«Меня пригласили на роль в «Крестном отце». Малобюджетный фильм? Тогда я не могу на это пойти». Семнадцатая глава автобиографии Эспозито
Ссора с Боумэном, страшная встреча с Форманом и собственный бар.
Я играл на Кубке Канады 1976 года. В первом матче забросил две шайбы сборной Финляндии. Второй матч мы играли в Торонто против русских. Я был в составе, но Скотти Боумэн редко выпускал меня на лед. Я почти всю игру просидел на лавке. Мне было 34 года. Я сидел там таким злым, что аж глаза болели.
После игры журналисты спросили меня об этом. Я ответил: «Не ко мне вопрос. Лучше вон у мозговитого нашего спросите». Я играл ради своей страны, а не ради Скотти Боумэна. «Фил недостаточно хорошо катается, чтобы играть против русских», – сказал Скотти.
Мы приехали обратно в Монреаль. Мы шли к Форуму с Джерри Чиверсом, с которым жили вместе, и по дороге встретили Скотти.
– Доброе утро, – сказал он.– Да шел бы ты на**й со своим добрым утром. Ты мне не нравишься, я не нравлюсь тебе. Ради бога, давай не будем друг другу врать. Мы должны сделать дело для страны, и я его сделаю. Даже можешь не переживать за меня. Вот только не надо мне врать и притворяться, что ты хорошо ко мне относишься, – ответил я.
Боумэн со мной до конца турнира не разговаривал. Я забросил четыре шайбы и отдал три передачи в семи матчах. Впрочем, тот турнир и рядом не стоял по значимости с Суперсерией 1972 года. Мы даже не сыграли в финале с русскими – их до этого чехи выбили.
После того как Скотти посадил меня на скамейку, он перестал для меня существовать. Нельзя меня так унижать. Нельзя и все. Не надо мне лапшу на уши вешать про то, какие быстрые эти русские. Я немало против них поиграл.
В 1976 году мы с Донной поженились, и я купил дом на Лонг-Айленд – рядом с Атлантик-Бич на улице Тиога, прямо у воды. Я часто гулял со своими собаками по пляжу, когда хоккей вгонял меня в депрессию. Только я и собаки – больше никого. Дело было зимой, так что дул сильный ветер. Я бросал мячик, собаки убегали за ним, а я присаживался и задумывался. Может быть, я и не похож на задумчивого человека, но я могу несколько миль пройти в одиночку или пойти в кино один – и на фильм даже внимания не обращать. На пляже мне легче думалось. Это было сравнимо с тем, как если б я был на лодке, пил пиво, расслаблялся, слушал шум волн и думал о том, как дальше быть.
Вскоре после того? как мы заселились в новый дом, к нам в гости приехала Джо Энн – сестра-близняшка Донны. И жила с нами следующие семнадцать лет.
На следующий год «Парамаунт» уволил Билла Дженнингса и назначил Сонни Уэрблина управлять «Рейнджерс», «Никс» и ареной «Мэдисон Сквер Гарден». Мне очень нравился Сонни. Он был потрясающим человеком. Сонни то и дело звонил и спрашивал:
– Что вы сегодня с Донной делаете?– Ничего...– Тогда мы с Ли приглашаем вас на ужин.
Я всегда думал: «А что, если об этом узнают остальные игроки?». Тогда они меня той еще подлизой считали бы. Но разговаривая с Сонни, я кое-чего добился для команды. Я убедил его в том, что тренировочный каток нам нужен поближе к городу. Именно поэтому мы стали тренироваться в Рае (небольшой город севернее Манхэттена – прим. пер.). Так что жить теперь можно было в самом Нью-Йорке, а не за тридевять земель от него, на Лонг-Айленд.
Мы частенько ходили с Уэрблинами в ресторан 21 Club (один из самых дорогих и роскошных ресторанов Нью-Йорка – прим. пер.). Он всегда старался, чтоб я был на виду у публики. Он хотел, чтобы про нас писали на шестой странице The New York Post (имеется в виду раздел светской хроники – прим. пер.). Он как-то сказал Рону Дюгэю: «Иди, потусуйся в Studio 54. Пусть о тебе в газете напишут» (культовый ночной клуб – прим. пер.).
