Оператор «Крыльев Советов» пишет иконы! А также называет Самару курортом и дает футболистам камеру поснимать

Добрая история доброго человека.

«Крылья Советов» – любимая многими команда. За яркий атакующий стиль тренера Игоря Осинькина. За неожиданные результаты – достаточно вспомнить 5:2 с «Динамо» в день клубного юбилея и недавнюю кубковую победу над «Зенитом». За играющую молодежь, которая выходит на лидерские роли после ухода важных игроков основы.

За «Крыльями» приятно наблюдать. Не только за игровыми комбинациями, но и за взаимоотношением игроков внутри команды: как поддерживают друг друга, как при любом результате обнимаются в центральном круге, с каким уважением слушают установку тренера. 

Все эти моменты мы видим в том числе благодаря работе оператора клубного телевидения Александра Белоусова: он в клубе уже 12 лет и видел как РПЛ после ФНЛ, так и наоборот.

А когда заканчивается футбол, Александр приходит домой, раскладывает на лоджии стол и пишет иконы. Да-да, оператор «Крыльев» – воцерковленный человек и занимается иконописью. 

В этом интервью мы поговорили о работе в футбольной Самаре, новых молодых «Крыльях» и вере. В самом начале интервью Александр описал свою работу так: «Оператор – человек незаметный, который при этом видит все. Мое дело – стоять за кадром и чтобы меня никто не замечал». Но теперь – время пришло. 

***

Мы с удовольствием рассказываем истории людей, которые помогают российскому футболу стать ярче, и делаем это при поддержке платежной системы «Мир». Если вы посещаете матчи РПЛ, то при оплате билетов по карте «Мир» можно получить кешбэк 10% – для этого достаточно зарегистрировать карту «Мир» по этой ссылке.

Регулярно заглядывая на стадионы РПЛ, вы получите не только кешбэк, но и наверняка начнете узнавать в лицо людей, которые работают в клубах – и делают наш футбол лучше.

Первый операторский опыт – полноценное школьное телевидение в 90-х

– Я самарский, мне уже 50 лет. Родился в брежневские времена, детство провел в эпоху застоя. Человек я не спортивный и не футбольный, с «Крыльями» до попадания в клуб соприкасался только в нулевые, когда в команде играли Владислав Радимов и Андрей Тихонов. В составе съемочной группы приезжал на интервью и снимал игры со стадиона. Видел многих футболистов, но общался с ними коротко и исключительно как оператор: поздоровался и за камеру.  

По образованию я инженер связи, на пятом курсе университета получил предложение от директора моей 64-й школы – пойти к ним в маленькую школьную телестудию, которая тогда только создавалась. В середине 90-х наш очень прогрессивный директор Александр Павлович Чечин где-то в Москве записал 200-250 кассет с учебными фильмами по физике, истории и другим предметам. Прямо во время уроков – по просьбе учителей – они транслировались в классах на телевизорах. Из студии, где я работал, сигнал шел в кабинеты, и я говорил учителю: «На 10-й минуте урока я включаю такой-то материал на третьем канале». Интернета тогда не было, идея для своего времени была прогрессивной.   

Мы также делали выпуски новостей, снимали сюжеты о жизни школы и мероприятиях, записывали поздравления. На этом детском телевидении я был и оператором, и монтажером, и журналистом; и в результате многому научился. Помимо телестудии работал в школьном театре: мы сами рисовали декорации, организовывали звук и свет. И ездили с этими спектаклями на международные конкурсы, где наш школьный театр конкурировал с профессиональными студиями и все равно забирал награды.  

Когда у тебя нет семьи, ты молод, а вокруг тебя дети, такая работа приносит много радости. Это активная, полная событий жизнь с поездками на природу и в летние трудовые лагеря. Так как я не вел никаких уроков и вообще не был педагогом, то с большинством детей общался на «ты» – пусть это в школе и не приветствовалось. И сейчас, когда приезжаю в район нашей школы и иду по улице, то слышу: «А я вас знаю». Хотя мне сложно вспомнить кого-то в ответ: школа у нас была большая, под 900 учеников.

– Как, кстати, дела у прогрессивного директора? 

– У Александра Павловича все хорошо, ему уже за 80 и он на заслуженной пенсии. Я вспоминаю его как директора, готового на любой кипиш. Он не давал мне конкретных идей, но всегда был за то, чтобы мои идеи развивались. По возможности и в рамках бюджета пытался помочь деньгами на краски и другие материалы. 

