15 мин.

Даниил Глейхенгауз - о любимых программах и кайфе тренерской работы

91

На днях сайт Absolute Skating опубликовал интервью с хореографом группы Этери Тутберидзе Даниилом Глейхенгаузом. В нем он рассказал о том, что олимпийскую короткую программу Загитовой могла катать Липницкая, об опыте сотрудничества с танцорами и о планах на создание собственного ледового шоу.

***

Даниил Глейхенгауз начал кататься, когда ему было четыре: в спорт его привел случай. Его мать, балерина, хотела научить сына своему ремеслу, но поскольку тот был еще слишком мал для этого, выбрала фигурное катание. Когда Дане исполнилось семь, он катался уже слишком хорошо, чтобы взять и уйти из спорта. Глейхенгауз сменил несколько тренеров, поработал с Виктором Кудрявцевым, стал третьим на Чемпионате России и отобрался на юниорский чемпионат мира 2007 года, но уже в ходе него, на тренировке, получил травму. Операция и шестимесячный период восстановления не помогли, и когда фигурист вышел на лед, боль вернулась. Стало понятно: ни о тройном акселе, ни о четверных прыжках речи не идет. В 18 лет Глейхенгауз попробовал себя в танцах и начал кататься в группе Жулина с Ксенией Коробковой. В сезоне 11/12 они выиграли два международных турнира: мемориал Павла Романа и NRWTrophy, но стали одиннадцатыми на Чемпионате России. Результат обескураживал: стало понятно, что до вершины еще очень далеко. В это же время умер отец Даниила, и он был вынужден начать сам обеспечивать семью. Для этого спортсмену пришлось завершить карьеру, заняться тренерством и выступлениями в шоу Ильи Авербуха: сначала в групповых номерах, а потом и с небольшими сольными партиями. В октябре 2014 года Илья рассказал Даниилу, что группе Этери Тутберидзе требуется специалист по скольжению. Вскоре Глейхенгауз смог стать неотъемлемой частью команды. Сейчас он тренер и хореограф, а также постановщик программ для нескольких топовых спортсменок на юниорском и взрослом уровнях. Пять из них будут представлены на Олимпиаде в Корее.

 

Начать разговор хочется с того момента, когда четыре года назад Илья Авербух предложил тебе поработать в группе Этери.

Если быть точным, он предложил Этери пригласить меня, дал ей мой номер телефона, и это была ее инициатива позвонить мне и пригласить попробовать. Кажется, что это было вчера, хотя прошло почти четыре года.

d1

Сейчас ты завершаешь свой первый Олимпийский цикл, и за это время ты многого добился! Целых пять твоих программ будут представлены в Корее, причем две из них претендуют на медали.

Надеюсь.

Работая над программами, чувствуешь ли ты повышенную ответственность?

Конечно, права на ошибку в этом случае нет. Наш подход к постановкам действительно скрупулезный. Мы должны понять, что подойдет каждому спортсмену, какая идея поможет ему раскрыться, как сделать все максимально удобно. Некоторые идеи я вынашивал очень долго, например «Черного лебедя» Алины Загитовой. Когда я присоединился к команде 4 года назад, Юля Липницкая еще каталась у нас и ей не понравилась поставленная программа под «Ромео и Джульетту». Юля ее не чувствовала, и Этери попросила меня посмотреть, что можно сделать. Я много думал, слушал разные музыкальные отрывки и, дойдя до «Черного лебедя», ясно представил себе, что это будет за программа, как будет выглядеть костюм-трансформер. Я задумал сделать постановку о превращении белого лебедя в черного. Но тогда шел первый год моей работы у Этери, и мою идею отвергли. Не сама Тутберидзе, а Юля. Я могу ее понять: едва знакомый молодой хореограф, а Юля тогда уже выиграла Олимпийское командное золото со «Списком Шиндлера», поставленным Авербухом. Я ни о чем не жалею: идея ждала несколько лет и наконец воплотилась в короткой программе Алины.

