42 мин.

Большое интервью Алексея Андронова про автогонки, смерть друга и шоу-бизнес 90-х

611

Про «Матч ТВ» всего два слова.

Алексей Андронов уже два года не работает на «Матч ТВ», но все равно комментирует больше десяти видов спорта. Американский футбол, хоккей, баскетбол, австралийский футбол, легкая атлетика, плавание, спортивная гимнастика, волейбол, слоупстайл, экстремальные лыжные дисциплины, сноуборд – в основном, американские студенческие лиги на канале Viasat Sport. С начала февраля Алексей еще и на «Сила ТВ» – комментирует испанский футбол, с которого началась его карьера: «Когда появился «НТВ-Плюс», Германия была занята парой Майоров – Винокуров, а Ла Лиги показывали несколько матчей. Так что я вернулся к тому, с чего начинал».

– Вам нравится студенческий спорт?

– Это дико круто. Понятно, что 80% из этих спортсменов никуда не попадут, но у меня была студенческая эстафета в плавании – и на старте стояли 15 действующих олимпийских чемпионов. Все мировые рекорды давно бы были у студентов – просто они плавают в ярдах, а не в метрах, и официальными рекорды не считаются. На днях работал женский баскетбольный финал «Мартовского безумия». Это было нечто: овертаймы, победный бросок в финале за 0,1 секунды до сирены.

***

Готовьтесь – сейчас будет много историй от Алексея Андронова:

• Поход к следователю после общения с Дудем.

• 227 км/ч на МКАДе, нелегальная гонка со стритрейсерами.

• Андронов – профессиональный раллист.

• Сколько стоит участие в гонке и хватало ли на это зарплаты «НТВ-Плюс».

• Андрей Гусин тоже любил скорость и познакомил Андронова с Тимощуком.

• Музыкальная журналистика, мини-юбка Апиной, предложение от Айзеншписа.

– В интервью Sports.ru два года назад вы рассказывали про Следственный комитет, где на вас лежит дело. Какое продолжение?

– Визит к следователю по особо важным делам всегда останется со мной. В марте 2016 года мы прилетели с Кириллом Дементьевым в Дортмунд на матч «Боруссия» – «Тоттенхэм», на вокзале грузимся в машину к нашему другу, звонит телефон: «Здравствуйте, Следственный комитет, можете завтра к нам прийти?» – «Нет, а зачем?» – «Тут дело на вас, когда сможете?». Мы договорились, что я возвращаюсь из Германии в понедельник – звоните во вторник, в среду приду. Проходит два месяца, я сижу на «Дожде», рядом Мария Макеева, тогда руководитель нашей информационной службы. Звонок: «Алексей, это Следственный комитет, вы, наверное, помните» – «Конечно, помню, вы так и не перезвонили» – «Да, мы тут сами немного поработали. Ваше дело мы закрываем – для этого надо прийти». Под общий хохот сказал Маше: «Завтра на работу не приду, иду в Следственный комитет закрывать дело». На «Дожде» такие темы популярны, но что это коснется спортивного обозревателя – не ожидали даже они.

– Сходили?

– Со мной в качестве адвоката пошел друг, при этом не либерал, а совсем даже наоборот. Он сейчас занимает один заметный пост в российском футболе, не хочу его называть. Два с половиной часа – которые не забудешь никогда. 282-я статья. Там огромная папка: интервью Дудю, красным фломастером обведена фраза: «Ничто и никто не сможет помешать мне любить Украину». Следователь спросил: «Объясните, что вы имели в виду в этой фразе?» – «Что ничто и никто не сможет помешать мне любить Украину. Сказать такое – уже экстремизм?» – «Тот, кто подал на вас заявление, считает, что да». Листает дальше, а там один твит на страницу и написано: «признаков экстремизма не обнаружено»; печать, подпись, майор такой-то. И так вся папка: фейсбук, твиттер, все что угодно. В том числе и тот печально знаменитый твит.

– Было сочувствие со стороны следователей, которые понимали, что дело – глупость?

– Мне кажется, было понимание. Это дело туда занесли не общим порядком, закрыть его надо было качественно, чтобы больше не открывать. Потому что это бред – что там обсуждать? Какая 282-я статья в словах «никто не заставит меня разлюбить Украину»? Это же чушь!

– Было написано, кто подал заявление?

– Я знаю, кто подал.

– Начальство «Матч ТВ»?

– Была такая версия, нам ее шепнули на ухо. Конечно, нет. Тем более после интервью Дудю я встречался с Тиной и Билан, обсуждали мое возвращение на канал. Этот вопрос открыт до сих пор. Пока пригласить не могут – допускаю, что это не их компетенция. Чья? Могу только догадываться. Ты на себе видишь, что 37-й год вернулся – заявление от человека, который, вроде как, существует в другой сфере жизни, чего-то начитался в интернете, какие-то анонимные свидетели. Нужно ли называть того, кто подал? Не думаю, что надо делать ему дополнительную рекламу.

– Вы знакомы с этим человеком?

– Лично, к счастью, нет и, надеюсь, не буду.

«Советский спорт», свобода, деньги  

– Сейчас вы в «Советском Спорте». Ваша должность?

– Креативный продюсер редакции. Моя задача – наполнять редакцию гостями, находить повороты тем, писать самому. Жду возможности провести тест для моих украинских друзей – как они будут реагировать на название «Советский спорт» и просьбу дать этому изданию интервью.

– Вам нравится, как изменилась газета после прихода главного редактора Николая Яременко?

– Да, мне нравится, что мы привлекли автора Александра Беленького, у нас публикуется Слава Маламуд, стало меньше бессмысленной конкуренции со «Спорт-Экспрессом», потому что в нынешних финансовых условиях она невозможна. У них отдел футбола по численности – как вся редакция «СС». Но мы стараемся вести себя интереснее с точки зрения контента. У нас очень интересный коллектив. Возможно, потому, что люди наперечет. Но за почти год я не встретил ни снобизма, ни высокомерия, ни стремления посадить тебя на жопу – некогда дурью заниматься. Забавно, что спортивное издание с названием «Советский спорт» стало самым свободным в России.

– Почему?

– Мы уже много раз это проверили. Почитайте Маламуда и сразу поймете – его заголовок «Матильда спала с царем, а чего добились вы?». Статья Яременко «Почему у «Газпрома» ничего не получается?». Мой текст про то, как Мутко обманывает весь мир. Я не буду сейчас спорить со Sports.ru – во-первых, это не СМИ с юридической точки зрения, во-вторых, это интернет, а не газета. Делать журналистику сервильной – ни я, ни Николай Яременко не хотим.