– Вы очень тепло рассказываете о школе, о детях. Какое приятное воспоминание первым приходит на ум?  

– Ездили с классом в Петербург, возили детей на экскурсии, и ночью у одного ребенка разболелся зуб. Через администраторов гостиницы узнали адрес дежурного отделения и поехали туда на такси – по чужому незнакомому городу. Мальчику удалили молочный зуб, денег за это не взяли, и вот во втором часу ночи мы вышли на улицу: темнота, Питер, куда идти, как вызывать такси? Сотовых телефонов тогда не было. Смотрю, вдалеке виден шпиль Адмиралтейства! А нам как раз в ту сторону, на Миллионную улицу. В итоге мы шли около часа, рассматривали дома, шагали мимо Исаакиевского собора и памятника Петру. Красота! Город спит, а мы идем по его пустым и темным улицам. Это было запоминающееся приключение.

– Что школьная работа дала вам как оператору?  

– Я всегда любил рисовать, а фото, видео и рисование – искусство одного порядка. Если умеешь рисовать – знаешь, как выстраивать композицию. И в школе я набивал руку, учился работать с камерой, насколько это было возможно. Совета спросить было не у кого.

Пять лет я этим занимался, потом начались перестроечные годы: школьное телевидение потихонечку затухало. А вскоре интернет отодвинул нашу идею, легче стало поставить в школы компьютеры. Так что следующие два года я работал не по профессии – клеил пленку и вырезал буквы в рекламной фирме.

Творчество на региональном ТВ: сельское шоу по типу «Дом-2»; самое страшное в новостной работе

– Как-то по телевизору короткой строкой пробежала новость: «Приглашаем операторов на работу». Большого количества людей с операторским образованием в регионах тогда не было: пара человек работала на ВГТРК, остальные пришли с улицы и обучались ремеслу уже на канале. На работу приглашала уже не существующая телекомпания «Орион» – она тогда сотрудничала с ТНТ. Часть эфира шла местная, другая часть – московская, а сам канал назывался «Орион-ТНТ». 

Вот к ним я и приехал со словами: «Хочу у вас работать». – «Замечательно, посиди и подожди». Сижу в коридоре, ко мне выходит главный режиссер: «У нас горит съемка, оператор не приехал, так что бери камеру и езжай с нами». Мы записали большое интервью с балериной самарского театра оперы и балета: на ходу в сквере, в репетиционном зале, в квартире. Такое общение на 10-15 минут эфира. Получился не шедевр, но съемку я хотя бы не запорол и меня оставили. 

Дальше – много работы в новостях, сюжеты для программ «Инструкция по применению» и типа «Доброго утра». Мы также снимали аварии, пожары, криминал. А с другой стороны – детскую постановочную программу про елки и Новый год или реалити-шоу «Медовый месяц в деревне», в котором три семьи молодоженов заезжали в деревню – и им говорили: «Выживайте как хотите, а мы вас будем снимать».

– Прообраз будущих «Дом-1» и «Дом-2»?    

– Так и есть. Два месяца мы – операторы – жили с ними в деревнях, сменяя друг друга и проводя с за камерой по четыре-пять часов. На съемках было много смешных моментов. Как с молодоженами расплатились за работу живой курицей, и они не знали, что с ней делать: чем кормить, как потом ощипывать и потрошить. 

Или снимал героев на берегу реки, и мне очень хотелось сделать красивый кадр. Лето, тепло – я и залез в воду, чтобы показать их с воды. Но так перестарался, что утопил дорогущую камеру. Кадр реально получился красивым и вошел в передачу. И меня, к счастью, не уволили. 

– Что самое страшное в новостной работе? Вы сказали, что снимали в том числе смерть.

– Самое страшное – не момент смерти, а осознание того, что час назад этот человек был живой. У него были дела, он куда-то спешил. А потом машина всмятку после столкновения с грейдером. Снимать такое тяжело, сразу начинаешь думать о своей жизни. Куда и зачем ты бежишь? Если через пять минут тебя может не быть. 

Как живут «Крылья Советов» и как оператор работает с командой. Может ли про все забыть и праздновать гол?