Однажды Сонни повел нас в 21 Club с Говардом Коселлом (известный спортивный журналист – прим. пер.), который стал подкатывать к Донне. Я объяснил Говарду, чтобы он убрал от нее свои руки, а он рассмеялся. Его жена Эмми тоже рассмеялась и сказала: «Говард, какой же ты проказник!». А мне было совсем не до смеха. Я сказал: «Я не хочу, чтобы ты ее трогал. Мне это надоело». А он снова рассмеялся. Донне это понравилось не больше, чем мне. Он был гадким старикашкой. Ну вот как я сейчас. Мы ведь все с возрастом такими становимся.
Я таких любителей взбаламутить воду, как Говард, вообще не видел. Как-то раз Род Жильбер, Донна и я были в Лас-Вегасе с ним. Так меня из-за него чуть не убили. Мы сидели у бассейна, как вдруг вошел со своей свитой Джордж Форман, недавно ставший чемпионом мира по боксу в супертяжелом весе (Форман стал чемпионом мира в 1973 году, а потерял титул в 1974-м – когда Фил еще играл в «Бостоне». Второй раз Форман стал чемпионом мира уже в 1991 – Эспозито тогда уже десять лет как завершил карьеру и занимался созданием нового клуба во Флориде – прим. ред.). Джордж был одет в джинсовый комбинезон на голое тело. Я подумал, что он – один из самых огромных людей, которых я когда-либо видел.
Коселл крикнул Формену:
– Эй, чемпион! Иди-ка сюда!– Привет, Говард, – сказал Форман.– Слушай, тут какой-то хоккеистишка говорит, что в любое время одной левой выбьет все дерьмо из любого черного.
Формэн посмотрел на меня.
– Братан, я даже слова не сказал. Ни единого, бл**ь, слова, – только и мог сказать я.– Я знаю. Эх, Коселл, однажды я тебе все-таки врежу как следует, – ответил Форман.
Ховард рассмеялся.
– Ты че, хотел, чтобы меня убили? – спросил я Говарда, когда Форман ушел.– Фил, да ты бы с ним справился, – ответил он, хохоча.
Одним из первых решений Сонни Верблина было поселить всех игроков «Рейнджерс» в городе. Мы переехали на угол 59-й улицы и 2-го проспекта. Мы жили на 33-м этаже в однокомнатной квартире, а сестра моей жены – Джо Энн – спала на раскладном диване. Начался новый этап жизни. Мое самое счастливое время в Нью-Йорке.
Мы часто ходили с Донной и Джо Энн в рестораны, которые располагались на 58-й улице между 2-м и 3-м проспектами. Там было несколько итальянских ресторанов, кафе «У Дюи Вонга» (китайский ресторан – прим. пер.) и бар «У мистера Лаффа» (ночной клуб и один из первых спортбаров Нью-Йорка – прим. пер.). И я повсюду ходил с ними – с двумя роскошными близняшками. Не знаю, что думали люди, видевшие меня. Я говорил Донне про ее сестру: «Как же меня это бесит. Я забочусь о ней, а отдачи никакой. Ждешь-ждешь от нее хоть какой-нибудь отдачи, но ее все нет и нет». Я ее так и не дождался. По моим подсчетам я тратил на Джо Энн порядка 50 000 долларов в год – и это уже после налогов, потому что я ж не мог оформить ее как содержанку.
Я зарабатывал 400 000 в год. Жизнь была прекрасна. У «Рейнджерс» дела стали налаживаться, болельщики в Нью-Йорке стали получше ко мне относится, потому что я хорошо играл. И не травмировался. Я чувствовал себя и выглядел потрясающе. Это уже после полтинника все становится дряблым. Когда ты начинаешь сидеть на своих яйцах, и обтягивающие трусы носить уже не можешь.
На тренировки я ездил по мосту Таппан Зи через округ Оранж. Частенько заезжал по дороге за Донни Мердоком, Роном Дюгэем и Роном Грешнером, и мы вместе ехали на тренировку. Рон Дюгэй был высоким и красивым парнем с прекрасной речью; он без остатка выкладывался на льду. Ронни слишком любил хоккей, чтобы попадать в неприятности из-за бухла или наркотиков. Ронни невероятно умен, и по сей день пребывает в великолепной форме. Он женат на прекрасной женщине – модели Ким Алексис.