– До «Советского спорта» Яременко рулил «Радио Команда» – в итоге разграбленным проектом.

– А кто грабитель-то? «Радио Команда» прожило тот путь, который могло, просто сильно изменилась ситуация в стране, посадили Михаила Зальцмана (который вот-вот должен выйти на свободу), мецената и кинопродюсера. «Радио Команда» – его идея. Финансировал не только он. Чтобы понимать, какой он человек – Зальцман хотел за миллион долларов привезти на финал чемпионата России по американскому футболу Тима Тибоу, чтобы он сыграл за «Черный шторм». Это если будет седьмой матч финала Кубка Гагарина, и «Нефтехимик», играющий там, подпишет Сидни Кросби. Ничего неуспешного в «Команде» не было, в какой-то момент его слушали больше, чем «Радио Спорт».

– Считается, где Яременко – там мутные истории с деньгами.

– Это говорят либо не знакомые с ним люди, либо Владас Ташев, который на него десять лет по каким-то причинам обижен и поливает говном при каждом удобном случае. Мы близко познакомились с Яременко на «Радио Команда», за два с половиной года у меня не возникло к нему ни одного вопроса. И сейчас не возникает. Можно ли было сделать «Советский спорт» лучше? Можно. Но не за эти деньги.

Карьера штурмана, штрафы, тюнинг

– Знаю, что вы ярый раллист. Что для вас значит ралли?

– Ралли – это как уколоть бензин в кровь. Попробовал раз – и больше не будешь прежним.

– Как вы полюбили автомобили?

– В детстве в машинах я никогда не спал, меня всегда интересовал процесс – у нас была «Нива», я висел сзади между сиденьями в серединке, чтобы все видеть. Потом в первых классах школы делал вырезки из журнала «Наука и жизнь», где вел автомобильную рубрику знаменитый журналист Лев Шугуров. Там были две-три странички, сгруппированных по классам машин, я их вырезал и наклеивал, у меня было штук семь таких тетрадок. Еще я рано начал собирать машинки – у меня была куча моделек 1:43, я копошился с ними в углу, где раньше стояла печка, ездил машинами по ямкам в полу старого деревенского дома.

– Когда впервые потянулись к рулю?

– Меня приобщил к вождению отчим. Когда я еще не доставал до педалей, мы приехали на троллейбусный круг в Лужники, он посадил меня на колени, я рулил, а он управлял педалями и коробкой передач. Потом я попал в юношескую автошколу Дворца пионеров. Все серьезно: много теоретических занятий, в учебной аудитории висела первая советская автоматическая коробка передач и двигатель 401-го «Москвича», его можно было шевелить пальцем. Сначала мы учились ездить по закрытой территории Дворца, зимой на снегу и льду освоили заносы и вылеты.

А летом у нас был автопробег: в машине инструктор и три ученика, каждый рулит по часу. Тогда начинался чемпионат мира 1990 года, его мы смотрели на автомобильном телевизоре с экраном меньше, чем у айпада. Мы наконец вырвались из Дворца пионеров, где нет стороннего движения, едем по обычной дороге с грузовиками и автобусами. Наш маршрут – 600 км от Москвы на запад через Смоленск и Ржев, примерно до белорусской границы. Это было пять-шесть дней, вместе с мальчиками были девочки, мы жили в палатках в лесу, за сутки проезжали около 300 км.

– Ваша первая машина?

– «Нива» – она в нашей семье воспринималась не как автомобиль, а как необходимая деталь интерьера. Должна быть не машина, а обязательно «Нива».

– Когда вы заинтересовались автоспортом?

– Когда еще собирал машинки, среди них попадались гоночные: Renault 5 Turbo, легендарная Audi quattro; многие были с наклейками, и я понимал, что такие необычные машины не увидишь на дороге. Я рано посмотрел фильм «Гонщики» с Леоновым и Янковским, периодически показывали Кубок Дружбы социалистических стран: либо ралли, либо ипподромные гонки на «Жигулях» или «Москвичах». Имена Николая Больших, Владимира Гольцова, Эдгарда Линдгрена в памяти со школьных лет. Потом наше телевидение включило «Формулу-1», и мы не могли оторваться, мне очень нравился Айртон Сенна.

– Помните день, когда он погиб?

– Мне было 18 лет, я тогда ходил стажером в «Спорт-Экспресс», пришел в редакцию – все в шоке, не знали, что писать, обсуждали, горевали. Очень хорошо помню, как выпивалась та бутылка водки. С нами был Игорь Рабинер, который к автоспорту никакого отношения не имеет, и, мне кажется, даже машину не водит, – во всяком случае в России за руль точно не садится. Сейчас, спустя много-много лет, пройдя путь в гонках, понимаю, что там все было ясно с момента, как Сенна улетает в стену – ждать чудес не было смысла.

– Когда вы полюбили ралли?

– Была любовь к автоспорту, но, кроме «Формулы», ничего не показывали. Понять, что такое ралли, можно было по полутораминутным новостным сюжетам: они быстро и красиво едут, а ты смотришь, как индеец, которому пароход из Европы привез бусы. Потом появился «Дакар», это прибавило интереса, потому что поехали наши «КамАЗы», в начале 90-х была команда Lada Poch – французы и испанцы ездили на чем-то среднем между «Нивой» и «восьмеркой». На «НТВ-Плюс» мне предложили комментировать кольцевые гонки, параллельно возник сайт Авто.ру, пошли сумасшедшие любительские гран-при по городу.

Надо понимать, каким тогда был мир. В конце 90-х можно было делать почти все. К этому моменту относятся мои и большинства друзей истории с усаживанием за руль в нетрезвом состоянии. Рассказывать про них не хотелось бы – это никому не нужные подвиги. Но, конечно, мы это делали – куда и как ездили, сейчас страшно вспоминать. Нас во многом оттянула не карательная система, а увлечение автомобилями и появившимся первым в нашей жизни любительским спортом – мы быстро поняли, что эти вещи несовместимы. Сейчас я совсем не понимаю людей, которые пьяными садятся за руль. Если выпью два бокала пива, мне проще вызвать такси или поехать на метро.

– Самые бешеные штрафы и превышения скорости?

– Это было до эпохи камер, мой рекорд на МКАДе – 227 км/ч. Но сотрудников, остановивших меня, больше интересовала машина. Они говорили: «С тобой разберемся, но что это за автомобиль?». Это был Volkswagen Golf III VR6 – сумасшедшая машина. Мне тогда выписали минимальный штраф, потому что гаишники – хорошие психологи, всегда понимают, с кем имеют дело. Если вылезешь и начнешь понтоваться корочкой, вряд ли наткнешься на понимание. Я ничего не оспаривал: «Ночь, никого же нет, мне было интересно, как он едет».