– Журналист, работавший со мной на канале «Самара-ГИС» (он еще существует), любил футбол, ходил на «Крылья» на фанатскую трибуну, и его однажды пригласили в клуб – где в тот момент еще не было своего телевидения. И переходя туда, он искал себе команду. «Пойдешь?» – «Почему бы и нет?». То что я не фанат футбола – даже плюс. Если человек очень увлечен игрой, то от радости и эмоций может забыть, что ему снимать. И отключиться от основного процесса, празднуя забитый гол. 

– И вы за все 12 лет работы так ни разу не отключились?

– Ни разу. Со мной если и случаются, то косяки другого плана. На недавней игре в «Лужниках» («Крылья» обыграли «Торпедо» со счетом 2:0) чуть не пропустил второй гол нашей команды. Пока перестраивал настройки камеры, услышал, как Игорь Витальевич [Осинькин] на все поле закричал: «Беги». Слышу и понимаю: «Я что-то упускаю». В итоге быстро перестроился и заснял последние четыре-пять секунд голевой атаки, самый хвостик – но успел!

– Как после работы в школе и на телевидении вы перешли на футбол? 

– Принципиальной разницы в съемке футбола, балета и работы на заводе с точки зрения оператора нет. Общий, средний, крупный планы на любой съемке одинаковые, просто футбол сам по себе более динамичный, там все куда-то бегут. Футболисты для меня – объект для съемки, и я, стоя на бровке, должен найти интересный ракурс и показать их зрителям. И чем меньше на меня обращают внимание игроки, тем лучше. Мы с ними находимся в параллельных вселенных. 

– В «Крыльях» вы работали со многими тренерами. Расскажите о каждом.

– В клуб я пришел на последние игры Юрия Фарзуновича Газзаева, после чего «Крылья» возглавил Александр Федорович [Тарханов] – вот кто любил камеру, отзывался на любые интервью и согласовывал любые съемки. С Веркаутереном, который не говорил по-русски, у нас была сигнальная система Павлова. Я приходил на тренировку и видел палец вверх: «Отлично, снимаем». Если палец вниз – то я разворачивался и уходил. 

Гаджиев – спокойный и ровный. Кобелев камеру не любил: чем меньше к нему подходишь, тем лучше. Тихонов относился лояльно, никаких запретов и ограничений с его стороны не было, хорошо разговаривал, всегда был вежлив и на позитиве. Божович – большой и спокойный.

Осинькин – открытый тренер, и команда при нем открыта максимально. Если первые пять лет в клубе я не позволял себе переступать за боковую линию во время тренировки, то теперь могу выйти на поле и снимать общение игроков. После 12 лет в футболе я понимаю, какое упражнение будет следующим, куда побегут игроки, куда мне встать, чтобы показать шутки и личное общение футболистов – то, что наиболее интересно болельщикам. 

– А что интересно конкретно вам как оператору?

– То же, что и зрителям. Интересно снимать людей с открытыми эмоциями. Тех, кто больше улыбается и реагирует, подкалывает партнера и делает всякие шуточки. В этой составе самые эмоциональные – Матео Барач и Александр Коваленко. Вообще команда сейчас очень молодая, веселая и сплоченная. Они много шутят, но как-то по-доброму.

Кто-то из ребят может подойти и попросить: «Дай поснимать». Я и даю – мне не жалко дать поиграться. Таких веселых, активных ребят у нас было много, но их фамилии я, если честно, не помню. А вот запомнилось, как Олег Самсонов с разбегу влетел в меня вместе со штативом, и у меня была паника: «Не дай Бог он повредил ноги». Не повредил. Все обошлось. И штатив, и Олег – все живы. А я? Я не футболист, столько не стою (смеется – Sports.ru). 

Или на сборах в Турции: стоишь, снимаешь, смотришь в камеру и не видишь, как тебе в голову прилетает мяч. Бил наш вратарь Сергей Веремко. Было больно, минут пять приходил в себя. 

– Как построено ваше общение с футболистами? 

– Я стал старше и поглядываю за ними, как за детьми – ведь для 70% команды я мог бы быть отцом. Мы можем перекинуться несколькими фразами, какими-нибудь шуточками, они меня подкалывают, что я что-то не то снимаю.  