С Загитовой мы работаем уже несколько лет, привыкли друг к другу, у нас было время понять, основываясь на предыдущем опыте, что ей подходит лучше, и в каком направлении она должна развиваться. Я думаю, что после этого сезона мы попробуем еще что-то новое. Мы хотим развивать всех спортсменов в нашей группе, хотим пробовать с ними разную хореографию и стили, а постолимпийский сезон – отличное время для экспериментов.

В этом сезоне многие фигуристы обратились к старым программам. То, что Алина оставила «Дон Кихота», также обсуждалось, и некоторые считают, что для молодых спортсменов это не лучшая практика, так как не дает им расти и развиваться.

Основная причина, по которой мы оставили ее произвольную программу, заключается в том, что это Олимпийский сезон. Алина только вышла из юниоров, и есть много аспектов, которые ей нужно совершенствовать, чтобы соревноваться со взрослыми. Она должна работать над скольжением, над стилем, при этом не теряя прыжки. Работая над короткой программой, мы потратили много времени и сил. Вкатать ее было для Алины довольно сложно: так, как я видел эту программу, она исполнила ее только на Чемпионате Европы. Ставить сразу две новые программы было рискованно. Кроме того, юниорские соревнования смотрит не так много людей, так что далеко не все видели эту произвольную. Мы, как могли, постарались улучшить программу, добавили новую хореографию в начале. Связки, входы и выходы из прыжков – над этим мы работаем на протяжении всего сезона. Если мы понимаем, что спортсмену надоедает, мы стараемся привнести в постановку нечто новое. Иногда случается, что кто-то из нас с Этери приходит с утра и говорит: «Знаешь, мне приснилось сегодня…» или «Я был дома, пил чай и вдруг подумал: а если мы попробуем вот это?». Каждая программа постоянно обновляется.

То, что мы видели на Чемпионате Европы, увидим и на Играх? Вносить какие-то изменения, думаю, уже поздно.

Ну, например, за пару дней до соревнований мы изменили в произвольной программе Алины выход с ее последнего двойного акселя перед комбинированным вращением. Вчера на утренней тренировке мы поменяли заход на двойной аксель у Жени. Мы подумали, что так будет лучше, и на соревнованиях она его сделала. Процесс никогда не останавливается. Если мы находим лучший способ сделать что-либо, то нет причин ждать.

Во время одного из интервью ты сказал, что для каждого спортсмена, с которым работаешь, ты пытаешься найти его фишку. Если взять наиболее известных взрослых и юниоров из вашей группы, можешь в двух словах описать фишку каждого?

Это не так сложно объяснить. Например, у нас есть спортсмены, которые знают, как работать мимикой, включать зрительный контакт, они взаимодействуют таким образом с публикой и судьями.

КакЖеня, да?

Как Женя, Алена Косторная, Анна Щербакова. В их  случае мы можем строить хореографию вокруг этого взаимодействия, создавать диалог. Александра Трусова, например, хороша музыкальностью и энергичностью. В этом сезоне у нее две совершенно разные программы. В короткой мы хотели сделать упор на ее артистизме, она должна быть игривой, позитивной. В произвольной под Вивальди мы использовали более модерновую хореографию, там очень много сложных вещей: шагов, работы корпуса, музыкальных нюансов. Всё всегда зависит от того, сколько у тебя времени и как хорошо ты знаешь спортсмена. Когда тебя пригласили к кому-то, кого ты видишь только на соревнованиях или не знаешь вовсе, тебе нужно провести с ним несколько тренировок, несколько дней поговорить, послушать, узнать, что он или она любит. Потом вы идете на лед, пробуете делать какие-то маленькие вещи, даже не программу, просто включаете музыкальные отрывки и смотрите, что может подойти, а что нет. И только потом настает время работы над хореографией.

Помимо фигуристов из группы Этери, с кем ты еще работал в этом сезоне?