Потом на Subaru Impreza сильно превысил скорость (километров на 70), и оказалось, что у гаишника такая же машина. Вместо штрафа я 10 минут рассказывал ему, что можно и что нельзя, а в конце дал телефон сервиса, куда обращаться.

– В конце 90-х вы участвовали в московских гран-при?

– В 1998 году прочитал на Авто.ру: Москва, семь точек, везде будут ждать конверты, надо их собирать, начиная с площадки около театра Дурова, заканчивая на гребном канале в Крылатском. Я тогда подговорил свою девушку (теперь жену): «Поехали повеселимся». Приехали 40 экипажей таких же психов, как мы. Тогда еще можно было проехать в районе Ботанической улицы под железной дорогой через маленький пешеходный тоннель – там еще не стояли ограждения и знающие получали огромное преимущество. Я тогда ездил на «девятке», мы заняли седьмое или восьмое место. В таком виде гран-при проходил единственный раз, а когда хотели сделать во второй, за пару дней до старта взорвались дома в Капотне, и как-то все решили, что не время сейчас баловаться.

– Когда еще гоняли по городу?

– В 2003 году, когда я работал на «НТВ-Плюс», была знаменитая история: гонщик Сергей Злобин зацепился со стритрейсерами. Была нелегальная гонка по Москве, в шесть утра ее показывали в прямом эфире программы «Сегодня» с включениями из трех точек. Я созвонился со Злобиным: «Давай мы тоже поедем». Со мной был Евгений Альпинский – главные золотые руки Москвы, на ипподромных зимних гонках на каком-нибудь «универсале» BMW с включенной стабилизацией он умудрялся объезжать спортивные машины. В пять утра мы неслись по городу вне конкурса, я был штурманом – смешно ехать по Тверской 220 км/ч и обсуждать, через какой переулок мы быстрее проскочим на Садовое. Мы приехали первыми вне зачета, минуты через три появился первый стритрейсер. Они знали, кто такой Альпинский, и еще на старте начали шуметь: а чего, а зачем? Злобин на финише был в шоке: «Это еще что такое? Откуда вы взялись?».

– Злобин дал вам в лоб?

– У Злобина другой подход к жизни – ему пофиг. Мы с ним поржали, что попали в утренний эфир НТВ.

– Как продолжилось увлечение гонками?

– Тогда же в начале нулевых одна компания, производившая масло, сделала безумно популярный слаломный кубок для любителей, на старт приезжало по 150 человек. На учебной или автобусной площадке ставили конуса – и кто быстрее. Я участвовал как ненормальный, да и у друзей жизнь была подчинена этим кубкам, у нас даже девушки катались. Потом появился десятиэтапный кубок «SVR Conversions» по автомногоборью – я как раз сменил «девятку» на старенький, но быстрый Volkswagen Golf II. У организаторов было больше доступа к территориям, все проходило на Ходынском поле. И я его выиграл, причем с большим преимуществом. Меня даже позвали в сборную Москвы по автомногоборью – это в основном слалом, различные скоростные дисциплины для площадок. Тут уже расцвели любительские ралли, где основное соревнование было на равномерность движения – тебе задана средняя скорость, ты должен ее соблюдать, что бы ни происходило: есть время твоего старта, есть норматив, ты не знаешь, где финиш, он может быть за любым углом. Была одна зимняя гонка, когда весь вечер шел снег, к ночи он заледенел, и какие там средние 85? В реальности там можно ехать 60-70. В итоге – кто на крыше, кто в кювете, я – на финише, хотя тот этап и не выиграл.

С 1999-го по 2002-й – самый расцвет, появились первые спонсоры, автоателье разыгрывали шикарные призы – например, я забрал все существующие глушители одного производителя. Тогда и понял, что хобби приобретает другой смысл. Злобин говорил: «Лех, что это ты там в эфире пи**ишь? Сядь, попробуй – если ты на «Формуле» хотя бы с третьего раза тронешься, я тебе бутылку поставлю. Что ты рассказываешь, что я тронуться с места не могу?». Все так и началось.

– Когда поняли, что хобби уже больше, чем хобби?

– Как раз после знакомства со Злобиным. Его менеджментом и пиаром занималась Оксана Косаченко (экс-менеджер гонщика «Формулы-1» Виталия Петрова – Sports.ru), мы съездили с ними на тесты в Италию. Параллельно Оксана администрировала кольцевой Кубок VW Polo, и сама тоже выходила на старт. Одну машину они предоставляли в аренду журналистам, на каждом этапе приглашая разных людей – я стартовал в сентябре на питерской трассе «Невское кольцо». Она проходила вдоль стен старого стадиона имени Кирова. Я как раз стал пресс-атташе сборной России по футболу, мы обыграли Ирландию 4:2, я обклеил свою машину тематическими наклейками со счетом того матча.

Приехал на «Кировский», зная о процессе только с точки зрения комментатора. Трасса вблизи, а потом и при прокате по ней оказывается совсем не такой, как со стороны. Надеваю белье, комбинезон, шлем, устраиваюсь в машине. Заботливые механики затягивают ремни. Первые три круга еду спокойно, осматриваюсь – как потом узнал, не еду, а иду пешком. Выучив трассу, решаю прибавить, меня немедленно разворачивает в повороте. Выясняется, что Polo – очень чуткая на управление машина, все надо делать аккуратно и своевременно. Я еще никогда не ездил на автомобиле, который на сброс газа реагирует мгновенным заносом. Резюме – страшно и непонятно. Трасса кажется жутко узкой, мокрый асфальт очень скользкий. Никаких резких движений рулем и педалями.

Приносят распечатки. У меня худшее время: +2,5 секунды от Оксаны. Лидеры едут на 12-15 секунд лучше. Черт возьми, где они их нашли, эти секунды? Там же невозможно ехать быстрее. Подходит время второй тренировки, я начинаю что-то понимать, даже кое-где четко пишу траектории, как объяснили. В конце большой дуги ход под 150 (хотя надо идти 165), машину явно тащит наружу – параллельно вижу, как проносящиеся мимо участники Кубка режут бордюры. Пробую. Машина взлетает на поребрике, теперь только держать руль. Вроде получилось… Но через два круга улетаю в отбойники.