У обывателей мнение о футболистах такое – что ни в чем не разбираются, кроме своего вида спорта. Но большинство ребят – с хорошим образованием, своими интересами. Серега Пиняев прекрасно знает английский. В команде вообще много кто говорит на иностранном языке, и тут я им завидую. По искусству, театру и кино вне конкуренции был Женя Башкиров. А в номере у Вячеслава Зинкова (воспитанника «Зенита», который сейчас в «Шиннике» – Sports.ru) стояло электронное пианино, он прекрасно играл.  

– Кто по-футбольному нравится в нынешнем составе? 

– Нравился Зиньковский, сейчас Пиняев и Ежов. У нас много прекрасных футболистов. И когда начинаешь выделять одного, то сразу вспоминаешь, что рядом с ними парни не хуже. Мне нравятся все.  

– Вы вообще любите футбол? Разбираетесь в нем? Смотрите? 

– По телевизору футбол не смотрю, а на стадион пойду – если только в другом городе на интересную команду и красивый стадион. Когда так делал последний раз? Сложно вспомнить. Вместе с пресс-атташе в Уфе ходили на хоккей, а в лохматые годы – еще до работы в клубе – в Новороссийске попал на матч «Черноморец» – «Крылья Советов».      

В футболе какие-то вещи я понимаю, но тонкости вроде судейских решений – не всегда. Болею естественно за «Крылья» и только за них, потому что лично знаю ребят. Постоянно снимаю их и вижу, что в этот вид спорта они вложили всю свою жизнь. И очень хочу, чтобы они побеждали!  

Футбол для меня – работа. И она мне нравится – нескучностью, активностью и большим количеством путешествий. В «Крыльях» отличная, семейная атмосфера – за это спасибо руководству и всем, кто здесь работает. 

***

В Самаре сильна футбольная культура, и болельщики любят ходить на стадион – и если вы тоже ходите на матчи, то напомним, что в РПЛ это можно делать это с дополнительной выгодой: получить кешбэк 10% при покупке билетов на игру по карте «Мир».

Для этого надо зарегистрировать свою карту «Мир» по этой ссылке и купить билет.

Что можно и что нельзя оператору клуба? Как по настрою игроков предугадать результат?

– Моя жизнь привязана к графику команды. На выходных – всегда игры. На неделе есть обязательная съемка тренировки за день-два до игры, чтобы показать, как команда готовится, и интервью. Плюс мы снимаем все то, что придумают наши ребята из пресс-службы, а так всеми съемками занимается наш медиадиректор Миша Пряничников – сюжеты, неожиданные вопросы о том, что у футболистов в телефонах, семейные интервью с девушками и женами, много разного. 

– Михаил – мой хороший друг и, кстати, автор самарского хита про Антона Зиньковского. Так что задам немного личный вопрос. Как вам с ним работается? 

– С Михаилом мне комфортно, но иногда, особенно когда уставший или дома какие-то проблемы, звонит Миша, а я думаю: «Ох, наверное, опять что-то придумал». Но это только первая мысль. Мы едем и снимаем. Для клуба это важно, и люди обязательно оценят. Если потом в комментариях напишут что-то доброе или поблагодарят – всегда очень приятно.

– Как для вас проходит день игры? Есть какие-то запреты? 

– В Самаре на стадион я приезжаю за четыре часа до игры. На выезде захожу в раздевалку с администраторами, которые раскладывают форму. Из неофициальных ограничений от клуба – просьба не заходить в раздевалку с момента приезда команды. Чтобы не помешать, не сбить настрой и не смутить их камерой. Иногда после гола могу позвать игрока по имени – и тогда он бежит на меня и на наших фотографов Аню и Андрея, отрабатывает радость на нас. Так обычно делает Гленн Бэйл.

– По настрою игроков можете понять: выиграют или проиграют? 

– Точно сказать – вряд ли. Но если очень веселые или много смеются – не к добру. 

– После матчей вы в каком настроении?

– Как правило, последние 10-15 минут проигранного матча испытываю сильные эмоции и переживания: «Давайте уже, поднажмите, прилагайте для победы все силы». Но после свистка успокаиваюсь. Когда стоишь за камерой, нельзя отдаваться эмоциям, нужно следить за картинкой. 

– Ваши самые сильные эмоции, связанные с «Крыльями Советов»? 

– Наверное, финал Кубка России и выход в РПЛ. Когда и на поле, и в душе реальный праздник.  

Самарский дух, дальние путешествия с клубом и вера

– Что скажете о родной Самаре? Жители города всегда говорят о нем с огромной любовью. 

