Форвард из лагеря Циганхай, или Коньяк от финского президента
Совсем скоро, 9 сентября, одному из основателей свердловского городского хоккея и футбола заслуженному тренеру России Георгию Кирилловичу Фирсову исполнилось бы 108 лет. Он ушел от нас 6 апреля 1995 года, оставив после себя прекрасную память. И не только спортивную.
Ведь во многом благодаря именно Фирсову в довоенном Свердловске появился вначале детский спортклуб «Динамовец», а потом и настоящий спортивный комбинат «Динамо». Тренировал Георгий Фирсов, пусть и не очень долго, и команду-предшественницу футбольного «Уралмаша» — «Авангард».
Наконец, стоял Георгий Кириллович и у истоков создания в столице Урала двух хоккейных команд — «Динамо» и «Спартака», позднее переименованного в «Автомобилист».
Об этих известных, малоизвестных и совсем неизвестных страницах своей биографии Георгий Кириллович успел рассказать мне и моему коллеге Сергею Лузякину незадолго до смерти…
Земляк Ульянова-Ленина
…Семья Фирсовых приехала в Свердловск летом 1922 года. До этого они жили в Челябинске, а революцию встретили в родном городе Владимира Ленина — Симбирске. Там же Фирсовых застала и Гражданская война.
Оборванный, похожий на татарина приезжий паренек, каким был в 22-м Георгий, не вызвал симпатий у свердловских мальчишек, не жаловали они чужаков.
— Физическая сила у пацанов всегда была едва ли не решающим фактором во взаимоотношениях, — вспоминает 70 лет спустя Георгий Фирсов. — Я быстро понял: если не смогу успешно драться один против двоих, а то и троих, придется туго. Прятаться за чью-то спину было бесполезно, оба брата были младше меня. Выход одни — тренировки. Секций по единоборствам тогда не было, но повезло найти хороший учебник — книгу датчанина Иоганнеса Мюллера «Моя система», отрывки из которой потом даже публиковались в «Советском спорте».
Прочитал книжку от корки до корки, изучил предлагаемые упражнения, из связки кирпичей сделал импровизированную гирю. Результаты ежедневных занятий быстро дали о себе знать: неприязнь сверстников сменилась уважением, приезжий стал «своим». Сближению способствовало и массовое увлечение мальчишек игрой в футбол. Пусть привычных сегодня любому человеку стадионов и мячей в те годы в Свердловске, как и во всем СССР, не было и в помине.
Уж не помню, каким именно образом, но я сумел исхитриться и купить камеру, достал к ней покрышку, и прямо на пустыре возле дома начал устраивать первые футбольные матчи. Работать, как и многие тогда, пошел очень рано, а на первую зарплату купил армейские ботинки.
— Играть?
— Совершенно верно. О бутсах тогда и мечтать было невозможно, я уж не говорю о современной футбольной обуви. Любимыми местами баталий были две городские площади — Сенная и Щепная. Первая из них находилась на месте нынешней телестудии, вторая — там, где позднее построили спорткомбинат «Юность». В обычные дня на площадях торговали сеном и дровами, а когда территория рынков освобождалась, ее тут же «оккупировали» юные футболисты. Играли мы и на месте не существовавшего тогда Центрального стадиона (где пройдут матчи футбольного ЧМ-2018. — Прим. авт.)
— А что там находилось в 20-х?
— Другое спортивное сооружение, велодром, посередине которого располагалась вполне пригодная для любительского футбола площадка.
— Спорт спортом, а на учебу время оставалось?
— Я учился в школе имени Льва Толстого, считавшейся одной из лучших в городе. Скажем, у нас нередко проходили и были очень популярными среди молодежи диспуты по различным вопросам истории и литературы. Помню, например, что однажды мне довелось при всех защищать действия императора Наполеона...
Успехом пользовался и рукописный журнал «Зуботычина», на обложке которого было изображено открытое лицо и кулак. Все это «украшала» надпись «Рука бьющего, да не ослабеет!». Окончив школу, я поступил в промышленно-экономический техникум и был во втором его выпуске. Хорошее по тем временам образование, к слову, получили и братья. Средний, Валентин (один из «пионеров» свердловского баскетбола. — Прим. авт.), окончил техникум физкультуры. Младший, Александр, — дорожный.
