ничего не имел против Джексона как такового и желал Уайти и Фредди удачи с их более обычными клиентами, но если животное могло победить даже честного бойца, это означало, что двести пятьдесят лет мучительно приобретенного опыта были потеряны для человеческой расы; наука была пустышкой, искусство — суетой, а Фредди и Уайти очепятками в своей собственной игре.
Предварительные бои прошли на редкость хорошо и, с моей точки зрения, обнадеживающе. Крепкий средневес из Йорквилля по фамилии Шульц нокаутировал парня из Чикаго коротким экономным ударом правой в челюсть — один в один как из учебника. Смуглый, знающий толк в боях полулегковес из Гарлема одержал тактическую и стратегическую победу над бойцом-новобранцем из Колумбуса, штат Огайо, который наносил удары по более широкой дуге. «Дерущийся мальчишка-разносчик газет» не пытался нарушить художественный канон, он просто действовал слишком близко к его краю. Древние законы, похоже, все еще действовали, когда главные соперники вышли на ринг для главного поединка. Мы, как обычно, спели национальный гимн.
Уайти, Фредди и Брейдбарт вышли на ринг со своими процедурами. Джексон весил 86 кг, что говорило о том, что указывало на то, что он переусердствовал с самовнушением. Вес Вальдеса был объявлен как 92,5 кг, что свидетельствовало о том, что он проделал большую работу, чем обычно, но не слишком. В первом раунде Вальдес, боксируя прямо, методично двигался вперед и наносил удары по корпусу Джексона. Джексон, ерзая на месте, ничего не добился. Сидевший рядом со мной кубинец, возможно, политический изгнанник, радостно сказал: «Ну что, Вальдеса сегодня порежут, да?» Вальдес для Батисты. Не было никаких признаков того, что это произойдет.
Джексон встал в свой угол в середине минутного отдыха и сделал то, что учителя физкультуры называют «бегом на месте», одновременно размахивая руками. Когда прозвенел гонг, он бросился навстречу Вальдесу, нанося удары и шлепки. Вальдес прицелился, как боулер, и выбил его через канаты, и в этот момент, поскольку тело Джексона находилось почти в горизонтальном положении, рефери, на мой взгляд, должен был начать отсчет, даже несмотря на то, что нижний канат не позволял телу животного коснуться канваса. Вальдес — «мучо милый мальчик» [mucho — очень (исп.)], как он сам бы сказал, — повернулся и пошел в нейтральный угол. Рефери распутал Джексона и поднял его, а Вальдес еще пару раз отправил его в нокдаун. Каждый раз, когда Джексон падал, причем делал это гротескно: один раз сидя, другой — стоя на коленях, — он подпрыгивал на счет два-три. Но рефери, в силу довольно нового правила Атлетической комиссии штата Нью-Йорк, должен был встать перед ним и отсчитать до восьми, прежде чем разрешить соперникам возобновить бой.
По правилам, если один боксер трижды за один раунд отправляет другого в нокдаун, рефери должен остановить бой. (Это благое намерение, но глупое, потому что такого боксера, как Джексон, который не знает, что делать со своими ногами, можно сбить с ног несколько раз без особого вреда для здоровья, в то время как его товарищ, который беспомощен, но остается в вертикальном положении, без передышки принимает удары, которые, скорее всего, закончатся стойкой травмой. Рефери уже давно имеет право остановить бой в любой момент, и именно так и следовало поступить). По моим расчетам, и я был не одинок, второй нокдаун на самом деле был третьим, и рефери, Эл Берл, должен был, следовательно, остановить бой там, если он собирался быть прецизионистом. Но Берл снова позволил им продолжить. Джексон порхал, как крылатая птица, представляя собой сложную, но безобидную мишень, а Вальдес, помня о правиле трех нокдаунов, следил за ним, стремясь свалить его хоть на полсекунды до окончания раунда.
Вальдес провел много боев, всегда сильно их заканчивал и находился в хорошей форме, но в этот момент казалось, что он тяжелеет. Возможно, это были просто эмоции, ведь он не мог предположить, что ему представится возможность так рано уйти с работы. Несколько раз он прицеливался столь тщательно, словно собирался бросить мешок сахара в жабу, но промахивался. В конце концов он пропустил удар правым кулаком по голове от Джексона и, опомнившись, ударил его по шее предплечьем, по размеру не уступающим обычному воротнику. Возможно, он просто пытался удержаться от падения. Так или иначе, колени Джексона ударились об пол, и Берл, возможно, чтобы компенсировать время, которое он не считал, широко раскинул руки в знак технического нокаута. Джексон стремительно вскочил на ноги. Во времена Пирса Игана победитель мог предложить проигравшему еще раз нокаутировать его, выдав ему сатисфакцию, но это было до появления Атлетической комиссии. (Я знаю одного старого боксера, которому присудили победу за фол, потому что другой парень укусил его. Моему другу было очень весело, и он сказал, что продолжит бой, если парень пообещает перестать кусаться. Соперник обещал, но не сдержал слова. «Может, он в последнее время не ел», — сказал тот мужчина).