Ребята спорили за заднее место в машине, потому что там можно было поспать.
– Так, пацаны, может расскажете мне, чем вы вчера ночью занимались? – спрашивал я.– Фил, братан, ты бы видел его телку! Что мы с ней только не делали. Мы ее во все стороны крутили. Она вообще без башки была. Знатно оторвались, – отвечал Мердок.
Мне становилось завидно. Я говорил:
– Давай дальше рассказывай. Я с вами чувствую себя молодым.
Я постоянно угорал с ними. Я наслаждался их обществом.
Иногда у Донни Мердока сносило крышу. Как-то на тренировке он постоянно падал, при этом высоко держа клюшку. Мы опасались, что он кого-нибудь зацепит ей или коньком. Я сказал Джону Фергюсону: «Убери его со льда, пока он не покалечил кого-нибудь».
Однажды Ферги отвел Мердока в комнату и дал ему там затрещину. Я тоже так сделал один раз. Я сказал ему: «Приведи свою жизнь в порядок, сукин ты сын». И вмазал ему по лицу. У него аж все онемело.
Когда Мердок играл на свежую голову, он был великолепным хоккеистом. Он просрал очень и очень перспективную карьеру.
Он вернулся к концу сезона после того, как его взяли с наркотиками и дисквалифицировали (см. примечание выше: Мердок пропустил половину сезона – прим. ред.). Он играл в тройке со мной и Донни Мэлони. Нас называли «Тройка Крестного отца». Потому что в тройке было два Дона и Крестный отец. Мне это очень нравилось. Круто звучало.
Несколькими годами ранее у меня была возможность попробовать себя в кино – меня пригласили на роль Джино, мужа Талии Шир в фильме «Крестный отец». В фильме Джино подставляет Сонни Корлеоне, которого играет Джеймс Каан, и последнего убивают. Я должен был пробоваться на роль вместе с Тони Конильяро из «Бостон Ред Сокс». Но потом узнал, что мне из-за съемок придется пропустить полсезона. Это был в 1971 году, и я был на вершине своей карьеры.
– Я это сделаю за пару сотен тысяч долларов, – выдвинул я условия.– Это малобюджетный фильм, – ответили мне.– Тогда я не могу на это пойти.
«Крестный отец» – лучший фильм всех времен. Была там одна фраза, по которой я стал жить – как только ее услышал: «Держи друзей рядом, но врагов еще ближе». Я всегда жду сцены, где Марлон Брандо говорит это Аль Пачино. Я старался так и делать, особенно в хоккейных делах. Там ведь надо следить за врагами, и знать, что у них на уме, потому что драться с ними нельзя.
Свой последний матч за сборную Канады я сыграл на чемпионате мира 1977 года. «Рейнджерс» тогда не попали в плей-офф второй год подряд. А ведь до того, как меня обменяли в «Рейнджерс», я ни разу плей-офф не пропускал. И это меня просто убивало.
В том году сборная Канады состояла из игроков, которые не попали в плей-офф НХЛ. Нас называли «вторым составом». Многие ребята решили не ехать, а я поехал. После того как «Чикаго» вылетел в первом раунде, к сборной присоединился мой брат Тони. В составе был Уолт МакКекни и Уилф Пэймент. Так себе командочка у нас собралась.
Я пару раз подрался на том турнире. Мы играли выставочный матч против шведов, и в середине встречи Стиг Салминг, брат Берье, ударил меня клюшкой прямо по яйцам. Я хотел ему отомстить, но это получилось только после игры, в отеле. Мы остановились в отеле Парк Шренберг в Вене, прямо напротив Шренбергского парка и дворца. Я зашел в лифт и встретил там Стига в компании других игроков. И тут же дал ему в челюсть, да причем хорошо так дал. Нас выгнали из отеля, и я заселился в Хилтон. Вечером перед игрой со шведами уже на самом турнире я подошел к их столу за ужином, и сказал: «Если вы, уе**и, возомнили, что сможете нас обыграть, то вы е**нулись. Мы вас покалечим. По-ка-ле-чим!».
