«На патриотизме прожить можно, но если слетишь из хоккея, никто о тебе не вспомнит»
RussianHockeyStyle.Ru поговорил с одним из сильнейших защитников своего времени Сергеем Тертышным о хоккее девяностых, Северной Америке, «Тракторе», «Магнитке» и Валерии Белоусове.
НАЗАРОВ, ПОСЛЕДНИЙ СЕЗОН БЕЛОУСОВА
Вы дважды работали тренером в «Тракторе». Помните, как попали в команду Андрея Назарова?
Сначала Андрей был генеральным менеджером, а я в это время работал с «Трактором-2». Потом в главной команде произошли перемены, Назаров стал главным тренером, его помощниками стали Игорь Калянин и Андрей Зуев. Им нужен был тренер по защитникам. Назаров предложил мне. Помню, сказал тогда: «Давай, попробуем». Я подумал: «Почему, нет?».
Тогда из всех нас только у Игоря Калянина был опыт работы – он входил в тренерский штаб Геннадия Цыгурова, до этого работал в школе. Но никто из нас не думал отказываться от предложения «Трактора», мы понимали, что второго такого шанса, второго предложения из клуба суперлиги может и не случиться. По большому счету, мы тогда рискнули. И это сыграло. Мы сделали ставку на вертикальный хоккей, атаки сходу, на силовую борьбу. У нас была серьезная предсезонная подготовка, так как мы понимали – пока топовые команды раскачиваются, мы можем набрать достаточно очков для попадания в плей-офф. Эта стратегия работала, а вот на Кубок команды уже не хватало.
Как вы пришли тренером в «Трактор» во второй раз?
Перед сезоном 2010/2011 руководство «Трактора» поставило перед Андреем Сидоренко задачу выиграть Кубок Гагарина. Но в начале сезона команда, насколько я помню, проиграла несколько матчей подряд, после чего «Трактор» расстался с тренером по защитникам Олегом Давыдовым. На эту позицию пригласили меня. Но с Сидоренко я провел только одну тренировку. Его уволили и в «Трактор» вернулся Белоусов. Продолжили мы с ним.
У него почти получилось построить чемпионскую команду. Но «Трактор» в какой уже раз в своей истории в самый важный момент проиграл «Динамо».
Нам не хватило психологии победителей. Мы говорили игрокам, что, может быть, финал – у кого-то будет единственный раз в жизни, что нужно выигрывать Кубок, что второе место – это неудача. Но, мне кажется, некоторые из ребят еще до финала были довольны и вторым местом.
Что Белоусов сказал в раздевалке после гола Цветкова в шестом матче?
Ничего особенного. Зашел в раздевалку, не сразу, конечно. Все были эмоционально опустошены. Когда зашел – поблагодарил за сезон, всем пожал руки. Что еще можно было сказать?!
А что с командой случилось в следующем сезоне?
Большинство ребят подумали, что смогут выехать на старом багаже. Они не поняли, что все надо забыть и начинать работать заново – на следующий сезон. Это очень тяжело, я через это тоже проходил. А еще, конечно, соперники стали на «Трактор» настраиваться иначе – как на топовую команду.
Константиныч меня еще в Швейцарии на сборах спрашивал, почему я нервничаю, говорил, что все нормально будет. Но я понимал, что команда не готова, не мобильна, видел, что люди мажорятся ходят. К тому же физподготовкой у нас почему-то занимался некий массажист-экстрасенс из Белоруссии.
Начало сезона подтвердило мои мысли. Нас полностью переиграло «Динамо» в Кубке Открытия, а потом мы проиграли в Подольске. И весь сезон в итоге получился очень плохим. Мы даже в плей-офф не попали.
Как Белоусов переживал эту неудачу?
Внутри себя. Но, конечно, определенные его настроения были видны. Особенно после того, как он вернулся с Олимпиады. У него немного руки опустились. Мне так показалось. Сборная плохо сыграла в Сочи – это сильно надломило Белоусова. В Челябинск он вернулся опустошенным.
Кто был лучшим защитником того «Трактора»?
За небольшими исключениями каждый игрок дополнял общую картину. Допустим, Кью. Человек, который в одиночку мог решить любой вопрос. Даже в атаке. Рябыкин был душой команды, еще одним тренером – только на льду, был человеком, который не даст кому-то забаловать или схалявить. Васильченко – отличный стоппер, без раздумий ложился под шайбу, мог подраться. И Рязанцев еще. Они все были единым кулаком. Дополняли друг друга.