Парад на Красной площади
— Успехи во взрослом спорте не заставили себя долго ждать?
— К занятиям я относился увлеченно. А утренний комплекс упражнений с бегом и отягощениями, как рекомендовал Мюллер, стал для меня нормой. Не отказываюсь от него и по сей день. С 1927 года, в течение 11 лет, я входил в число ведущих футболистов Свердловска. Выступал за команды СКИК (профсоюзный клуб совторгслужащих) и «Динамо». В составе сборной города неоднократно становился победителем чемпионатов Урала, в котором участвовали также команды Перми, Челябинска, Кургана, Тюмени, Тобольска и других городов.
В 1928 году мне даже доверили честь пройти по красной площади Москвы в праздничной колонне участников I Всесоюзной Спартакиады: я оказался одним из двоих свердловчан, включенных в футбольную сборную Урала.
— Как выступили, помните?
— Уже стартовый матч, откровенно, поверг нас в полный шок. Со счетом 2:16 мы проиграли сильнейшей на тот момент команде страны сборной Ленинграда. Ведь в ее составе играли настоящие звезды советского футбола конца 1920-х—начала 1930-х годов: Евгений Архангельский, Павел Батырев, Михаил Бутусов, Георгий Гостев, Петр Ежов, Владимир Кусков Николай Соколов, Петр Филиппов, Евгений Шалагин, да фактически вся сборная страны.
— Сами-то сумели забить гол?
— Нет, но один отличный шанс у меня все же был. Я владел мячом неподалеку от чужих ворот и уже собирался нанести точный удар, как вдруг получил сильный удар по ногам. Потом услышал «Извините» от легендарного советского вратаря Николая Соколова. Пенальти судья, конечно, не дал. Смех смехом, но после матча лучший форвард соперников Михаил Бутусов нас даже поздравил. Сказал примерно так: «Ребята, мы вам все-таки проиграли. Ведь больше одного мяча в нынешнем сезоне наша команда еще не пропускала!»
— Ваши братья тоже, наверное, играли в футбол?
— Играли. Раз произошел курьезный случай. Финал Кубка Свердловской области: «Динамо» — СКА. Я играл за «Динамо», а в воротах армейцев был младший брат Саша. Следует подача, я разбегаюсь и головой, в падении, отправляю мяч в сетку. Красивейший гол! Но судья встречи Иван Антонов взятие ворот не засчитывает, утверждая, что перед ударом я якобы подыграл себе рукой. Не возымело действия даже вмешательство брата, пытавшегося доказать, что забил я правильно. Судья оказался непреклонен.
— Надо же: Александр Фирсов проявил принцип настоящего фэйр-плей, пусть в те годы подобного словечка в советском спорте и не было. К слову, вы «варились» только в собственном соку? В том смысле, что играли в основном только внутри региона?
— Отнюдь. Скажем, в 1935 году в Свердловск приезжала футбольная сборная Норвежского рабочего союза. О силе скандинавов говорил хотя бы тот факт, что до нас они обыграли 2:1 ленинградцев. Выиграли норвежцы и в Свердловске, и тоже с минимальным счетом — 3:2. Сам я тогда не забил, но сумел «заработать» пенальти. Кстати, руководил нашей командой первый в городе профессиональный тренер Михаил Павлович Сушков — впоследствии тренер московского «Локомотива» и киевского «Динамо», автор нескольких учебных пособий о футболе, председатель Всесоюзного клуба «Кожаный мяч» и учебно-методической комиссии Федерации футбола СССР.
— Футбол являлся вашей основной работой?
— Нет. После окончания техникума я работал по специальности, помощником маклера на товарной бирже. Ежедневно получал по телефону и обрабатывал информацию о рыночной конъюнктуре спроса и предложений в разных городах страны. Когда биржа закрылась, некоторое время провел в конторе «Союзплодовощ». Уже из нее меня призвали в армию и направили в распоряжение местного ГПУ, зачислив в кооператив при этой всесильной организации. Вот так я и стал динамовцем.