Я вел себя как псих. Как настоящий психопат, потому что у нас собралась плохая команда, и шансов на победу мы не имели. Я подумал, что, может быть, получится хотя бы запугать соперников. В итоге мы обыграли и шведов, и чехов. А вот русским проиграли. Они разнесли нас 8:1. Это было как в 1972-м – мы всю игру провели на скамейке штрафников (первую игру с чехословаками канадцы свели вничью, первую шведам – проиграли; во вторых же встречах, действительно, победили и тех, и других. Нашим проиграли дважды – 1:11 и 1:8. Что касается скамейки штрафников, то канадцы на том чемпионате действовали очень грязно, и провели на этой скамейке не только матч против СССР, но и, можно сказать, весь турнир, набрав в общей сложности более 200 штрафных минут в десяти встречах – прим. ред.). Мне было жаль брата. Если б не он, мы проиграли бы 1:16.
Нас заставили на том турнире играть в шлемах. На раскатке перед первым матчам к нам подошел Алан Иглсон, который был начальником команды, и сказал:
– Все должны играть в шлемах.– Я не буду играть в шлеме, – ответил я. Я никогда в жизни в шлеме не играл.– А без шлема тебе не дадут здесь играть.– Ну тогда я поеду домой.– Это даже не обсуждается.
Деньги за турнир должны были пойти в наш пенсионный фонд, поэтому мы все же сыграли в шлемах. После финала ко мне направился президент Международной федерации хоккея Гюнтер Сабецки. Я сорвал свой шлем и швырнул ему. Он подумал, что это подарок. Он потом даже зашел в раздевалку, чтоб я на нем расписался.
– Это не подарок, мудак ты эдакий. Я швырнул им в тебя. Можешь в жопу его себе засунуть. **я лысого я на нем расписываться буду, – сказал я.– Фил! – крикнул Иглсон.– Пошел к черту, Эл. Оставь меня в покое.
Я был в бешенстве. У меня было такое ощущение, что нас бросили на растерзание волкам, чтобы НХЛ и Федерация хоккея Канады, коей фактически являлся Иглсон, смогли на этом заработать. Они постоянно говорили, что все это делается «ради профсоюза игроков», но профсоюз с этого ни копейки не поимел. После 19-летней карьеры игрока моя пенсия составила 32 тысячи канадских долларов (имеется в виду в год – прим. пер.).
Несколько лет спустя выяснилось, что Иглсон обманул нас и с надбавкой к пенсии за Суперсерию 1972 года с русскими. Иглсон был вором. Он украл деньги у Бобби Орра. Он украл у меня. Он украл у профсоюза игроков. Говоря по простому, он был ворюгой. Его в итоге за это в тюрьму и посадили.
Джон Дэвидсон, я и еще пара игроков немного отомстили Иглсону на том турнире. Мы сидели небольшой компанией в номере Иглсона, и он сказал: «Ребят, почему бы вам не пойти выпить в бар? Пейте там вино и пиво сколько угодно». Мы переглянулись, спустились в бар и стали заказывать вино ящиками. Некоторые бутылки там стоили по 200 долларов. Мы грузили один ящик вина за другим на силача Джона Дэвидсона. Его так нагрузили, что он даже не видел куда идет. Мы поднялись в номер к одному из игроков, и стали заливаться винищем. Иглсон чуть с ума не сошел, когда увидел счет. «Вы спятили? Вы хоть понимаете, сколько мне за ваше вино заплатить придется?» – кричал он. Нам же было по барабану. Нечего было говорить «Выпивка за мой счет».
В 1978 году Рон Дюгэй, Рон Грешнер, один его приятель и я открыли бар «Стикс» на 79-й улице. Он продержался с 1978 по 1981-й. Потом он перестал приносить прибыль, и его пришлось закрыть. Но пока он работал, мы были безумно популярны.