И в нападении было также. Поэтому был и результат. Например, звено Чистова и Кузнецова. Можно вспомнить, как в лучшие времена у них в центре играл Булис! Он был настоящим бриллиантом для того состава, делал всю черновую работу в обороне. Он вообще на чеха не был похож.
Каким был ваш последний рабочий день с Белоусовым?
Он же не до конца сезона доработал – поэтому, сейчас уже не вспомнишь. У него были проблемы со здоровьем, к этому добавились проблемы с плечом – поскользнулся на улице, неудачно упал. В общем, Константиныч уехал в Швейцарию лечиться, сезон мы дорабатывали с Равилем Гусмановым, в Кубке Надежды.
Белоусов нам сказал примерно следующее: «Давайте, работайте. Нужно постараться выиграть хотя бы этот Кубок». Но всем было уже понятно, что происходит, настроить команду было невозможно. Сезон был закончен задолго до этого.
ДЕБЮТ В «ТРАКТОРЕ», ПОЛУФИНАЛЫ С «ДИНАМО»
Ваш игровой дебют в «Тракторе» пришелся на сезон 1987/1988. Помните, как Геннадий Цыгуров вызвал вас в основную команду, как поставил на стартовый матч чемпионата с Ригой?
Геннадий Федорович меня знал еще с юношеской сборной, он вел ее. Поэтому для меня не был неожиданным тот вызов в «Трактор». Он меня вытащил на предсезонку, я думал – просто буду тренироваться с основной командой, отработаю, тоже будет полезно. А Цыгуров ввел меня в состав и, к моему удивлению, выпустил в стартовом матче того сезона – в четвертой паре, с Сергеем Парамоновым. Мы тогда победили (4:1), а Рига по итогам чемпионата стала второй – в финале они проиграли ЦСКА.
Я сыграл в сезоне девятнадцать матчей, понюхал, как говорится, порох Высшей лиги чемпионата СССР. А когда не играл за «Трактор», Геннадий Федорович меня сразу отправлял в челябинский «Металлург». Плюс я постоянно ездил в сборную. Игровой практики было очень много. Достаточно интересная жизнь была, и я был переполнен счастьем, мне было семнадцать, о деньгах я не думал совсем, мысль была только одна: «Я – игрок «Трактора»». Для меня это было все!
Интересно, что мне, в общем-то, повезло, что мой дебют выпал на игру «Трактора» в Высшей лиге. Дело в том, что в сезоне 1986/1987 «Трактор» вылетел из нее – команда тогда проиграла «Автомобилисту» стыковые матчи. Но лигу под «Трактор» расширили, сделали четырнадцать команд. И у меня получилось сыграть.
После этого вы уехали в свердловский СКА, служить. Нельзя было не ездить?
Тогда были такие законы – армию нужно было проходить обязательно. До молодежного чемпионата мира я играл в Свердловске. А сразу после чемпионата мира уехал в другой СКА, ленинградский.
В Свердловске вы занимались только хоккеем? Или совмещали игру с обычной службой в армии?
Только хоккеем. Мы жили в спортивной роте, на въезде в город. Сапоги не носили, но каждый из нас знал – за любую провинность можно слететь из команды и поехать в настоящую часть. А лига, кстати, была достаточно сильной: там играли Уфа, Омск, Усть-Каменогорск, Новосибирск.
В Ленинграде вы провели год?
Да, и меня там хотели оставить. Естественно, нужно было подписываться на офицера, бумаги уже были готовы. Но во мне и в «Тракторе» был заинтересованы. Начались «качели», разборки. Тогда еще статья была в газете «Труд» с громким заголовком «Что творит армия?!». Нас с тренером СКА Геннадием Цыганковым, помню, после статьи даже вызывал к себе главный генерал в Ленинградском военном округе. Спрашивал: «Сергей, что ты творишь? Вот тебе три ордера на квартиры, выбирай». Но я ответил: «Нет, я все решил, домой хочу». А потом и клубы все-таки полюбовно договорились.