– Самара – чудный город, я не хочу никуда отсюда уезжать, безумно ее люблю. Как говорят местные, Самара – город-курорт. У нас шикарно летом: теплая вода, длинные песчаные пляжи, на набережной можно купить мороженое, посидеть в кафе. Зимой, сами понимаете, холоднее, Волга замерзает, но все равно она прекрасна. Самара – город, в котором есть для жизни все. 

Старый город. Тихие улочки, где мало машин. Дореволюционные домики с резными наличниками. Люблю там бывать, когда надо подумать, отдохнуть, просто погулять с детьми. Улица Льва Толстого, Алексея Толстого, Садовая, Самарская, улица Ленина (не путать с проспектом Ленина) – мои любимые. 

– В Самаре много слышал про самарский дух. Какой он? Можете сформулировать?  

– Это город немножко себе на уме, немножко купеческий, чуть-чуть независимый. Хотя, наверное, любой житель России может сказать про свой город так же.

– Вы любите путешествовать. Самое необычное место, куда вы попали благодаря работе в «Крыльях»?   

– Куда бы не попал при других обстоятельствах – Гонконг. Тренером тогда был Александр Цыганков, и мы поехали туда для участия в товарищеском турнире. Город меня, конечно, впечатлил, очень необычный! Отличается от всего, что я вижу вокруг. 

Продажа живой рыбы на улице, поднимающиеся вверх и вниз узкие улочки, очень маленькие двухэтажные трамвайчики – да-да, очень маленькие, но двухэтажные. Обилие пешеходов. Во все места надо проталкиваться. Небоскребы – узкие, но высокие, весь город состоит из свечек. Необычная логистика – улицы проходят практически через дома или торговые центры. А также попугаи на дереве. Было так, что команда тренируется, а вокруг сидят какаду. Мы еще попали на китайский Новый год, видели местных танцоров. Сплошная экзотика. Абсолютно другая культура! 

– Что запомнилось из поездок по России?  

– При Франке [Веркаутерене] играли с «Тосно» в Тихвине – ехали туда четыре с лишним часа на автобусе из Петербурга. И там я увидел Тихвинскую икону Божьей матери – одну из главных святынь России. Это была уникальная возможность, и я очень счастлив, что туда попал. 

– Как и когда вы пришли к вере? 

– Я всегда был православным человеком, к вере еще в детстве меня привели бабушки. Когда ты пионер, у тебя сверху галстук, а под рубашкой крестик – наверное, это учит скрывать свои внутренние миры от посторонних. Не помню себя неверующим. И когда еду с командой в другой город, всегда смотрю, есть ли там старинный православный монастырь. В Екатеринбурге посещал место убийства царской семьи. В Воронеже – храм святителя Митрофана Воронежского. 

В каждом городе России можно помолиться, о чем-то попросить у святого. На службу во время поездок с «Крыльями» хожу, но редко. Последний раз такое было, когда на Пасху играли в Москве, пропустить службу было нельзя, и я ходил в храм рядом с гостиницей. Но смотреть старые церкви желательно все же не во время службы: чтобы не мешать людям молиться, осознанно подойти к иконам и мощам, приложиться, посидеть, подумать, попросить Бога. Чем меньше людей в храме – тем спокойнее.

– Среди футболистов много верующих людей? 

– Скажу так, 50% игроков, которые носят крестики, относятся к ним не как к кулонам, а как к реальному атрибуту своей веры. Двух-трех футболистов в разные времена я встречал в церкви, мы кивали друг другу. Это не то место, где нужно общаться. 

– Есть ли православное место, куда бы хотели попасть вместе с командой?

– В это место «Крылья» точно не занесет. Хочу поехать к моему святому – Александру Свирскому [в Александро-Свирский монастырь], это в Ленинградской области. 

Разговор про иконы: как и когда Александр их пишет, насколько это сложно, дорого ли?

– Как и когда вы начали писать иконы? 

– Наверное, моя любовь к иконам идет из детства, когда ты – маленький человек – стоишь в старинном храме и впитываешь в себя его красоту. Иконопись – не моя профессия, а мое любимое дело. 

В институтские годы, когда мне было 20 с небольшим лет, увидел курсы иконописи. А чему можно научить человека за пару месяцев? Разве что методике: какие нужны материалы и как их применять. У меня было много желания, в конце 90-х и начале нулевых сделал пару работ, но потом забросил, не писал. Но в последние два года душа потребовала: «Что ты сидишь? Ты же это умеешь, давай».  