Я ставил хореографию для короткой программы Ивана Ригини, работал с юниорской танцевальной парой Диана Дэвис – Федор Варламов. Сделал им обе программы. Кроме того, я был хореографом короткой программы бронзовых призеров ЮФГП Дарьи Павлюченко – Дениса Ходыкина.

Инициатива поработать вместе обычно исходит от фигуристов, а не от тебя, верно?

Да, я не вижу причин, чтобы предлагать людям себя, зачем? Если кто-то захочет поработать со мной, он свяжется сам.

Но все-таки есть ли фигурист, с которым ты бы особенно хотел поработать? Чисто теоретически, если бы можно было выбрать любого спортсмена…

Мы же говорим о чем-то нереальном, верно?

Ну, кто знает, может быть, этот человек прочтет наше интервью и скажет: «О, отличная идея!»

…и подумает: «О да, возможно, мне стоит отправить в отставку Орсера и Уилсона и поехать к Глехенгаузу за постановкой!» (улыбается) Конечно, с Юзуру Ханю мне хотелось бы поработать, с Хавьером Фернандесом. Я был бы рад сотрудничать и с нашими парнями, с Мишей Колядой, например. Но у него есть своя отличная команда: и тренер, и хореограф, всем нравится их работа, и Мишина оценка за компоненты отражает его уровень катания. Но если говорить в целом о будущем, я бы хотел больше работать с парниками и танцорами. У меня есть много хореографических идей именно для пар. Есть вещи, которые трудно воплощать в жизнь с одиночником. Работать с парами сложнее, это требует больше времени, но и интереснее, открывается много возможностей.

Ты работал в компании Ильи Авербуха, принимал участие в его шоу. Не хотелось никогда создать свое?

Я, конечно, думал об этом. Сотрудничая с Ильей, я видел, как он работает, и мне понравилось. Даже сейчас иногда, занимаясь постановкой, я могу сказать что-то вроде: «Вот если бы мы могли поставить свет сюда или добавить театральный дым…  Если бы только нам разрешили использовать этот реквизит, все бы точно заплакали». Так что, конечно, я бы хотел попробовать. Но все должно идти своим чередом. Сейчас пока рано, но после следующих Игр или еще двух олимпийских циклов, я бы, может, попробовал сделать шоу или какой-то еще значительный проект.

Как выглядит твой обычный день?                 

Я просыпаюсь, завтракаю, еду на каток, тренирую, еду домой, ужинаю, читаю в Интернете что-нибудь о фигурном катании, хореографии или музыке, общаюсь с друзьями и иду спать (улыбается)

Тренерская часть твоей жизни интересует меня больше всего. Как ваша группа делится между тренерами? Какова твоя зона ответственности? Работаешь ли ты с фигуристами вне льда?

Конечно, мы проводим работу и за пределами катка. У нас есть разминки, танцевальные классы, уроки джаз-модерна. У нас две группы: юниоры и взрослые. Каждая группа имеет две ледовые тренировки, по полтора часа каждая. У нас нет индивидуальных тренеров и занятий, все работают со всеми. Этери, Сергей Викторович и я несем ответственность за все аспекты тренировочного процесса. Допустим, я работаю над скольжением, но Этери и Сергей Викторович также делают комментарии и ремарки. Или наоборот, они отрабатывают с ребятами прыжки, но я вместе с ними помогаю корректировать ошибки. Так каждый фигурист получает достаточно внимания. Конечно, если надо поставить показательный номер, я могу поработать со спортсменом индивидуально. Тоже самое, если нужно отработать шаги в дорожке. Но в общем и целом вся работа делится на троих поровну. Кроме того, есть эксперты, которые помогают нам вне льда. Это моя мама, Людмила Борисовна Шалашова, которая работает над хореографией, а также Алексей Железняков, специалист по джазу. Сергей Викторович всегда приходит на все разминки, иногда к нему присоединяемся мы с Этери. Все всегда и у всех под контролем.