Глисон отбуксировал Вальдеса в самый дальний от Джексона угол ринга и, прижавшись к его боку, заставил его поднять правую руку для фотографов, которые получили снимок, похожий на один из тех цирковых снимков, сделанных под хоботом слона. Судя по тому, как ухмылялся Вальдес, на остаток вечера у него была припасена неплохая программа.
Тем временем Джексон стоял в своем углу, качая головой и отказываясь покидать ринг. Он потребовал, чтобы они дрались дальше. Я видел, как Уайти, Фредди и полицейский спорили с ним, а потом к ним присоединился доктор Нардиелло, которого, как я полагаю, Джексон очень уважает после случая со стетоскопом. В конце концов они уговорили его уйти.
После такой ранней концовки большинство зрителей остаются, чтобы посмотреть четырехраундовый «экстренный» поединок, который проводится в качестве постскриптума. Я сам посмотрел несколько раундов. Один из его участников был профессиональным противником Джексона всего двадцать месяцев назад. Исходя из того, что я видел, я не мог понять, как Джексон его победил.
На шоу собралось сорок пять сотен зрителей — возможно, шесть тысяч, включая «бесплатников», но даже это лишь треть вместимости «Гарден», и проблем с проходом не было. Вечер показался мне настолько незавершенным, что я решил заглянуть в раздевалку Джексона, расположенную за коридором на северной стороне арены, чтобы услышать историю проигравшей стороны. За дверью стояло около двадцати цветных людей, в том числе несколько привлекательных девушек. Когда я подошел, дверь распахнулась, и Джексон, одетый и с чемоданом, проскочил через группу и взбежал по лестнице, ведущей к выходу на 50-ю улицу, примерно посередине между Восьмой и Девятой авеню. «Томми, вернись!» — крикнула одна из девушек. Я последовал за Джексоном, не зная, что он может сделать, и попал в шторм, о котором даже не подозревал. Это был короткий, сильный шквал, который только что обрушился на город, и он показался мне преувеличенной реакцией на поражение Томми Джексона. Однако для него, марширующего под дождем, это могло показаться достойным признанием сего события. Он повернул на юг, на Девятую, и мое любопытство не было настолько сильным, чтобы увлечь меня за собой дальше, чем на небольшое расстояние под дождем. Затем я начал пробираться обратно к Восьмой, используя для укрытия шатры и салоны. У Мюллера, на северной стороне улицы, есть разливное пиво «Майнкнер», и я просидел там дольше, чем в любом другом месте.
К тому времени, как я добрался до главного входа в «Гарден», гроза стихла, но под большим шатром все еще находилось несколько десятков любителей боев, обсуждающих события вечера. Я увидел секунданта по имени Иззи Бланк, который работал на паре второстепенных поединков, и спросил его, не знает ли он, что случилось с Джексоном. «Он гуляет по «Гарден» под дождем, — сказал он. — Он появлялся раз десять с тех пор, как я здесь стою». Мы ждали, и через минуту мимо нас пронесся Джексон — молчаливый, с наклоненной головой, похожий на священника, который обнаружил, что у него нет призвания, или на актера, который шипит со сцены.
Я спросил Иззи, видел ли он спорный нокдаун, но он, дипломат, предложил хорошее алиби. «После второго нокдауна я уже шел в раздевалку, — сказал он. — У меня была чрезвычайная ситуация». Он имел в виду, что его назначили вторым боксером в финальном четырехстороннем поединке, и он почувствовал, что он понадобится раньше, чем кто-либо ожидал. «Я стоял спиной к рингу», — сказал он.
Дождь теперь можно было не замечать, и Иззи сказал, что собирается пройтись по Восьмой, заглянув в пару баров, где он мог бы встретить других любителей бокса. Вероятно, мы найдем Уайти в «Нейтральном углу», — сказал он. «Нейтральный» — это бар на юго-западном углу 55-й и Восьмой улиц, и когда мы пришли туда, Уайти сидел на табурете, курил сигару и пил пиво.
— Если они хотят уничтожить бокс, — сказал он, — то это нужно делать именно так. Он повалил его на землю как раз в тот момент, когда парень начал вырываться вперед.
— Вырываться вперед? — спросил я.
— Конечно, — ответил Бимштейн. — Он только начал приходить в себя.
— Как насчет первых трех нокдаунов? — спросил я.
— Был только один нокдаун, — сказал Уайти.
Он отверг мое предположение о том, что Берл отпустил животное в тот момент, когда его пробили через канаты. «И второй, что он назвал нокдауном, тоже был толчком», — сказал Уайти. Он выглядел спокойным, не озлобленным и вел себя так, словно для него не имело особого значения, хочет ли Комиссия вынуть хлеб из собственного рта. «Он просто присматривался к парню,— сказал он. — Парень делает ему подножку, и Берл останавливает бой». Я начал подозревать, что в тот вечер мы видели не один и тот же бой.
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только...