Между прочим, Цыганкову я тоже очень благодарен, хороший тренер и человек. В той ситуации помог мне, поддержал. Так в середине сезона я оказался в «Тракторе». Там главным тренером уже был Белоусов. Это было в январе 1991.
Ленинград – особенный город. Понравилось там жить?
Конечно. Город мне очень сильно нравился и сейчас нравится. Спокойный, легкий, люди доброжелательные. Мне было двадцать лет, я удовольствие получал от всего: от жизни и игры. База у нас была в центре города, десять минут до Невского – в любой момент можно было выходить и гулять там.
И команда хорошая была. Незадолго до этого, в сезоне 1986/1987 они стали третьими в чемпионате Союза. Это было очень серьезное достижение.
Как в Челябинске сформировалась та замечательная команда, которая взяла две бронзы в 1993 и 1994?
Ее контуры нарисовал Цыгуров. Он отслеживал молодежный хоккей, понимал, что поколение Тимофеева, Рожкова, Глазкова, которым было уже за тридцать, вскоре будет меняться на новое, видел, кто именно заменит ветеранов – челябинские ребята 1970, 1971 и 1972 годов рождения. Те люди, с которыми можно работать на перспективу, дать результат не сразу, но через два-три года.
Вообще Геннадий Цыгуров для меня – лучший тренер. Как и Владимир Шабунин и Николай Бец, у которых я учился в школе. Как и, разумеется, Валерий Белоусов. Такой человек как Цыгуров нужен в любой хоккейной системе, он может разглядеть игрока, его потенциал, поверить в человека.
Но Цыгуров, как бы я его не любил, это защитник, его хоккей – это схемы, строжайшая дисциплина, не очень много импровизации. В большей степени закрытый хоккей. Да, он дает результат, но хоккей Белоусова совершенно другой, он разнообразен. Белоусов позволял импровизировать тем людям, которые могут это делать, могут исполнить момент. И именно Константиныч и собрал в итоге тот «Трактор», о котором говорила вся страна.
Команда начала девяностых была одной семьей?
Конечно. Олег Мальцев, Федулов, Астраханцев были постарше, а остальные – молодые, плюс оборона практически вся была молодой! Черная пара – я и Шварев, вторая пара – Сапожников и Давыдов, третья пара – Никулин и Копоть, Гловацкий, Гончар.
Интересы были одинаковые. А еще не было большого разброса в суммах контрактов. Что тоже влияло на атмосферу в команде. И больших денег не было в «Тракторе». Помню, премии у нас были от коммерческих структур и разных авторитетных ребят. Гол забил – вот тебе на звено сто долларов. Ты эту сотку делишь на пять. Многим из нас тогда дали квартиры, у меня на северо-западе была. После победных матчей, если на следующий день был выходной, мы ехали в магазин, закупались, ехали все вместе к кому-нибудь в гости и отмечали победу. Жили одной семьей, без какой-либо зависти друг к другу. Мы не получали больших денег, были молоды, жизнь была совсем другой, время шло иначе. Мы делали одно дело.
Но так и не выиграли золото. Ни в 1993, ни в 1994 годах.
Максимально близко мы подобрались к финалу в 1993. Многие говорят про судейство нашего полуфинала с московским «Динамо», но я не буду говорить про судейство. Что, кто-то всерьез думал, что в Москве «Динамо» будут судить по-другому? Да, были нюансы, детали, но я не могу сказать, что нас там прямо «убивали», засуживали. Мы проиграли сами.
После домашней победы мы вели и во втором матче, в Москве. И при счете 2:0 нужно было матч выигрывать, выходить в финал. Мы вели 2:0 до 52 минуты, потом за «Динамо» забил Николишин, но счет 2:1 держался практически до самого конца. И тогда ошибся Олег Мальцев. Он с шайбой выкатился из своей зоны, а затем с очень дальней дистанции бросил по воротам. Этого, конечно, делать не надо было, нужно было держать шайбу, закатываться с ней в чужую зону. А так «Динамо» организовало контратаку, навал, шайба оказалась под Зуевым, и Козлов затолкал ее в ворота. Правильно или не правильно – это уже никого не интересовало. Конечно, гол засчитали, а мы проиграли в овертайме. На следующий день – по буллитам, хотя тоже вели в счете (3:2).