— В 30-х годах работать в ГПУ и принадлежать к «Динамо» было столь же почетно, сколь и опасно. Надеюсь, репрессии обошли вас, популярного уральского спортсмена, стороной?
— Увы, не обошли. Какое-то время я работал управляющим Второго Дома Советов, жильцами которого являлась областная и городская элита — партийная, советская, промышленная. Но проработал не очень долго: меня не только сняли, но и отдали под суд. За нарушения финансовой дисциплины без личной корысти наказали шестью месяцами принудительных работ с удержанием из зарплаты. Как знать, может, оно было и к лучшему, ведь многие из моих жильцов позднее оказались в тюрьмах и у «стенки».
— Чем занялись после истечения срока приговора?
— В конце 1930-х годов я стал директором только что появившегося в городе спортивного комбината «Динамо», сразу же превратившегося в центр спортивной жизни города. И это было, пожалуй, самой приятной работой. Я занялся благоустройством территории, нашел и пригласил лучшего в Свердловске садовника, установил скульптурные фигурки. Неплохие доходы приносила и реклама.
Но главными были, разумеется, спортивные соревнования: на товарищеские матчи к нам приезжали команды даже из Москвы и Ленинграда.
— На «Динамо» зимой был ведь и каток. Хоккейные матчи тоже там проходили?
— В хоккей, точнее — хоккей с мячом, мы играли на льду городского пруда. В чемпионате страны свердловское «Динамо», правда, не участвовало, а вот в Кубке страны определенных успехов добилось. Два или три раза наша команда доходила до стадии четвертьфинала, где неизменно проигрывала московским одноклубникам во главе с Михаилом Якушиным и Василием Трофимовым.
От мяча — к шайбе!
— Как же получилось, что играя в футбол и русский хоккей, вы вдруг стали тренером по хоккею с шайбой?
—Прежде всего, думаю, нужно рассказать, как я вообще занялся тренерской работой. Произошло это уже после Великой Отечественной войны и возвращения в ноябре 1945 года из плена. Естественно, что вернувшись, очень хотел снова работать в родном «Динамо», осуществлять сорванные войной планы. Но, увы…
Мне быстро дали понять, что я — бывший военнопленный. Со всем отсюда вытекающим. И что мой «волчий билет» не дает права заниматься руководящей работой нигде, включая спорт. В конце концов, в спорткомбинат «Динамо» меня все же взяли, но уже не руководителем, а обычным тренером спортивной школы. Вел занятия по футболу и хоккею с мячом, причем наши хоккеисты в сезоне-1947/1948 даже выиграли Кубок РСФСР. Тем временем, страна, благодаря приезду в Москву пражской команды ЛТЦ, познакомилась с канадским хоккеем, и нашу динамовскую организацию в добровольно-принудительном порядке заставили культивировать новый вид спорта.
— Начали вы не с вершин новоиспеченного советского хоккея с шайбой, в отличие от земляков-армейцев.
— Совершенно верно, «Динамо» включили в состав участников второй группы первенства страны, а меня утвердили в должности его старшего тренера. Несмотря на полное отсутствие в городе квалифицированных «шайбистов» и отсутствие всякого опыта, дебют вышел неплохим. За два сезона мы проиграли всего два матча, и оба в финальных турнирах за право выступать в первой группе: ленинградскому СКИФу — 3:5 и московскому «Локомотиву» — 2:3. Занимали в них, соответственно, третье и второе место.
На снимке: 1 января 1948 года, первая в история игра свердловских динамовцев в чемпионате СССР.
— Но сезон-1950 «Динамо» встретило, однако, уже в первой группе.
— Произошло это благодаря ее расширению. Там мы были восьмыми, трижды — девятыми, занимали 11-е место. Достичь большего помешали, прежде всего, трудности с сохранением состава. Скажем, в том же 49-м приехали мы в Москву играть со «Спартаком», легли вечером спать. А наутро обнаружили пропажу лучшего нападающего Василия Володина (в январе 1950-го погибшего в авиакатастрофе с командой ВВС близ родного Свердловска. — Прим. авт.)
На снимке: Василий Володин (слева) и Георгий Фирсов.
— Не пытались его вернуть?