Как ни странно, после аварии меня отпустило, дальше делал все спокойно, без страха. Трасса высохла – поехал быстрее, потом еще быстрее. Понял старый автоспортивный афоризм, который не потеряет актуальность никогда: «Главное – не мешать машине ехать». В гонке волновался только об одном – не помешать участникам Кубка, сражающимся за очки. В запале борьбы они сами стали крушить технику и получать штрафы, и в итоге я финишировал 6-м в одном из заездов, и 7-м из 17 по итогам этапа. Стало ясно, что бензин уже в крови.

– Как вы дошли до кресла штурмана?

– Я никогда не переоценивал свое водительское мастерство, в любительских гонках мог добиваться призовых мест, но только при стечении всех обстоятельств. Я уже пять лет комментировал гонки, когда в 2003 году мне позвонила пресс-атташе Бори Шульмейстера (российского гонщика – Sports.ru): «Слушай, тут у Бори встреча с фанатами» – «С кем? Со всеми тремя?» – «Нет, все серьезно, будет 15 человек, можете приехать поснимать?». Она ему ничего не сказала. Сидит Шульмейстер, общается с какими-то маньяками, открывается дверь, заходит телевидение – Боря в шоке. Потом пошли в кафе пить пиво, и слово за слово он мне говорит: «В знак благодарности хочу прокатить пресс-атташе Таню на ралли «Мороз». Второе кресло поставим – и поехали» – «Секундочку, а может мы с тобой тоже куда-нибудь съездим?». В итоге «Мороз» отменили, потому что в Москве не было снега, а мы поехали на гонку в Пено (Тверская область), я был штурманом – там-то меня и затянуло окончательно. Первые два спецучастка он вряд ли всерьез воспринимал, что я ему говорю – слушал и проверял. А в конце мы уже ехали быстро-быстро и стали пятыми в классе N2 на Citroen Saxo.

– Как вы готовились?

– Прочитал все, что можно было прочитать. К тому моменту мы уже ездили как зрители в Финляндию на этап чемпионата мира и все примерно понимали. Приезжаем в Пено, я понимаю, что он дико напряженный – а Боря в свое время ушел из мира ралли, ломая стулья и крича, что больше ноги его там не будет. Все, кто знают его 15 лет, спрашивают: «Борь, что случилось, почему обратно?». Он говорит мне вечером: «Старик, пойми правильно, но мы не можем опозориться. Делай что хочешь со своими тетрадками, но мы здесь серьезно». Конечно, смелость города берет, но он – профессионал – понимал, что рядом сидит человек, который едет впервые.

– Сколько спали перед первой гонкой?

– Часа полтора максимум. Волновался и боялся. Мне всегда казалось, что грунт не такой интересный, какая-то пыль, а оказалось, что самое неинтересное в гонках – это асфальт. Самое страшное и самое неинтересное. Последствие любой аварии или схода с траектории на асфальте – точно останешься без машины. Один раз мы ехали асфальтовую гонку в Иваново, длиннющий спуск и ливень. К концу спуска должно быть 170 км/ч, дальше надо как-то затормозить. Вижу, что тормозим, но не тормозим, не помогает и переключение передач вниз  – мне лучше помолчать, потому что в этот момент пилота нельзя трогать и ни в коем случае не кричать: «Мы сейчас улетим». Только в последний момент я слышу, как машина цепляется за асфальт, мы поворачиваем, слышу выдох в переговорке и говорю: «А теперь дальше».

– Самая страшная гонка в вашей карьере?

– Мы кувыркались в Краснодаре: очень красиво и жестко в два или три оборота, закончили где-то в канаве, ничего себе не сломав. Без паники – реагировали спокойно. В ралли нет понятия «близок к смерти», это в принципе довольно безопасный вид спорта, потому что есть каркас. Трагические случаи – либо совпадение сразу нескольких случайностей, либо когда на полном ходу в дерево. Мы как частные пилоты, у которых нет трех автомобилей, понимали: если разобьем этот, ездить будет не на чем. Всегда об этом думали, хотя и гнули машины.

– У вас были травмы?

– Руки и ноги не ломал, только плечи болели пару дней после ремней. У меня друг ездил штурманом в команде «Сайрус» – это самые безбашенные гонщики, у них было много денег, они гоняли в Европу. В начале торможения телеметрия показала у них 192 км/ч, а на момент удара в толстую сосну – 147 км/ч. Ничего не сломали, внутренние органы не оторвали.

– Но было же по-настоящему страшно?

– Ралли – технический вид спорта, может срезать шпильку у колеса [на которых оно держится], и конец. У нас на Citroen срезало в Гуково: мы едем, что-то не то, машина болтается по всей дороге, пилот дергает руль. «Что происходит?» – «По-моему, у нас нет колеса». Скорость 160 км/ч. Потихонечку остановились, съехали вбок, колесо улетело, загнуло щиток рядом с диском, погнуло балку. Это может произойти с любой машиной, но страха нет – невозможно же кланяться каждой сосне. Если будешь бояться – никогда не поедешь быстро. Страх остается внутри и должен тебя контролировать. Если его совсем нет – не понимаешь, где надо успокоиться. У нас были гонки, где мы только по своей глупости не стали чемпионами: не до конца просчитали расклады, когда надо было успокоиться, и улетели. Если приехали хотя бы шестыми, набрали бы два очка, стали бы чемпионами, а так остались без всего.

Как только загорелся зеленый светофор, тебе становится холодно и отпускает только после финиша. Мой киевский друг Леша Мочанов – известный гонщик-испытатель – как-то пытался описать дилетантам немецкую трассу Нюрбургринг: «Если ты едешь по-настоящему быстро, то на подъезде к его знаменитому повороту задница должна делать, как вантуз – «чпок». А второй «чпок», когда ты из него вышел». Если этого не происходит, значит, едешь медленно. Немецкий гонщик Вальтер Рерль говорил по-другому: «Только у медленных гонщиков мухи разбиты о лобовое стекло, у быстрых – о боковые».

– Первая гонка в Пено. Что было дальше?

– 2004 год, та же зима, мы выезжаем как съемочная группа в Чусовой на ралли «Ермак», я там знакомлюсь с замечательными людьми из Гуково (Ростовская область) – отец и сын Гирники. Папа – фигура советских времен, возглавлял в те времена шахту и увлекся автоспортом, у него была лисья шуба, он садился в машину, а специальный человек складывал эту шубу и убирал. Сейчас таких называют пилотами для фана – он может ехать быстро, даже где-то выиграть, но в целом для него это хобби. А сын Михаил уже рос, глядя на гоночные машины вокруг папы, – как они любят говорить, поехал раньше, чем пошел.