А в 1994 году нам я считаю, не хватило мотивации. Были определенные моменты вокруг команды, какое-то равнодушие со стороны власти что ли. В целом эмоции уже были не те. Мы опять дошли до полуфинала, но там «Динамо» было уже сильнее. В Челябинске мы проиграли 2:4, хет-трик сделал Бахмутов, а в Москве – 2:3, два гола забил Валерий Белов.
Уже через полтора года от той команды остались лишь воспоминания.
Ребята потянулись в другие места, кто-то в Канаду, кто-то в Тольятти, кто-то в Магнитогорск. В Европу люди уехали. Молодость закончилась. Пришло время зарабатывать. Причем, я не считаю, что это плохо. Если не было денег в «Тракторе», если здесь у тебя была зарплата, например, в 400 долларов, а в другом месте тебе предлагали 2000 и бонусы, ты, конечно, выбирал второй вариант. Это обычные рыночные отношения. И было очень неприятно, что в Челябинске, когда мы все уходили, вспоминали про патриотизм, что-то писали в СМИ. На патриотизме можно прожить, но если ты слетишь с хоккея, никому ты не будешь нужен, никто о тебе не вспомнит.
Каким Белоусов был в начале девяностых?
Он нам многое прощал, если речь шла не о хоккее. Мы были молоды, часто не знали, как голову на место поставить. Но в игре он требовал дисциплины. Он уже тогда практически не повышал голоса на хоккеистов. Если игрок не принимал его требований, он закрывался, просто не разговаривал с человеком, не замечал его. Это вот отрицание человека – хуже всего. Я потом себе этот прием, кстати, взял на вооружение.
На ком тестировали?
На одном талантливом челябинском защитнике, который сейчас играет в «Тампе». Его подарок – игровое джерси его команды – висит у меня дома на самом видном месте.
Я заходил с разных сторон: «Никита, давай работать». Он все время спорил, столько бесед душевных и задушевных мы провели – ничего не влияло. Я видел, к чему все идет и в итоге взял паузу, неделю с ним не разговаривал. Он и так подъедет, и с этого бока, и с другого. Я отворачивался. И ведь дошло до человека.
Когда у нас в плей-офф серебряного сезона появились проблемы с нападающими, мы поговорили с Константинычем, я рекомендовал Нестерова. Когда нужно было выстрелить, в самый сложный момент – он это сделал.
Сейчас общаетесь?
Конечно. Когда он уезжал, я проводил его такими словами: «Ты приедешь в таком возрасте, что за тобой будут очень внимательно смотреть. Сразу в главной команде тебе сыграть не дадут, год-два нужно будет пахать в фарме». В прошлом году он отыграл в Кубке Стэнли, в финале. Но я после этого постарался до него донести, что никакой новой жизни в НХЛ для него не началось, начались только самые большие испытания. Второй сезон самый сложный. И в этом году его спустили в фарм, он стал дергаться. Я ему сказал: «Забудь все что было, начинай опять работать. И не вздумай звонить агенту на предмет обмена – поменяют, ты в другой команде будешь не нужен». Пока у него все идет вроде бы неплохо, но нужно еще и еще себя зарекомендовывать. Года два еще. Только после этого человек становится истинным игроком НХЛ.
СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА
А как вы сами уезжали за океан летом 1994?
Кто бы что ни говорил, вершина карьеры любого игрока – НХЛ. Это самая лучшая лига, другие ее никогда не достанут. Конечно, мне хотелось попробовать себя там.
Но до НХЛ вы так и не добрались.
Да, два сезона провел в фарме «Вашингтона», в Портленде. Сейчас думаю, нужно было еще год-два потерпеть, дождаться своего шанса, улучшения ситуации. Дело в том, что генменеджер «Вашингтона» был зациклен на защитниках топового уровня, он все время выбирали их на драфте. У них в основе играли Тинорди, Йохансон, Жюно, они все время были в Матчах звезд, пробиться в состав через них было нереально. Плюс у меня не было агента, я был сам по себе. Поэтому, может быть, нужно было еще ждать. Тем более, что новый годовой контракт после двух лет они мне предлагали.
Мне кажется, игроки из провинции и России в то время были элементарно не готовы к новой жизни – поэтому многие и не пробились в НХЛ.