Дома на лоджии соорудил откидной столик и за год на нем делаю две-три работы. Могу пару недель вообще к нему не подходить, а потом – работать несколько дней. Это же хобби, занятие для души. 

– Как создается икона? Расскажите, пожалуйста, поэтапно. 

– Раньше нужно было найти доску, сделать левкас (грунт под живопись), но теперь в интернете можно заказать готовые доски – это проще и быстрее. Дальше – вопрос. Что написать, какого святого или какой церковный праздник? Сложно остановиться на чем-то одном, выбрать между Спасителем, Божьей Матерью или Георгием Победоносцем. Когда выбрал – ищешь старинные образы в интернете, чтобы один из них стал основой изображения. Икону ведь нельзя придумать, ты должен опираться на традицию, на каноны. И так как я не большой знаток, то беру работу XV-XVI века. Дальше – ее нужно превратить в рисунок на бумаге нужного тебе размера, чтобы он по размеру подходил под доску.

Затем – при помощи карандаша и стерки – перенести рисунок на доску. 

Самый сложный процесс, который не получается у меня так, как хотелось бы, – вызолотить сусальным золотом фон. Без практики с этим материалом работать сложно, при этом он дорогой: кусочек золота 9 на 9 сантиметров стоит 500 рублей. Если фон удалось победить – переходишь к краскам.

Профессиональные иконописцы используют натуральные пигменты – сами вручную растирают их в порошок. Я же беру заводские краски в тюбиках: думаю, если бы их в XIV-XV веках предложили иконописцам, они бы тоже не отказались. 

Если сесть за работу и заниматься каждый день, то дней за 10 можно написать икону 20 на 20 сантиметров. 

– Какие чувства или эмоции вам приносит иконопись? 

– Это работа требует спокойствия, сосредоточенности, отрешенность. Рисуешь, тихонечко про себя молишься. Это как для филателиста перебирать марки. Только с молитвой.

– Насколько дорого сделать такую икону?

– Где-то 1500-1800 рублей стоит доска. Если с золотом все получится с первого раза – это 4-5 тысяч. В общем, где-то 6-8 тысяч, не считая работы. 

– Какая дальнейшая судьба у ваших работ? 

– Могу кому-то подарить. Две работы купили знакомые. Еще две стоят на серванте и выставлены на Авито – может кто-то купит. Одна икона написана для сына – его святой. Другая висит у нас в квартире на стене, еще одна одна – у мамы.  

– Что вы читаете по иконописи? Смотрите? Наверняка фильм «Андрей Рублев» важен для вас.   

– Фильм, конечно, великий и производит впечатление, но пересматривать его я не могу. Потому что впечатлительный. Момент, когда татары врываются в храм и всех убивают, вызывает у меня слезы.

А читаю искусствоведческую литературу. Полунаучные работы о раскопках, раскрытии фресок, реставрации. Недавно смотрел видео про Древний Новгород: как во взорванных во время войны храмах из осколков собирают разрушенные фрески, такой огромный пазл из миллиарда кусочков из XV века. Великие люди, посвятившие жизнь восстановлению великих работ.

*** 

– Вы 12 лет в «Крыльях». Что дальше?  

– Эта работа мне нравится. Хочу, чтобы мне на нее хватило сил. Чтобы «Крылья» одерживали максимум побед, поднимались как можно выше в таблице и чтобы команда всегда оставалась командой. То есть как сейчас. А работать в таких условиях – одно удовольствие.  

– Ваша мечта?

– Мы с вами разговариваем в день, когда почитается святой Дмитрий Солунский (8 ноября – Sports.ru). Это символично, ведь в деревне моей мамы Новые Ключи была церковь его имени, ее разрушили в советские годы. И для иконостаса храма, который там когда-нибудь будет, я бы хотел написать икону – храмовый образ этого святого. Это должна быть достаточно большая работа: где-то 120 на 80 сантиметров. Вот об этом и мечтаю. 

Фото: личный архив Александра Белоусова; vk.com/fckssamara/Анна ШаймардановаРИА Новости/Игорь Агеенко

Реклама. Платежная система «Мир»: АО «НСПК», 115184, г. Москва, ул. Б. Татарская, д.11, ОГРН: 1147746831352