Михаил вылетает с трассы, я стою в сугробе, он стремительно приближается, мой единственный шанс – упасть в снег. Машина проходит почти надо мной, он садится в сугробе, не может оттуда выбраться. Мы и разговорились. Потом на банкете мне говорит: «Поехали в Гуково, сядешь у меня справа». Для него это домашняя гонка, он там знает все. Была очень серьезная подготовка, мы на Subaru Impreza приехали восьмыми в общем зачете из 90 экипажей. Внутри полноприводной машины тебе иногда кажется, что едешь как на автобусе, потом, когда смотришь записи камер, понимаешь, насколько это быстро. Один раз хлебнул бензин – больше не остановишься.

– Какая работа у штурмана?

– Мы едем спецучасток до гонки, пилот диктует, я записываю: «50 правый 3, 70 вниз, подброс, 20 левый 4 на левый 4». Так проходит ознакомление, научным языком – прописка. Мы проехали раз, второй раз едем быстрее, я читаю, а он проверяет, правильно ли записали, и говорит: «Поправь два на три, здесь не 50, а 70». Третий проход тоже бывает, но мы его почти не использовали из-за экономии, чтобы не заводиться и не поломать гражданскую машину. На ознакомлении многие ездят на обычных автомобилях, формально ты не имеешь права превышать скорость. Там где в гонке разгонишься до 180, все равно едешь 70. Дорога на эти дни не перекрывается: там собаки, люди, лесовозы. На этапах чемпионата России ознакомление идет два дня, ты не успеваешь вылезти из машины попить воды, потому что надо перемещаться между спецучастками, проехать их все. А там может быть 90 км между ними. Кстати, иногда стенограмму приходится править прямо по ходу самой гонки, не снижая скорости, и продолжая диктовать.

– Когда развлечение превратилось в спортивную карьеру?

– Следующей зимой-2005 мы уехали на Супербоул в Америку, сидим на гигантском балконе у нашего друга в Майами, я копаюсь в интернете и вижу, что мой приятель Сергей Прощенков, с которым мы выиграли любительский кубок в одной команде, пишет на форуме: «По работе мой штурман ездить не сможет, мне нужен человек на клубное ралли». Клубное – чуть проще, чем чемпионат и кубок, полиберальнее техтребования, но это уже настоящий автоспорт. Я ему пишу: «Давай я приеду из Америки, встретимся и поговорим». Встретились – и меня затянуло на четыре года. По 10-12 гонок за год, потом пошел чемпионат России, совсем по-взрослому, с тобой техники, механики, колеса, бензин. Все было за свои – покупали колеса, оплачивали автовоз.

– Сколько стоит одна такая гонка?

– Этап чемпионата России – у нас не самая сложная техника – обходился в 1500-2000 долларов. Гонки продолжались до первого кризиса в 2008-м, потом все сильно подорожало, закручивали гайки с точки зрения требований – раньше выбор колес для гонки был полностью твой, потом там остались только мишленовские. Бессмысленно брать в Новороссийск меньше восьми покрышек – убьешь все. А каждое колесо стоит 240 евро. Поэтому в 2006 году на старте чемпионата было 100 машин, а сейчас не соберется и 20. Еще в начале 2007 года были планы поехать на этап чемпионата мира в Финляндию – не получилось из-за денег, по предварительным подсчетам этап выходил в восемь тысяч евро.

– Сколько вы тогда получали на «Плюсе»?

– Около двух тысяч долларов в месяц.

– Какая часть бюджета уходила на ралли?

– Процентов 30-40. На чемпионате России мы ездили около пяти гонок и всегда пропускали Карелию – самую далекую и самую дорогую – всегда что-то не получалось по времени. Сезон выходил в 8-10 тысяч долларов на двоих, но основная часть ложилась на меня, потому что на Сергее было все, связанное с машиной.

– Влезали в долги ради участия в гонках?

– К счастью, нет. Нам приходилось делать другую штуку. Когда продали нашу заслуженную «восьмерку», какое-то время не ездили и выбирали машину, и нам подвернулся Citroën Xsara. У нас было несколько меньше, чем он стоил – эти деньги (пять тысяч долларов) мне подарила мама, после чего мы целый сезон ездили с огромной наклейкой через весь капот: «Спасибо, мама». На ней мы выиграли бронзу чемпионата России в 2007 году.

– Что говорила жена?

– Тогда ни у кого из нас не было детей, поэтому вопрос «оторвать что-то от семьи» не стоял. Тем более она сама участвовала – в 2002 и 2003 году была штурманом в женском экипаже на ралли Volkswagen. До того, как я стал профессионально заниматься ралли, несколько раз ездила со мной штурманом – и у нас не очень хорошо получалось. Это вопрос психологии: когда рядом близкий человек, не до конца воспринимаешь ее как штурмана. И выбирая, с кем из девушек ездить, просил подумать минуту и произнести фразу: «Никогда, слышишь, никогда не смей больше на меня орать». С третьей или четвертой попытки одна из моих знакомых сказала так, что мне захотелось встать в машине – я оторопел от того, как это прозвучало.

– То есть женщины-штурманы на вас не обижались?

– В этот момент нет пола. Всем понятно, что это рабочий процесс. Но мне психологически проще довериться женщине и воспринимать ее указания. И это совсем не редкий случай.

– Гонка, которую не забудете никогда?

– Наверное, Гуково-2006 – это самая сложная трасса в России, за день можно потерять 4-5 кг, на улице 45 градусов, внутри – 70-80, ты в несгораемом белье, в комбинезоне, окно открыть нельзя, потому что степь, пыль, печка на полную, чтобы не перегрелся мотор. Еще там есть спецучасток «Бугры любви» – семь трамплинов с полетами, все практически по прямой, под конец участка у тебя скорость 180 и ты летишь метров 20. Когда идет дождь, в Гуково надо ставить зимнюю резину с вырванными шипами – там степь превращается в клейкую глину, и механик весь день рвет эти шипы из колес.

Мы приехали в Гуково на себя посмотреть и вдруг узнаем, что после первого дня идем в тройке среди всех переднеприводных машин. Впереди нас только чемпион еще СССР, плюс одна машина тоже из более мощного класса, а заводская команда АвтоВАЗа проигрывает нам минуту – у них есть грузовики, конструкторское бюро, руководитель команды ходит в очках, а тут два дурака приехали, сами себе меняют колеса и заливают бензин. Ту гонку мы выиграли.

– Что получили за победу?