Во-первых, в первый сезон я был не готов чисто физически. Во-вторых, да, дело было в психологии. Например, для меня было дико, что я играю только в равных составах или в большинстве. Я не понимал, почему не выхожу на лед, если команда играет вчетвером или втроем. А это было частью их до мельчайших деталей продуманной системы.
В первом сезоне мне явно не хватало массы, но на второй год я стал весить уже 92 килограмма, мог держать удар, толкаться. Стал набирать очки. И в итоге меня подняли в основную команду, уже по ходу первого раунда плей-офф. У них был под вопросом один защитник, они вытащили меня на подстраховку. Потрясывало меня серьезно. «Вашингтон» играл в Питтсбурге, я прилетел ночью. Тренировка с командой и на следующий день игра – против Ягра и Лемье. Но дебютировать в НХЛ не получилось, защитник, который был под вопросом, все-таки сыграл. Это был как раз тот матч, в котором было четыре овертайма. Я сел на трибуну в шесть вчера, а вышел со стадиона в три ночи. Сергей Гончар вышел на лед 117 раз.
С ним вы начинали в «Портленде»?
Все верно. Мы вместе прошли первый тренировочный лагерь «Вашингтона», сыграли в нескольких выставочных матчах, а потом прыгнули в машину и вместе поехали в «Портленд». Там, кстати, работал Барри Троц, очень грамотный дядечка, не зря сейчас он так успешно работает с «Вашингтоном».
А Гончар – красавец, его подняли в «Вашингтон» сразу после нового года, как только локаут закончился. Клуб брал его как защитника-домоседа, который может, например, расколоть игрока, сыграть жестко, но он быстро перестроился, понял, что толкаться там есть кому и стал играть в свой хоккей, более умный, с передачами, стал использовать свой точный бросок. И сделал в НХЛ отличную карьеру.
Сейчас он начинает тренерский путь в «Питтсбурге», и я думаю, совсем скоро он вполне может появиться в России в качестве главного тренера.
С «Вашингтоном» тогда работал Джим Шонфилд?
Да, боец бывший. Рыжий такой. Общались только на выставочных матчах и когда меня подняли в плей-офф.
Там такая история была, для меня удивительная. Когда меня подняли в основную команду во время серии с «Питтсбургом», Шонфилд перед матчем повел всю команду в ресторан, на ужин. За день до официального матча. Причем, сам оплачивал все. И вот сидим мы, разговариваем, и меня спрашивают: «Ты чего, не пьешь?». Я отвечаю: «Нет, я водичку». А они мне: «Нет, так не пойдет, нужно обязательно быть вместе с командой». И сами – кто бутылочку пива, кто стаканчик вина. Никто, конечно, не увлекался. Пришлось выпить пива. Поужинали, назад в гостиницу, утром – раскатка, вечером – игра.
Вообще, мне вот эта североамериканская система хоккейная нравилась больше нашей. Там лишнего нет, нет всех этих диких собраний, непонятных тренировок. Сейчас в КХЛ, конечно, многое изменилось, но в чемпионате России меня по-настоящему расстраивало это постоянное напряжение.
В Америке никто тебя не контролирует, пришел сам с утра, размялся, спокойно отработал на тренировке, после – в зал, поработал над тем, чего тебе не хватает. В два часа дня ты свободен. Делай, что хочешь и где хочешь. Только помни, на следующий день тебя снова ждет тяжелая работа, помни, если ты вылетел из состава, никто тобой заниматься не будет. Будешь готовиться сам, снова пробиваться, но не факт, что пробьешься, так как за твой спиной в очереди на это место всегда стоят десять других хоккеистов.
В Портленде у вас была квартира на самом берегу океана?
Да, в таун-хаусе. Дом стоял на самом берегу, открываешь калитку черного входа – сразу пляж. Там был такой большой стеклянный балкон, с него открывались отличные виды. Но нужно понимать, что это район Нью-Йорка, Бостона – зимой там холодно, снег идет, на пляже делать нечего. Хотя летом здорово. Когда отлив – пляж с балкона еще виден, а когда прилив – нет, видишь только воду, и такое ощущение, что сидишь на корабле.
Ваши челябинские друзья Равиль Гусманов и Андрей Кудинов тогда тоже играли в АХЛ и, наверное, часто приезжали к вам в гости?
