12 мин.

Премия Миллера

2 k

Я уже чувствую ваше недовольство. В мире действительно слишком много текстов, и, пожалуй, в особенности много текстов про объединенный чемпионат по футболу России и каких-то еще других стран. Более того, я не собираюсь вас изумлять; у меня нет ни редакционного задания, ни новых фактов, ни даже опьяняющего ощущения собственного остроумия. Когда-то я завел этот блог для того, чтобы писать о каких-то вещах независимо от их актуальности, нужности, банальности или длины – и, пожалуй, это была неплохая идея сама по себе. Короче, я предупреждаю, что не гарантирую какого-либо качества времени, которое вы проведете, читая абзацы ниже.

Я достаточно долго дистанцировался от истории с объединенным чемпионатом, но нужно признать, в ней все же есть кое-что любопытное. Вся эта суета прекрасна тем, что происходит в первую очередь в воображении, в мире выдуманных спортивных абстракций (для любителей спорта – признайте, признайте это – в целом более важных, чем реальные события). У меня есть любимый отрывок из Гоголя, где мужики обсуждают, доедет ли колесо брички до Москвы и Казани или не доедет, не зная толком ни расстояний, ни устройства брички, ни того, действительно ли она куда-то направляется. Набоков отмечал, что этот отрывок иллюстрирует удивительную способность русских мыслить в пустоте – и чем меньше у идеи связи с реальностью, тем грандиознее итог воображения. Пять миллиардов чего-то – то ли долларов, то ли евро, то ли расходов, то ли доходов – именно из этих краев сознания. Так дети, освоив числа, иногда начинают меряться абстракциями: «А мой папа зарабатывает миллиард! – А мой два миллиарда! – А мой бесконечность миллиардов! – А мой две бесконечности!»

Если рассматривать происходящее с этой стороны, то сразу теряешь возможность критиковать проект с точки зрения разума. Зачем уподобляться людям, которые находят анахронизмы в исторических фильмах и требуют разумности от героев эпоса? Занудство спасет мир, но точно не от объединенного чемпионата России и Украины. Украинские журналисты развлекаются, придумывая для него нелепые аббревиатуры (самая безобидная и понятная из которых, видимо, УКРОП) – и это при всей своей подростковости и безвкусице все же ближе к настоящему содержанию этой истории. Назвать выдуманную конструкцию несуществующим названием – что может быть увлекательнее. 

Впрочем, в России иногда сбываются самые эфемерные вещи. Более того, если они произойдут, мы достаточно быстро к ним привыкнем. Можно сколько угодно смеяться над рейтингами матча «Днепр» – «Кубань» (обычно достается именно «Днепру», чем-то он особенно смешон), но когда он начнется, ничего необычного в нем не останется. Когда «Терек» выиграл Кубок России, помнится, было куда более странно – и ничего, привыкли. Люди хорошо адаптируются к новым условиям, и они спустя какое-то время иногда даже начинают им нравиться (вы все еще скучаете по старому дизайну Sports.ru, кстати?) Короче, при всей странности замысла и единодушности протеста я бы не стал исключать того, что объединенный чемпионат начнется не позже, чем через полтора года.

При этом, кажется мне, у этой истории все же есть настоящий, глубокий смысл, не имеющий отношения ни к бизнесу, ни к футболу. Эта история не про имперские амбиции,  и это даже не попытка вспомнить молодость. Эта история вечна как цивилизация: с тех пор, как появились вожди племен, цари и цари царей, почти у всех из них однажды возникает болезненное желание оставить свой след – иногда в истории, иногда в архитектуре (где выделиться проще, чем в династической линии). Тщеславие – вот настоящий двигатель всей этой идеи. 

Вы, полагаю, уже догадались, о ком это я. 

Дело в том, что Российская Федерация на самом деле действительно федерация, и в ней существуют свои внутренние страны. Иногда они соответствуют регионам, но часто – нет. «Газпром» – куда более обособленная система, чем какая-нибудь Тульская область; у «Газпрома» есть своя охрана, свои банки, своя культура. Выручка «Газпрома» превышает бюджет Венгрии. В определенном смысле у «Газпрома» есть даже свой язык; ну или, по крайней мере, порождающая грамматика. «Газпроминвестхолдинг», «Газпром космические системы», «Газпром-Медиа Холдинг» – это похоже не столько на русский язык, сколько на имена вавилонских царей. «Зенит», кстати, все больше перетекает в массовом сознании из Петербурга в эту самую внутреннюю Газпромстрану. Короче, Алексей Миллер, правящий этой страной – очень значительный федерал (ну или феодал, это уже как вам нравится).