– Обычно после таких гонок дарили дипломы и кубки. В отдельных случаях бывали DVD-проигрыватели, автомобильная техника, пылесосы. Как правило – спонсорское. Дорогое бывает только на заездах классических автомобилей, там ездят долларовые миллионеры.

– Как конкуренты смотрели на вас после победы?

– Мы завтракали, обедали и ужинали за соседними столами с командой ВАЗ. Они знали о нас, но все равно смотрели как на любителей – в разных комбинезонах и шлемах от разных производителей, с какими-то нашитыми собаками (от фамилии моего пилота – Сереги Прощенкова). Мы выглядели как реальные любители. Но гонщики очень быстро поняли, кто мы, и общались с нами на равных. Степан Васильев, многолетний руководитель Автовазовской команды, во второй день посмотрел результаты и стал задавать вопросы: что и как у нас настроено. Мы ездили на «восьмерке», у них – 12 модель (ВАЗ-2112).

– Как отмечали победу?

– Хорошо, что догадались взять поздний самолет обратно, мы устроили банкет и ничем не отличались от других людей, которые отмечают что-то в пятницу. Когда с одним другом начинаем петь «Постой, паровоз» – значит, мы готовы. Эту песню мы исполняли на каждой гонке, в том числе и после победы в Гуково.

– От Гуково до Ростова-на-Дону – 120 км. Любите Ростов?

– Ростов-папа, прикольный город, со своим характером. Любому в Ростове понравятся раки. Гуково – маленький шахтерский ноготь мизинца, условно – три магазина и две школы. Местных гостиниц не хватало, сервисы аренды квартир еще не раскрутились, поэтому мы селились в профилактории градообразующего шахтоуправления, мы его называли лепрозорием – это не для слабонервных. Там остался Советский Союз 70-х годов: простыни, железные краны, страшный кафель в душе с дыркой, куда стекает вода, никаких занавесок. Либо ты живешь хорошо, дорого и ездишь из Ростова более 100 км, либо вблизи Гуково в советской гостинице.

– В той гонке и вообще в ралли бывают подставы?

– В ралли, где существовали команды с миллионными бюджетами и участники, как мы, и даже хуже (условно – каркас из водопроводных труб, все на последние деньги), все стоят в одном сервис-парке, у нас много раз лопалась рулевая тяга, кто-то отдавал свою. После ужина штурманы садятся за один большой стол и обсуждают стенограммы, а пилоты – за другой, у них свои разговоры. Люди из разных команд общаются, после этапа чемпионата России всегда банкет. Никаких подстав. Интриги и скандалы обычно возникают, когда на кону очень большие деньги – то есть в борьбе заводских или просто бесспорных претендентов.

– Ралли – насколько это изматывает?

– Однажды гонка в Пено была на следующей неделе после Супербоула. Мы улетели из Америки в понедельник, прилетели во вторник, а в среду утром надо было стартовать на ознакомлении. В ту неделю я не понимал, где нахожусь. От нагрузок сходили с ума: в Гуково открываешь дверь, а у тебя нет сил вылезти из машины. Ходит байка, что на ралли однажды стали проверять давление, выяснилось, что на старт выпускать некого. Еще у всех проблемы со спиной, поэтому гонщики делятся на два типа: те, кто знает о проблемах со спиной, и те, кто думает, что их еще нет. Обычное расписание – пришел в конце дня в ресторан, съел салат и стейк, выпил два стакана пива и пошел спать, иначе ты не вытянешь на следующей день. Все начинается очень рано, в 6-7 утра, а еще надо что-то сделать с машиной. Если серьезная проблема с мотором, Серега мог полночи не спать и копаться. Гульбанить перед стартом невозможно, сумасшедших нет. Мы не запаривались слишком сильно, но чем выше становился уровень, тем яснее понимали, что влияет каждый стакан пива.

– Вы говорили, что работа штурмана – от 16 до 22 минут оргазма. Опишите это чувство.

– Ты летишь. На гонке в Выборге есть спецучасток «Топольки», 27 км, ширина дороги – несколько метров. По краям – толстенные сосны. Ты идешь сквозь коридор леса, все повороты закрыты, и входишь в состояние отрешенности. Или машина на грядке длиной километр совершает семь прыжков подряд – она больше летит, чем едет.

Но лучше всего для описания подойдет наша новороссийская история. Последний этап чемпионата России, мы знаем все расклады. Только победа дает нам бронзовые медали. Один из конкурентов сходит в первый день, зато второй в строю. И его Honda Civic намного мощнее нашего Citroën Xsara. Все напробивали колес, он немного сзади, но по динамике понятно – нам вряд ли удастся удержать 40 секунд преимущества. На равнине тягаться с Honda невозможно, шанс только на пробитые колеса. Остается горный спецучасток. Если на полевых, и даже лесных в случае чего ты просто улетишь и погнешь машину об дерево, то тут ошибаться просто никак нельзя. С одной стороны – гора, с другой – небо, внизу – город. И так десять километров. Мы ехали в прямом смысле слова как в последний раз (гонщики, кстати, не подвержены глупому суеверию со словом «крайний»). Порой было темно в глазах, задницы вспотели через 300 метров после старта. Думать об ошибке нельзя, иначе непременно ошибешься. Короче, мы в сравнении с первым прохождением привезли 30 секунд в сравнении с первым проходом. 3 секунды с километра. Космос просто, так не бывает. Стоим, ждем Honda. Она, несмотря на 230-сильный мотор (у нас было что-то около 165-170), проигрывает нам 20 секунд. Хотя на первом проходе выиграла. На равнине мы не проиграем ему минуту, если только не потеряем вообще все колеса. Так были завоеваны медали. Эти 6,5 минут забыть невозможно.

– Когда вы последний раз участвовали в гонках?

– В прошлом году на Moscow Classic Grand Prix – маленькое ралли, проходит по велодороге в Крылатском, где ты все равно должен ехать максимально быстро. Я был штурманом на классике «Жигулей» – так оказалось, это во многом интереснее. Пилот управляет машиной – у него руль, рычаг коробки передач, педали и ручник. А я управляю человеком – и когда чувствуешь, что он тебе поверил, перестал перепроверять глазами каждый продиктованный поворот, это невероятно. Были ночные гонки, и в тумане ты говоришь: «50 правый 4». Он, не тормозя, на полном ходу верит, что должно быть так. Отношения у пилота и штурмана ближе, чем у мужа с женой – нигде такого нет, чтобы ошибка одного могла сразу убить другого.

– Как водите сейчас?