Разумеется. С Равилем мы вообще рядом жили – он играл в Спрингфилде, это в двух с половиной часах езды от Портленда. К тому же мы с ними были в одной конференции, играли по десять матчей в сезоне. Виделись часто.
А еще вас, наверное, постоянно тянуло назад в Россию?
Нет, что касается быта – главное нужно было язык поймать. Мне вот это с трудом давалось. Во всем остальном все было в порядке, там есть для жизни все, все удобно. Портленд – город такой европейский, вокруг – небольшие поселки. Мне повезло с фармом, так как я знал гораздо худшие места, где базировались фармы клубов НХЛ. Канадский Сент-Джон, например. Дома — как у нас в деревнях, машины типа наших «шестерок». Стоит гостиница, от нее по подземному переходу можно попасть во дворец, оттуда также под землей – в супермаркет. На улицу вообще можно не выходить – там холодно. Или, например, фарм «Оттавы». К ним вообще на пароме надо ехать. Такая глушь. Сидеть в таких богадельнях – это ужас, поэтому люди и начинают пить.
На что ушли те 300 тысяч долларов, которые у вас были по первому контракту в Вашингтоне?Там было меньше. Такие деньги были бы, если бы я играл в НХЛ. У меня был контракт на 50000 долларов. Плюс было такое разделение в контракте – 35000 платили по ходу сезона, а 15000 доплачивали уже в конце. Менеджеры «Вашингтона» предложили такие условия, видимо, зная менталитет русских. Впрочем, и это были по тем временам нормальные деньги. Правда, я ими мог бы и лучше распорядиться. Во-первых, машину можно было проще купить. Во-вторых, даже этот вот океан, виды – это все красиво, но я тогда не понимал, что за такой дом надо много платить. Когда начинало задувать с океана, приходилось жечь электричество, а в Америке это недешевое удовольствие. Счета приходили – по 700 долларов в месяц. Деньги уходили быстро.
ЧЕМПИОНАТЫ МИРА, ОЛИМПИАДА
В 1990 вы стали серебряным призером молодежного чемпионата мира. Но должны были выигрывать золото.
Это был турнир на всю жизнь. У нас была сумасшедшая по составу команда – Буре, Жамнов, Буцаев, Зубов, Вячеслав Козлов, Коваленко, Кудашов, Юшкевич, Оксюта. Эту сборную долгое время вел Цыгуров, а на чемпионат мира повез Роберт Черенков. Я играл во втором звене, в паре с Наместниковым, в центре атаки у нас был Буцаев, а по краям – Буре и Коваленко.
Чемпионат мира был в Хельсинки, атмосфера была потрясающей, как и организация. Шикарный был турнир. Шикарная команда.
Он закончился драматичной ничьей со Швецией.
Наши вратари сыграли слабо. Черенков их раскритиковал в итоге после последнего матча. Первые два матча мы размялись на Польше и Норвегии. В третьем столкнулись с жестким сопротивлением Финляндии. Потом обыграли США и проиграли Канаде. Затем был матч с Чехословакией, за которую играл Ягр. Впрочем, тогда он большого впечатления не произвел, был в тени Райхела, тот был настоящей звездой, потом он сделал хорошую карьеру. Но мы спокойно с ними разобрались.
В итоге все решалось в последний игровой день, тогда чемпион определялся в гладком турнире, без плей-офф. Нам нужно было просто обыграть Швецию с Лидстремом и Сундиным. Игра была полностью под нашим контролем, мы выигрывали 2:0, 3:1, а еще за четыре минуты до конца – 5:3. Сундин сделал 5:4, затем шведы сняли вратаря и вместе с финальной сиреной забросили какую-то невероятную по нелепости шайбу. Пять минут все ждали сообщения из Турку, где играли Канада и Чехословакия. Канада выиграла 2:1 и стала чемпионом мира.
С кем в той команде общались наиболее близко?
С Игорем Королевым и Александром Карповцевым. В Хельсинки мы жили почему-то все в одноместных номерах. У Карповцева не пошла игра, а он такой человек – ему нельзя одному оставаться, он начинает себя накручивать, не спит. И Черенков меня попросил переселиться к Карповцеву, чтобы ему было с кем поговорить.
В феврале 1994 вы сыграли на Олимпиаде в Лиллехамере. Турнир получился не слишком впечатляющим – сборная осталась без медалей.