Вообще, футбол всегда обращал очень мало внимания на политику – куда меньше, чем политика на футбол. Тираны, диктаторы и прочие люди в погонах, изобретавшие жестокие режимы, много раз пытались что-нибудь сделать со своим футболом, но в итоге редко когда достойны даже сноски в футбольном справочнике (которые рискуют уйти в прошлое раньше, чем сами диктаторы). Сборную Заира на ЧМ-1974, панически боявшуюся гнева своего тирана, знают многие – а само имя этого диктатора никто и не вспоминает (его звали Мобуту Сесе Секо, и его могилу сейчас периодически оскверняют те, у кого на это есть причины, но и это продлится не так долго). Футбол как часть культуры существует при любой политической системе, в принципе признающей необходимости хотя бы какой-то культуры. Ну и, как любая культура, футбол воспринимает политику скорее как ландшафт, чем как что-то существенное. Даже если Муссолини болел за «Лацио», какая разница; «Лацио» – вот он, и он будет еще долго, а где та береза, на которой повесили вождя Бенито, никто и не помнит.

Но все-таки, что делать, если вы уже на самой вершине? Допустим, вы Алексей Миллер. Это довольно легко представить, поскольку почти во всех из нас есть свой собственный внутренний Миллер. Невозможно представить себя Даниилом Хармсом или Борисом Гребенщиковым, а вот свой Миллер внутри есть у всех. Если нет – озаботьтесь его созданием.

Представьте, что вы в расцвете лет, богатства и власти, у вас достаточно времени и сил на лишнее, поскольку всего необходимого вы добились давным-давно. Вы, как любой опытный топ-менеджер, склонны к масштабированию всего на свете – и при этом, как любой чиновник, из мира вещей переместившийся в мир бумаг и миллиардов, обладаете тусклым, неизобретательным воображением. История о Миллергофе – дворце с усадьбой, копирующем Петергоф – не обязательно правдива, но крайне правдоподобна. Такой же дворец, как у императоров, только с пластиковыми окнами и центральным кондиционированием. Возможно, даже чуть-чуть побольше по размеру. Вот и вся фантазия. Ничего особенно примечательного, если вникнуть, просто масштабно и очень, очень дорого (казалось бы, причем тут стадион «Зенита»). 

И вот вы, обеспечив себе и всем, кто вам дорог, лучшую из жизней, которые вы способны представить, задумались наконец и о душе. Вам хочется сделать что-то большое, важное и интересное. Вам хочется, чтобы ваш вклад оценили – пусть не сразу (вы же визионер, и знаете будущее лучше, чем другие), но в том, чтобы быть правым только в конце, есть особенная горькая гордость. Гордость и значимость – главное, что для вас имеет ценность. 

В принципе, вы могли бы построить для себя пирамиду или Тадж-Махал, но не очень любите думать о смерти (вы бы охотно вложили все деньги в НИИ, где пытаются продлить жизнь, но никто из не выживших из ума ученых, занимающихся этой проблемой, не готов гарантировать вам успех). Советское воспитание и мясорубка бизнеса 90-х заставляют вас сомневаться, что существует жизнь не то что после смерти – после завтра. 

Допустим, вы любите футбол и свой город. Все мы что-то любим; отрываясь от земли и отдаляясь от детства, мы все больше начинаем ценить какие-то формальные признаки своего прошлого (чем реже я бываю в Нижнем Тагиле, тем чаще вспоминаю, что я там родился). «Зенит» вашими усилиями (положим, не только вашими, но вам не привыкать нести ответственность за людей рангом ниже) стал главной командой России. Главной командой Европы ему не стать в обозримом будущем, как бы вы ни старались – только в том, эфемерном будущем за горизонтом понятных событий. Победу в Лиге чемпионов невозможно гарантировать – а вы не привыкли соревноваться в тех соревнованиях, где успех непредсказуем. 