– Спокойно, езжу на Audi A4 allroad, периодически пользуюсь каршерингом. Все, кто ездят на полном приводе, знают, что лучший день – когда выпадает снег. Можно скользить, и большие скорости для этого не нужны. После занятий автоспортом иначе водишь машину в обычном режиме – за счет этого поднимается общая скорость и падает частная. Многие вещи можно перенести из гонки в обычную жизнь – просто этим приемам не учат в автошколе. Сейчас в городе много лежачих полицейских, прямо перед ним надо сильно нажать на тормоз, и в тот момент, когда полицейский исчезнет за капотом, резко отпустить. Вся передняя подвеска разжимается, передние колеса спокойно проскакивают без удара, и в этот момент надо снова резко нажать на тормоз – разгрузится задняя часть. Это не так сложно, но пришло из гонок. В прошлом году ездили в Финляндию – как только ушли на грунт, я отключил стабилизацию, поехали боком – дети пищали в восторге.

– Какие еще финты делаете в городе?

– Одно время я регулярно прыгал, специально разгоняясь. Есть колхозные железнодорожные пути у стадиона «Торпедо» на набережной – там машина летит. Если зайти хорошо – можно пролететь метров 10. Раньше на Ленинградке возле IKEA под мостом был перегиб асфальта, там как-то подпрыгнули и летели выше разделительного заборчика. Один раз ездили в Ярославль: я смотрю, летим вровень с «КамАЗом». Сейчас в городе я соизмеряю чувство опасности: если и резвлюсь, то в медленных поворотах, там где люди едут 20 км/ч, ты объезжаешь их боком на скорости 60.

Когда у меня была Subaru Impreza (черная, потому что синяя – это пошлятина, как красный пиджак или леопардовое платье), мы ехали из Химок в телецентр, коллега говорит: «Что эта машина может?» – «Точно хочешь, точно?». Разогнались до 200, больше вопросов не было. Едешь 80 км/ч – полная тишина с правой стороны.

– Как зовут пассажира?

– Это один из журналистов «НТВ-Плюс», а ныне ведущий «Матч ТВ». Называть его не буду – еще спросят, не испортил ли Андронову сиденье.  

– Что еще считаете безвкусицей, помимо синей Subaru Impreza?

– Светодиодные фары, которые ставит каждый второй стритрейсер. Когда люди пристраивают обвес из кольцевых гонок на гражданскую машину – выглядит очень смешно. Там машина должна быть полсантиметра от асфальта, а смотреть на это в городе невозможно.

– Тюнинг, прокачка – дайте совет.

– Это не мое. Тюнинг должен быть функциональным. Большие тормоза – это тюнинг? Если да, то мой тюнинг – подвеска и тормоза. В ралли на ночных и зимних гонках у нас всегда стоял допсвет – в Финляндии, особенно на севере, он есть у каждой третьей машины. Мы купили фары на заказ из Англии: сначала на «восьмерке», а потом и на Citroën у нас были четыре огромные дополнительные фары. Две – дальние, бьют примерно на километр. И две – освещают обочину. Когда садится самолет, от него света меньше, чем от раллийной машины.

– Как коллеги реагировали на ваше увлечение?

– Большинство – с уважением и интересом; некоторых это касалось лично, мы менялись трансляциями. Было забавно, когда меня как своего вдруг стали воспринимать бывшие спортсмены, работавшие на «Плюсе»: Иоланда Чен, Лена Гришина, Сергей Наумов, Денис Панкратов. Многие коллеги советовались при выборе машины. У меня есть друзья – мы их называем «передвижной автосалон», это очень удобно для публичного человека, чтобы ему не звонили всякие сумасшедшие по объявлению о продаже машины и не выносили мозги вопросами «сколько скинете». Ребята из «передвижного автосалона» просто спрашивали: «Сколько хочешь получить за свою машину? Попробуем ее продать. Если будет чуть меньше – будет чуть меньше». Peugeot Шмурнова продали сразу же, к машине Батурина приехал таксист из Калуги, который чуть не плакал над его Hyundai Accent: «У меня будет лучшее такси во всей Калуге».

Веселее я покупал первую Subaru. Днем прозванивал объявления, а вечером брал Женю Альпинского (был за рулем во время гонки со стритрейсерами и Злобиным, – Sports.ru) и ехал смотреть. Обычно просили прокатиться, за руль садился Женя, дальше было очень смешно смотреть, что происходит с водителем. Один начал плакать: Ленинградка движется в плотном режиме и человек встраивается в нее со скоростью 120 км/ч со второстепенной дороги боком на еще не купленной машине. Один просто сказал: «Я все понял, мне надо ездить на трамвае». Купили машину мы у того, кто начал смеяться в самом начале и не смог остановиться до самого конца.

Гусин, Каладзе, Тимощук

– Кто из футболистов фанател от гонок?

– Очень любил Андрюша Гусин, он стартовал в украинских мини-соревнованиях. Мы как-то ехали с ним в Германии – Андрей приехал после операции на мениске на очередную часть восстановления, а я был в Мюнхене на Лиге чемпионов. Он исполнил свою мечту – взял в аренду Mercedes McLaren, мы выехали на автобан без скоростных ограничений и гнали 300 км/ч. В этот момент окружающей природы не существует. По сторонам идет лес, но ты видишь стену, покрашенную в зеленый цвет.

– При вас Андрей Гусин заигрывал со скоростью?

– Они с Каладзе вечно ездили на базу, кто быстрее. Гусин относился к гонкам очень профессионально, его авто строил тот же украинский гонщик, что и нашу боевую Subaru. Андрей был в тренде, у него все должно было быть самое лучшее. Когда он сел на мотоцикл – об этом знали немногие – купил самый дорогой комбинезон (около семи тысяч евро) и самый дорогой шлем, все защиты. Но не спасло. (Андрей Гусин разбился на мотоцикле в Киеве 17 сентября 2014 года, – Sports.ru). Мы действительно были с ним очень близки.

– Самое теплое воспоминание об Андрее Гусине?

– Наше общение складывалось из многих миниатюр. Мы познакомились на дне рождения Каладзе, в один момент сели к стойке бара и разговаривали чуть ли не четыре часа; я совершенно обалдевал, что с футболистом можно так интересно говорить. Я не беру у него интервью, мы просто общаемся, он тоже что-то спрашивает. Потом поняли, что наши интересы пересекаются в автоспорте. Это один из немногих людей в мире футбола, кто подвергал сомнению абсолютно все, пытался найти собственный ответ. В футболе такого мало – там стараются не думать, ведь за них это сделает тренер. Семак чем-то похож. Может прозвучит смешно, но это антикарпинский подход. Карпин, как известно, знает все сам.