Олимпиада один раз в жизни бывает. Но, честно говоря, я от этого турнира больших эмоций не получил. Еще эти бытовые условия. Мы жили в пионерском лагере. По восемь человек в одном деревянном домике. Рядом была одна большая столовая, в которой ели все олимпийцы вообще.
Финны нас обыграли без вариантов в двух матчах – в группе и за третье место, они были просто сильнее, мобильнее. Самым же обидным было, пожалуй, поражение от Швеции в полуфинале. Но, пожалуй, лучше мы сыграть и не могли.
Еще один ваш крупный международный турнир – чемпионата мира 1999. Тоже, кстати, в Лиллехамере. Команда у России была тогда интересная, но даже в плей-офф не попала.
За весь чемпионат мы проиграли только один матч – на втором этапе Швеции. Правда было много ничьих, с Белоруссией, Финляндией и самая главная – со Словакией. Это был последний матч второго группового этапа, мы были обязаны выигрывать. Но случилась ничья, мы поехали домой. А состав у нас действительно был хороший.
Вашим партнером в той сборной был Александр Хаванов. Лучший эксперт нашего хоккея в настоящем.
Согласен. Он вообще отличный мужик. Мы с ним в хороших отношениях. Интересно, что Хаванов всегда был настроен на учебу. Даже в НХЛ не то чтобы сильно хотел играть. Его задача была другой. Он говорил, что ему главное уехать в Америку, там поступить в университет, получить высшее образование. Но уехал туда и оказался в «Сент-Луисе». Сейчас он самый умный аналитик в нашем хоккее. Как, кстати, и Александр Бойков, с которым мы вместе играли в Тольятти.
МАГНИТОГОРСК, ТОЛЬЯТТИ
Как вы вернулись из США в суперлигу?
Валерий Постников позвонил прямо в Америку. По деньгам мы сразу договорились, так как Магнитогорск предложил мне столько же, сколько Вашингтон.
За четыре года в «Магнитке» вы выиграли абсолютно все.
Сильнейшая была команда, конечно. Мы взяли Кубок России в 1998, чемпионат в 1999, выиграли две Евролиги, суперкубок Европы. Думаю, это был лучший этап моей хоккейной карьеры.
В том числе вы были участником того самого финала Евролиги против «Динамо», когда Борис Тортунов пропустил невероятный гол от Андрея Маркова.
В тот момент я сразу вспомнил матч со шведами на молодежном чемпионате мира. Подумал, неужели со мной повторяется эта неприятная история?! Хорошо, что она не повторилась и в овертайме забил Антипин. Мне кажется, этой победой мы «Динамо» сломали в том сезоне. И когда встретились с ними в финале чемпионата России, психологическое преимущество было на нашей стороне. Даже когда мы проигрывали в серии 1-2. Потом мы взяли три матча подряд и стали чемпионами.
Помните, что сказали в камеру после финала Евролиги?
Конечно! Сказал: «Где это «Динамо»?!». Эмоции переполняли! Такая победа, да еще на фоне московской прессы, которая перед матчем писала, что «Динамо» фаворит, что «Магнитка» Белоусова играет в несовременный хоккей – это все наслоилось, и я не стал сдерживаться после победы.
Белоусов в Магнитогорске сформировался как топ-тренер. Как он менялся?
Как человек – не менялся вообще, все его лучшие качества оставались при нем всегда. А как тренер, конечно, менялся. Хоккей менялся, и Белоусов менялся вместе с ним. Хоккей – динамичная игра, если застрял в прошлом, можешь не успеть догнать уже никогда.
Те победы «Магнитки» – в том числе победы Виктора Гудзика?
Если честно, да. В своем деле он специалист высочайшего уровня. Правда, ему Константиныч все время говорил: «Только к хоккеистам не лезь». Гудзик ведь такой въедливый, щепетильный в нюансах – кто-то пропустит, а он – нет. Если, например, игрок делал не пятнадцать повторений упражнения, а четырнадцать, Гудзик это замечал. И говорил об этом, потому что, все эти мелочи все равно влияли на итоговый результат. В этом он был прав.
Кстати, сын у него тоже очень грамотный в своей теме, с большим будущим. Не зря его сейчас Анвар Гатиятулин привлек в «Трактор».