Один из самых дискуссионных вопросов в фигурном катании – это техническая гонка вооружений. Мужчины прыгают многочисленные четверные, женщины пробуют тройной аксель и квады, это происходит в том числе и у вас в группе. Как ты считаешь, это опасно?

Всё всегда зависит от готовности самого спортсмена. Если ты заставляешь не подготовленного человека делать сложные вещи вроде тройного акселя или квада, то это, конечно, очень опасно. В нашей группе Анна Щербакова и Александра Трусова прыгают четверные. Но у нас есть и другие спортсменки, которые еще не готовы к таким элементам, поэтому мы не начинаем их с ними тренировать. Даже если ты видишь, что у какой-то фигуристки достаточная для ультра-си высота прыжка, нужно много работать над тем, чтобы крутка стала более быстрой. Сначала вы пробуете элемент на удочке, чтобы процесс разучивания был более безопасным. Есть еще всякие штуки вроде штанов, смягчающих падения. Количество попыток во время тренировки должно быть строго ограничено, иначе риск травмы растет. Ты должен быть уверен, что спортсмен «свежий», не уставший. Хотя в нашем спорте, к сожалению, иногда можно травмироваться на ровном месте. Аня Щербакова, например, начала приземлять четверные, а травмировалась на каскаде 3-2-2, исполняя в нем последний двойной риттбергер. Перед Финалом юниорского Гран-При Алексей Ерохов успешно приземлил четверной риттбергер и четверной флип, но на той же тренировке упал на колено с тройки. Леша две недели не мог кататься из-за растяжения и мы практически не готовились к Финалу.

Ты думаешь, это правильно? Это то направление, в котором должно двигаться фигурное катание?

Да, ты не можешь остановить прогресс. Сам тренировочный процесс сильно изменился. Я помню времена, когда катался сам: мы делали 2-3 целиковых проката в неделю, и нам казалось, что это очень сложно. Работа над прыжками была в духе «прыгаешь один раз – пытаешься снова через несколько минут». Теперь интенсивность тренировок куда выше, а количество прокатов намного больше. Те, кто с детства работают в таком темпе, уже привыкли, легко все воспринимают. Ребята сейчас куда больше времени проводят на льду: семилетние спортсмены порой тренируются по 5-6 часов, а у меня в свое время был час или два.

Как человек, который соревновался по новой системе оценивания и знает, как она работает, скажи, как ее можно изменить или улучшить?

Это сложный вопрос, о нем можно спорить часами. Иногда ты думаешь, что у тебя есть классное предложение, а потом тебе приводят десяток аргументов, почему оно не сработает. Например, я думаю, что разница между технической и второй оценкой не может быть очень большой. 10-15 баллов – это нормально, но если оценка за элементы очень низкая, ты не должен получать на 20 баллов больше за компоненты. С другой стороны, это предложение может навредить выдающимся фигуристам, у которых, допустим, отличное скольжение, интересная хореография, но они часто падают или делают бабочки.  Если такой фигурист обычно получает 9 или 10 за компоненты, но вдруг откатался не очень хорошо, должны ли они падать до 7-8? Это не слишком логично. Но когда ошибок в программе очень много, высокой второй оценки быть не может, поскольку такой прокат редко выглядит хорошо. Здесь есть и человеческий фактор. Когда девушка катается после Каролины Костнер, она, вероятно, никогда не получит максимальную оценку за компоненты, которой заслуживает, так как проиграет Каролине по впечатлению. В то же время фигуристка, катающаяся после никому неизвестной спортсменки, произведет больший эффект на судей и получит повыше.

В одном из интервью ты упоминал, как много твоя мама работала с тобой над хореографией, над чувством позы. Как часто ты сейчас привлекаешь маму к работе над хореографией? Спрашиваешь ли у нее совета, показываешь ли ей свою работу?