В Самаре ему дали Chevrolet Niva – это надо было видеть. Я не понимал, как Андрей закроет дверь, – он очень высокий, либо локоть, либо колено будет торчать из двери. Помню, как в Самаре с ним и Колодиным играли на бильярде, Колодин был совсем молодым и страшно стеснялся, долго учили его обращаться к нам на «ты».

Гусин познакомил меня с Тимощуком. Мы сидели на даче у Андрея, жарили мясо. Был какой-то матч сборной, Гусин отбывал дисквалификацию, а ребят отпустили с базы накануне отлета. Приезжает Тимощук и здоровается со мной, будто мы знакомы десять лет: если ты сидишь на даче у Гусина, не его дело, как ты сюда попал. На столе стоит таз с жареным мясом, мама Гусина спрашивает: «Толя, тебе что положить?» – «Да какая разница, я же простой парень из Донецка». Они были дико близкие друзья при всей непримиримости клубов.  

Я был первым человеком, кто публично сообщил, что Андрея больше нет. Через несколько минут после произошедшего мне позвонил Толя из Мюнхена и изменившимся голосом сказал: «Ты слышал?». Я заплакал, и уж не помню что написал в твиттер. Потом уже стали писать все украинские журналисты.

Интеллигенция, Газманов, Житие святых

– Ваш дедушка Николай Иванович Андронов – известный художник. Расскажите о нем.

– В какой-то момент я переехал к нему и бабушке. У меня в семье почти все художники: мама, бабушка, у них даже много совместных работ. Дедушкин стиль кто-то называет суровый реализм, это несколько отличалось от того искусства, которым занимались Глазунов и Шилов. Мне сложно оценивать, потому что его работы окружали меня с детства, я воспринимал все не как обыватель. Мама любит рассказывать, как я, еще лежа в коляске, напевал Окуджаву. Кстати, он бывал у нас дома.

– Кто еще приходил из дедушкиных друзей?

– Белла Ахмадулина приезжала к нам в деревню, я учил ее дочку ловить рыбу и насаживать червяка. У них с Борисом Мессерером мастерская была рядом с моей школой, они периодически меня забирали. Был в мастерской у нашего соседа по даче Андрея Васнецова, у нас жили таксы, а его жена была одной из главных судей на собачьих выставках как раз по таксам. Светлана Немоляева и Александр Лазарев – тоже наши соседи по даче в Абрамцево.

В 90-е, незадолго до дедушкиной смерти, на НТВ выходила программа «Старая квартира» – его пригласили в «Останкино». Я уже работал в «Футбольном клубе» у Уткина. Администратор на входе говорит дедушке: «О, а вы Андронов? Случайно не родственник того, который футбол тут комментирует?». Приехал домой: «Дожили, я родственник того Андронова». При том, что к футболу они относились странно, в семье абсолютных гуманитариев внук ушел в футбол – думали, что я улетел куда-то в космос. Хотя дедушка сам играл в послевоенные годы за какой-то любительский состав «Спартака». Он относился к моему увлечению серьезно, пусть и поначалу все считали это блажью, которая не могла стать профессией.

– С кем из звезд того времени обсуждали футбол?

– Окуджаве я ребенком рассказывал, что болел за тбилисское «Динамо» и у меня как тумблер щелкало, когда в телевизоре слышал голос Махарадзе: «Говорит и показывает Тбилиси». Недавно, уже после всех украинских тем, обсуждали футбол с покойным Зурабом Соткилавой. Пошел выпить кофе рядом с консерваторией, вдруг ко мне подходит Соткилава – мы были знакомы шапочно, но начали обсуждать все от тбилисского «Динамо» до Донбасса.

– А чем вы занимались до спортивной журналистики?

– До футбола я работал в музыкальной журналистике. Сейчас в «Вечернем Урганте» есть безбашенный корреспондент Алла Михеева, а я в газете «Книжное обозрение» шлялся по всем концертам Москвы и у каждого спрашивал: что вы читаете, какую книжку порекомендуете. От Газманова до Алены Апиной. От Кинчева до Юрия Хоя. От Кобзона до Надежды Бабкиной. Еще ходил по футбольным – спрашивал, что читает Бышовец. Он читал диссидентов русского зарубежья – Войновича, Аксенова, Солженицына.

У меня был такой вход в профессию. Смешно, но мой первый материал больше тысячи знаков – интервью на разворот с Олегом Газмановым в газете «Голос», что мне сейчас не очень приятно вспоминать, учитывая пять-семь последних лет его жизни. Возникали приятельские отношения – с Титомиром мы пили водку на фонтане на Пушкинской площади. 90-е годы, другой мир.

– Насколько другой?

– Фантастическое время – к нашим артистам сейчас так не подойти. Интервью с Аленой Апиной было для меня испытанием нервной системы, она позвала меня в гримерку. Апина и так была в мини-юбке, так еще стала теребить ее и заворачивать – я сижу и не могу оторвать оттуда взгляд. Думаю, она все прекрасно заметила. Перед Наташей Королевой я просто дрожал как осиновый лист – мне очень нравились ее «Желтые тюльпаны». Тогда же меня дважды звали стать пресс-атташе, оба раза было понятно, что требуется совсем не пресс и тем более не атташе. Это группа «Технология» и Ирина Аллегрова. Нужно было ублажать все пожелания, которые могут возникнуть, а в этом мире они возникают самые разные.

– Как к вам подкатили с этим предложением?

– Продюсер «Технологии» Юрий Айзеншпис случайно встретил меня в магазине на Садовом кольце и предложил подвезти на Volvo-740 – на тот момент топовой модели. В процессе положил руку на колено, спросил, не хочу ли я быть пресс-атташе – ответил, что надо подумать.

– Какие предлагали деньги?

– Разговора об этом не было. Я отказался.

– Самая глупая ситуация во время работы?

– В ней виноват я, потому что не услышал ответа – у меня был диктофон, подумал, что записалось и потом разберу. Мне 17 лет, дикий шум в «Лужниках», сборная солянка на концерте «Алисы», и на вопрос – что он сейчас читает – Константин Кинчев ответил: «Житие святых». Я не слышал ни одного слова и спросил: «Кто автор?». Какими глазами на меня посмотрел Кинчев – это надо было видеть. Кто-то из стоявших рядом наступил на ногу: «Замолчи». Я промычал, что не расслышал, а Кинчев уже отвлекся, ведь там стояло около 15 журналистов.

Фото: facebook.com/Алексей Андронов; twitter.com/Alexey_Andronov; mocx.su

телевидение
logoАлексей Андронов