Укрупнение чемпионата России за счет его соседей, нужно им это или нет – та самая постройка Миллергофа. Вы не создаете ничего нового, но лишь масштабируете старое самым банальным, по сути, образом (что не так и удивительно для человека, у которого есть «Хаммер» в зенитовских цветах – самая российская по идеологии машина, которая попросту дороже и больше, чем другие, не имея иных достоинств). Это дает ощущение роста и собственной значимости, но что касается памяти, времени и болезненного желания оставить свой след – увы, это не лучшая идея.

В истории России и других стран было много чудовищных проектов, порожденных фантазиями мегаломанов. Какие-то из них воплотились, какие-то нет, но, как правило, их вдохновителей мало кто помнит. Вы знаете, на чьи деньги строили Колосса Родосского? Кто захотел воплотить в жизнь собор в Кельне? Кто придумал развернуть ход сибирских рек, соединив их с Аральским морем? Кому понадобилась Великая Китайская стена? Иногда помнят архитекторов, но почти никогда – заказчиков. Лига чемпионов – прекрасный турнир, но кто из вас знает, кому она понадобилась тогда, в начале 90-х?..

Нет уж, в историю входят не так, и в памяти остаются совсем по иным соображениям. Память – самая важная вещь в мире, поскольку все мы – лишь то, что мы помним. И у моего внутреннего Миллера есть один совет для того, настоящего Миллера, который так лихо придумал объединенный чемпионат. Он его не прочитает, а если прочитает – не оценит, но в нашей культуре принято писать, обращаясь в том числе и к власть имеющим (хотя, наверное, более всего прав – как всегда – был Бродский, обращавшийся не в властителям настоящего, а куда-то в безнадежное прошлое, в адрес Марка Аврелия и других статуй).

Так вот, я хочу рассказать вкратце историю Джозефа Пулитцера, американского медиамагната конца XIX века. Пулитцер, разумеется, не был так богат и всевластен, как Алексей Миллер – но все же был человеком с деньгами и влиянием. Пулитцер создал свою медиаимперию тяжелейшим трудом, подорвавшим его здоровье – некоторые считают, что попутно он изобрел «желтую прессу», но я бы не был так категоричен. По крайней мере, он учил своих сотрудников быстро реагировать на события, писать тексты на злобу дня и проводить важные журналистские расследования – и в этом качестве, безусловно, стал отцом-основателем современной журналистики.

Последние годы Пулитцер жил вдали от больших городов, которые так любил – либо на яхте, либо в своем имении. Он достаточно рано – в сорок с чем-то – почти ослеп и приобрел крайне болезненную чувствительность к звуку, после чего почти все время пребывал в комнатах с особой обшивкой, защищенных от внешних воздействий. Его жизнь трудно было назвать приятной, а сам он явно страдал от невозможности управлять любимым делом непосредственно. Но даже если вы никогда не пользовались ни одним из товаров Пулитцера – а где найти те его газеты с миллионными тиражами, кроме как в катакомбах библиотек и архивах Google – вы знаете его фамилию.

Джозеф Пулитцер, как и Альфред Нобель, понимал, как устроена память. Вас не помнят, если вы просто что-то сделали – и тем более, если вы просто чем-то управляли. Вас помнят, если вы дали чему-то бессрочному свое имя – и желательно, чтобы это было что-то более важное для масс-медиа, чем ваши наследники (конечно, Пэрис Хилтон сделала не так уж и мало для своего прапрадеда Конрада Хилтона и его сети отелей, но рассчитывать на такую удачу не приходится). Поэтому американские миллиардеры основывают собственные частные университеты и стипендии.  Поэтому мы то и дело вспоминаем заурядного генерал-губернатора Канады лорда Стэнли и знаем фамилию Пичичи лучше, чем Тельмо Сарру, хотя второй забил заметно больше голов, чем первый. Поэтому Пулитцер создал первую в мире школу журналистики и оставил ей достаточно средств для ежегодной премии, присуждающейся уже почти сто лет.