Ронни Дюгэй был сердцеедом. Девушки обожали его. Увидеться с ним приходили Шэр, Морган Фэйрчайлд и Фэрра Фосетт. Морган Фэйрчайлд была очень милой девушкой. Шэр показалась мне застенчивой. Она приходила, садилась за столик и ужинала. Фэрра тоже частенько заходила. Я хорошо помню ее ноги, они были восхитительные. Я как-то летел в Лондон одним рейсом с ней и Райаном О’Нилом. Каждый раз, когда она вставала, все мужики в самолете поворачивали голову в ее сторону. Она еще и в короткой юбке была тогда. Господи, какие же у нее были прекрасные ноги! Пальчики оближешь!
Каждый вечер клуб был забит до отказа. Очередь на вход аж за угол уходила. Три года подряд в клуб было не пробиться, но я все равно потерял на этом 250 тысяч долларов. Я играл в хоккей, так что у меня не оставалось времени следить за кассой и бухгалтерией. И не было возможности лично закрывать клуб в три часа утра.
Я обратил внимание, что этот приятель Грешнера много путешествует. То на Супербоул съездит, то на Гавайи слетает. А я все думал: «А за кассой-то кто следит?». Как-то раз я увидел, как бармен открыл кассу, достал деньги, дал сдачу посетителю, а остаток положил в карман. Когда он попытался сделать это в следующий раз, я захлопнул кассу, сломав ему кончики пальцев, тут же уволил его и вышвырнул на улицу. Ну а что мне оставалось делать?
Я нанял Джо Энн на должность метрдотеля, и она заметила, что работники клуба воровали на широкую ногу. В итоге я обвинил приятеля Грешнера в воровстве. Правда, не мог этого доказать.
– Я убью тебя, сукин ты сын, – сказал он мне.– Убьешь, да? Ну попробуй, – ответил я.
Несколько недель после этого я постоянно оглядывался назад при ходьбе.
Мы часто ругались с Донной из-за этого бара. Особенно после того, как Джо Энн увидела, что там происходит. Она обо всем докладывала Донне. Донна вообще не хотела, чтобы я открывал бар. Но другие игроки инвестировали в рестораны и получали по 500-700 долларов в неделю чистой выгоды. Мне не хотелось упускать такую возможность. К сожалению, у нас ничего не получилось. Как только Дюгэй, Греш и я отказались платить, дела резко ухудшились. Клуб обанкротился, и его пришлось закрыть. Это была глупая затея с моей стороны. Я сказал Донне: «Это не первая ошибка в моей жизни, и далеко не последняя».
«ГРОМ И МОЛНИЯ: Хоккейные мемуары без п***ы». Предисловие
«Меня на больничной кровати покатили по улице в бар Бобби Орра». Вступление
«Отец зашвырнул вилку прямо в лоб Тони, и она воткнулась». Глава 1
«Когда мне было лет 12, приехавшая в сельский клуб девочка попросила заняться с ней сексом». Глава 2
«Нашей школе не нужно всякое хоккейное отребье». Глава 3
«Фил, у меня проблемы: я поцеловался взасос – и теперь девушка беременна». Глава 4
«Я крикнул Горди Хоу: «А ведь был моим кумиром, сука ты е***ая». Глава 5
«Мы потрясающая команда, династия могла бы получиться, но вы двое все похерите!». Глава 6
«Как бы ты себя почувствовал, если б 15 тысяч человек назвали тебя ху***сом?». Глава 7
«Подбежала девушка, подняла платье, сняла трусы и бросила в нас». Глава 9
«Играть в хоккей – это лучше даже самого наилучшего секса». Глава 10
«Я был по уши влюблен в Донну и толком не помню тот финал Кубка Стэнли». Глава 11
«Игроки СССР ели и скупали джинсы. Третьяк больше всех скупил». Глава 12
«Любой из нас мог затащить русскую девушку в постель за плитку шоколада». Глава 13
«Дети просили: «Папочка, не уходи, пожалуйста, папа!». Было очень тяжело». Глава 14
Эспозито по типажу очень подошел бы на роль Санни.
А так было бы странно смотреть, как Джеймс Каан, лупит здорового Фила Эспозито) Каан так то поменьше Фила будет
Фэрра была восхитительна:-(
=========================
в книге говорится что Сонни был здоров как бык смолоду.
Фил же долговязый по сложению и совсем не бык-просто фактурный.
поэтому Сильвестр Сталлоне -вот кто идеальный претендент на роль Карло.