Дверь
В их пятиэтажке были очень тонкие стены. И очень громкая подъездная дверь. Когда кто-то проходил через неё – она с резким скрипом возвращалась в проем, оглушительно хлопая своими деревянными ладонями. И каждый такой удар дребезжанием проносился по их однокомнатной квартире на первом этаже.
Он сидел в кресле. После каждого удара подъездной двери он смотрел на входную дверь квартиры. А именно - на тонкий просвет в замочной скважине, ожидая, когда там появится ключ.
Бах! Соседка со второго этажа громко шаркая поднялась к себе.
Бах! В подъезде раздался хриплый лай собаки. Это Санёк из 32-й повел на прогулку своего пса.
Ба-бах! Две первоклассницы звонко смеясь, выбежали на улицу.
Бах! В замочной скважине исчез свет. Дверь открылась. На пороге стоял Лев Валентинович - отец его жены. Он молчал и смотрел на него. Тесть облокотился спиной к стене у входной двери и закрыл лицо руками. Изредка его плечи судорожно дергались вверх. Не было слышно ни звука. Кроме…
Ба-бах! Снова лай собаки и топот Санькиных сандалей по ступеням.
Лев Валентинович, пряча лицо, прошел на кухню. Было слышно, как он налил стакан воды и сел на табурет. В комнате стало неимоверно тихо. Даже часы шли бесшумно.
Бах! Какие-то подростки, громко смеясь и матерясь, вывалились на улицу.
Бах! Мозг замер с одной мыслью – он знал, что так и будет. Ничего другого и не ожидал. Конечно, вслух он подбадривал отца своей жены, говорил, что всё будет хорошо, что его дочь поправится, и они все вместе поедут в деревню на дачу, затопят баньку, а вечером будут сидеть с гитарой в беседке. Но говорил это, потому что так надо. Так принято. Так проще и легче. Но он знал, что так никогда уже не будет. Они оба знали.
Бах! Дверь хлопнула за его спиной, когда он вышел на улицу. Этот звук оглушал и навевал обреченность. Как молоток судьи – «Бах! Обжалованию не подлежит!». Он закурил и стоял напротив подъездной двери, рассматривая её грязную поверхность, которая когда-то была светло-коричневой. Каждая царапина, засохший плевок, вырезанные ножом буквы содержали в себе историю. Историю этого дома, этого подъезда. Как поломанный метроном, дверь вразнобой отмеряла время своими громкими ударами. Время, которое, не спрашивая никого, забирало себе всё.
Ба-бах! Дверь изрыгнула пьяного соседа, который, не замечая ничего и никого, запинаясь об собственные ноги, поплелся в сторону круглосуточного ларька. И громко запел.
Докурив, он подошел к двери, сжал её между рук и приподнял, снимая с петель. Перевернул дверь горизонтально, взял за ручку, как чемодан, и пошел в дальний конец двора, к гаражам. Там он нашел старую картонную коробку, на которую и бросил грязную дверь. Присел на корточки, закурил, и догорающей спичкой поджег край картона. Огонь немного подумал, осмелел, и бросился пожирать бумажное лакомство. Затем медленно и нехотя принялся за деревянный труп.
Бах. Негромко треснула древесина, корчась от боли в пирующем пламени.
- Больше ты не ударишь. И никто больше не придет.
Совсем недавно мне пришлось часто бывать в онкоцентре, проведывать одного близкого мне человека. Я видела глаза тех, кто там лежит, тех, кто их навещает, глаза врачей... Поэтому я очень хорошо чувствую твоего героя.
А вообще-то хорошо, что сейчас весна, которая всё равно победит безысходность, пустоту и придаст надежду даже таким, как твой герой.