Но у Алексея Миллера связаны руки. Он не может переименовать «Газпром» в честь себя – это формально не его компания. Он не может дать свое имя ни «Зениту», ни его стадиону, ни даже чемпионату, который придумал. Жестокая, бесчеловечная реальность XXI века, где так сложно пользоваться правами автократа, даже если ты им вроде как являешься. В честь какого-нибудь никчемного наркома почт и телеграфа Подбельского, работавшего плохо и недолго, хотя бы названа улица и станция метро – блистательный газовый гигант Миллер не может рассчитывать даже на это. Мы храним прошлое, каким бы бессмысленным оно ни было – но перейти из настоящего в прошлое совсем не так легко, как кажется.

Поэтому, какой бы замечательный чемпионат не придумал Алексей Миллер, никто его не запомнит и не оценит (еще раз – кто помнит создателей Кубка и Лиги чемпионов?) Если ему хотелось оставить свой след, куда надежнее было бы вкладываться в создание премии и называть ее своим именем. Если нужно мировое значение – премию Миллера можно вручать лучшему владельцу клуба. Нефтяные шейхи, для которых скоро клуб какой-нибудь премьер-лиги будет таким же обязательным аксессуаром, как эскалатор в доме и золотая ванна в лимузине, с удовольствием примут очередную награду из рук российского коллеги. Если хочется социальной важности, можно награждать лучшего тренера – и, разумеется, лучшего детского тренера. Желательно деньгами – впрочем, детские тренеры не более закормлены, чем лауреаты Нобелевской премии по литературе, и обойтись можно будет сравнительно скромным бюджетом. Для надежности можно награждать и тех, и других – собственно, Альфреда Нобеля с его широким набором лауреатов знают куда лучше, чем Джона Филдса. К сожалению, трюк лорда Стэнли, подарившего турниру НХЛ его главный приз, уже не пройдет – хотя бы потому, что канадский генерал-губернатор продвигал хоккей, когда это еще совсем не было модно.

Серьезно, еще не поздно подумать о других вариантах. Объединенный чемпионат – большая вещь, рискующая сломать все устройство современного футбола (что не так плохо, как кажется, но все-таки будет болезненно). Он мало кому нужен и мало кого порадует (разве что Игорь Денисов попросит еще больше денег, поскольку станет лучшим опорником более сильного турнира). Его можно запустить, но это не решит главного – над Алексеем Миллером пошутят-пошутят, да и забудут рано или поздно (как уже почти забыли Кодекс чести, который, надо отдать должное Сергею Фурсенко, обошелся в совершенно незначительную на фоне умозрительных миллиардов сумму).

А вот об этой вымышленной премии все будут писать (чем сложнее становится мир, тем больше мы ценим патриархальную сезонность праздников и регулярных событий). Можно попробовать вручать ее еще и журналистам – если хватит духу, то действительно лучшим во всем мире, а не только работающим внутри газпромовской империи и на каких-нибудь проедающих налоги государственных спортивных сайтах – тогда она точно станет важным событием года и будет обсуждаться по существу, без шуток и кличек. Но лучше, конечно, ограничиться владельцами и менеджерами, желательно со всего мира. На этом уровне можно чувствовать себя свободно, здесь сложно опозориться. Этот уровень не останется без внимания; все медиа мира – от Гугла и Фейсбука до газет какого-нибудь Ресифе – не смогут проигнорировать такую премию. Большие люди любят футбол, но в нем пока что так мало возможностей почувствовать себя по-настоящему молодцами. 

Не сомневайтесь, говорит мой маленький внутренний Миллер, это отличный, беспроигрышный вариант. Оставьте устройство турниров другим – еще чуть-чуть голодным, странным, бойким; тем, кто хочет зарабатывать деньги и делать футбол лучше, тем, кто отличает миллиард долларов от миллиарда евро, а болельщиков 80-х от болельщиков 2010-х. Они в итоге разберутся, что лучше и правильнее. «Зенит» все равно сумеет что-нибудь выиграть, по какой бы системе он ни играл. Стадион все равно придется достроить, как бы он всем уже ни надоел. Не надо пытаться менять будущее, если все, что на самом деле хочется – это остаться в прошлом.

logoАлексей Миллер
logoЗенит
logoОбъединенный чемпионат