Из Магнитогорска вы переехали в Тольятти. Это тоже была история Постникова?
Постников всегда был отличным организатором, у него тогда в «Ладе» собралась очень интересная команда. Потом к нему присоединился Канарейкин, приехали два шведских легионера, Бульин, Наместников. Канарейкин подтянул дисциплину. Сезон обещал получиться хорошим. Но когда умер на сборах Безукладников, пошли движения, Постникова убрали, и появился Воробьев.
А я от него бегал все время. Еще до Тольятти у меня был разговор с Ярославлем. Они хотели меня подписать, но я не поехал из-за Петра Ильича, мне его хоккей не подходил. Но Воробьев меня догнал в Тольятти. Его сняли тогда в «Локомотиве», туда пришел Вуйтек, отпустил команду по физике, база у них была от Воробьева, и на этом контрасте команда раскрылась, полетела и выиграла два чемпионата подряд. А я со спиной в Тольятти закончил. Был еще, конечно, период в Омске, куда меня позвал Цыгуров, но там я больше лечился, чем играл.
ЗАВЕРШЕНИЕ КАРЬЕРЫ ИГРОКА, НАСТОЯЩЕЕ, ДЕТСКИЙ ХОККЕЙ
В одном интервью вы рассказывали, как завершили карьеру – пришли домой, вбили в стену гвоздь и повесили на него коньки. Это же метафора?
Нет, так все и было на самом деле. Моя жена может подтвердить. Мы тогда жили в квартире, там была лоджия, обитая деревом.
В один момент я понял, что устал, что на тренировках стал смотреть на время, которое не летело, а тянулось, стояло даже. В таком состоянии любимым делом заниматься нельзя, нельзя обманывать хоккей. У меня такой склад характера – если я играю, то понимаю, что на мне большая ответственность, я не могу подводить команду, людей. И так было всегда. Однажды меня это невероятно утомило. Я понял, что насытился хоккеем. Мне даже отпуска перестало хватать.
История завершилась так. Я действительно пришел домой, взял гвоздь, забил его, повесил коньки. В мае 2006 года мне позвонил Анатолий Тимофеев, позвал на сезон в Тюмень, на хорошие деньги. Подумал, что еще только май, за лето приду в норму. Но эти несколько недель пролетели незаметно. Я сидел около собранного баула и ждал, когда «Рубин», отправлявшийся на сбор, заберет меня и представил, как опять начнутся все эти разъезды, придется тренироваться, выходить на лед. И очень четко понял – ехать я никуда не хочу, ехать никуда не нужно. Набрал Григорича и завязал окончательно.
Мне было 35 лет.
После завершения работы в тренерском штабе Валерия Белоусова в «Тракторе» вы практически исчезли из медиа-поля. Чем занимаетесь сейчас?
Работаю в школе «Трактор» с защитниками. Веду несколько годов, начиная с 2004 и старше, до выпускного. Каждый день у меня лед, работа идет по общему плану с тренерами команд разных возрастов. Направление тренировок – техника владения коньками и клюшкой, отработка броска из различных игровых ситуаций, теория. Причем на одной тренировке у меня ребята только одного года – восемь-десять человек. Брать больше не стоит, эффективности не будет.
Вы же не сразу оказались в школе?
Через несколько месяцев после того, как закончил в «Тракторе». Работу в других клубах мне не предложили, школа была вариантом. Не дома же сидеть. К тому же в школе «Трактор» как раз не было узкоспециализированной работы с защитниками. Идея не новая, опробованная в Европе и Северной Америке. Мы переговорили с руководством школы, идея была одобрена, я начал работать.
Любой хоккейный тренер профессионального клуба – всегда под стрессом. Паузы необходимы?
Если все идет хорошо, команда на ходу, закончила год успешно – у тренера эмоции положительные, на базе успешного сезона он строит планы на следующий. В таком случае паузы не нужны, работаешь по накатанной, отдохнуть, морально разгрузиться успеваешь летом в отпуске. Паузы, возможно, нужны, когда есть проблемы в работе, в команде. Но, конечно, важно, чтобы они не затягивались на несколько лет.
Фото – «Трактор», «Металлург» Магнитогорск, Championat.Com, Сhelyabinskhockey.blogspot.ru, открытые источники
Видео – открытые источники