Конечно, я показываю ей свою работу, даже если она еще в процессе. Мама проводит много времени, работая над программами Жени, еще больше – над Алиниными, особенно над руками, так как мама специалист в балете. Я очень уважаю ее мнение. Если я показываю маме свою работу, и она говорит, что выглядит не очень, или что определенная часть программы хорошая, но есть куда улучшать, я всегда прислушиваюсь и стараюсь исправить. То же самое и с Этери. Работая с ней, я знаю, что никто не увидит мою программу, пока я не доведу ее до блеска: Этери всегда все проверит, и, если что-то не так, добавит что-либо, предложит решения и заставит постановку засиять, так что итоговый результат всегда получается хорошим.

Я где-то читала, что ты уже поставил больше 200 программ: это значит 50 постановок за сезон!

Если посчитать еще и показательные номера, то даже больше.

Из всего этого гигантского количества программ какие тебе запомнились больше всего? Необязательно известные или выигравшие медаль, но важные лично для тебя и имеющие интересную историю создания.

Конечно, было много интересных историй или моментов, когда у меня вдруг случалось озарение во время постановки, некоторые из них, например, связаны с Жениной «Анной Карениной». Могу еще вспомнить номер Адьяна со стулом, который он катал на показательных московского этапа Гран-При в 2015. Мы делали его ночью после произвольной программы. Я предложил музыку за несколько дней до соревнований: «Вдруг пригодится». И когда мы поняли, что действительно пригодится, то есть после окончания соревнований, то пошли на каток и целую ночь работали над номером. Было реально весело. Конечно, мы жутко спешили, но после отличных прокатов Адьяна на этапе пребывали в огромном энтузиазме. Адьян сам по себе очень творческий человек и помогал мне. Всегда легче работать, когда у спортсмена горят глаза и он говорит: «А здесь я могу попробовать сделать это и это!» А ты отвечаешь ему: «Классная идея, давай попробуем вот это, но в музыкальный акцент» Когда ты работаешь вместе со спортсменом, результат получается классным, а время летит незаметно, и сам процесс постановки доставляет огромное удовольствие. Вот еще, например, «Сейлор Мун» для Жени. Поначалу все это казалось странным – как можно перенести аниме на лед, если никто этого раньше не делал. Но как же здорово потом отреагировали японские фанаты: реакция была просто сумасшедшей.

Ты однажды процитировал своего отца, который сказал тебе, всегда нужно делать все для того, чтобы стать лучшим, и тогда твое имя начнет работать на тебя. Чувствуешь ли ты после четырех лет упорного труда, что твое имя тебе помогает?

Думаю, пока рано говорить об этом. Меня стали чаще узнавать, люди здороваются со мной, просят об интервью или о фото, это все здорово. У меня не было такого, когда я соревновался сам. Как любой ребенок, я всегда мечтал о том, как подготовлюсь к Олимпийским играм, поеду на них и выиграю, но не вышло. Теперь, благодаря Этери и всей команде, благодаря чудесным спортсменам я прошел этот путь, но уже как тренер. И я невероятно этому счастлив.

Это будут твои первые Олимпийские игры. Есть что-то, чего ты особенно ждешь от них?

Наверное, момента, когда мои ученики будут выступать. Это дает самый большой драйв. Если ты однажды испытал это чувство, то уже не можешь представить свою жизнь без него, без этого адреналина. Когда соревнуешься сам, то представляешь себя и свою страну, конечно. Если же ты выводишь спортсменов, то ответственность намного выше. Ты понимаешь, что даже если у тебя самого нервы или другие проблемы, твоя главная цель – чтобы человек, который тебе доверяет (то есть любой твой спортсмен) был уверен, что ты скала. Как бы ни переживали фигуристы, они должны знать, что тренер не волнуется. Они должны чувствовать: что бы ни случилось, есть тренер, который успокоит или, наоборот, даст пинка, когда нужно; который найдет нужные слова, чтобы прокат действительно удался.

logoЭтери Тутберидзе
logoСергей Дудаков
logoАлина Загитова
logoДаниил Глейхенгауз
logoЕвгения Медведева