— Конечно, пытались. Я лично писал жалобу на имя босса ВВС Василия Сталина, да где там! Летом 1950-го в ЦДКА отправился нападающий Лев Мишин, а Сергей Уфимцев в том же сезоне перешел в столичное «Динамо».
На следующий год в армейский столичный клуб уехал будущий игрок национальной сборной страны Александр Черепанов. Вновь пишу жалобу в Москву, на сей раз — в управление агитации и пропаганды ЦК КПСС.
— Каков оказался результат?
— На какой-то срок Александра дисквалифицировали, но к нам-то он все равно не вернулся. А вскоре дисквалификацию сняли и разрешили играть за ЦДСА. «В интересах сборной». А ряды армейцев Москвы в 52-м пополнил еще один перспективный игрок свердловского «Динамо» — 21-летний защитник Борис Соколов. О бесперспективности такой борьбы красноречиво сказал Всеволод Бобров, тренировавший в 1952-м ВВС: «Не мы возьмем вашего Черепанова, так Тарасов заберет!». Анатолий Тарасов, старший тренер ЦДСА, в итоге и выиграл спор за свердловского форварда.
После восьми лет выступлений в чемпионате СССР хоккейная команда «Динамо» снялась с розыгрыша. Часть игроков перешла, в том числе и вернулась, в свердловские «Спартак» и СКА, некоторые уехали в другие города страны — Ленинград, Минск, Ригу.
— Вы были удовлетворены тренерским этапом своей многолетней карьеры?
— Любая работа с людьми, и тренерская не исключение, трудна и ответственна. Нужно обладать педагогическими навыками, знать нравственную структуру человека, выяснить физические и психологические качества. Необходимо дать игроку определенную свободу действий, создать в команде обстановку, способствующую его росту и творчеству. Специального образования я не имел, но вся предшествующая жизнь была тесно связана со спортом, со спортивными играми.
В роли тренера я не только учил, но и учился сам. Однажды в Москве беседовал с канадским профессиональным хоккеистом, и, на мой взгляд, его слова не утратили актуальности и сегодня: «Тренер главным образом работает над тактикой. Ему принадлежит решающее слово в составлении звеньев, композиции игры. Физическая форма, готовность к матчу — обязанность самого спортсмена-профессионала. А я всегда помню: за моей спиной находятся еще два десятка парней, каждый из которых с удовольствием займет мое место».
Ныне тренерский штаб любой профессиональной команды представляет собой довольно внушительную группу из пяти-семи человек. В наше же время мы работали в одиночку. Например, в довоенном турне по Сибири и Дальнему Востоку я был и игроком, и капитаном, и тренером, и начальником команды.
— Справились с таким грузом обязанностей и ответственности?
— Справлялся. Хотя администратор, признаться, мне бы тогда не помешал.
Напутствие Анатолия Тарасова
— Тренер, по-вашему, это кто?
— Это человек, постоянно находящийся в поиске чего-то нового. Помнится, как-то я встретился с Анатолием Тарасовым на представлении ансамбля американских фигуристов. Когда я спросил, что же его привело сюда, Анатолий Владимирович воскликнул: «Надо же посмотреть, как они катаются на льду!»
— А был момент, когда вы ощутили миг наивысшей тренерской удачи?
—Здесь можно ответить наверняка, без боязни ошибиться. Ноябрь 1960 года. Свердловский «Спартак», с которым я работал четвертый сезон, впервые едет в Финляндию на два товарищеских матча с национальной сборной этой страны. Более того, спартаковцы вообще впервые отправлялись за рубеж, да сразу в капиталистическую страну!
Ребят тогда не нужно было подгонять. Чувствуя огромную ответственность за результат, и не только спортивную, они работали на тренировках до седьмого пота. В результате достигли очень хорошей физической формы. В Москву мы приехали задолго до выезда в Финляндию. В начале ноября сыграли там три стартовых матча чемпионата страны, в которых проиграли «Крыльям Советов» — 2:9, «Спартаку» — 4:6 (ведя после первого периода 3:0) и «Динамо» — 0:7. После чего начали заниматься на искусственном льду парка Сокольники.
К слову, с финнами в том сезоне из наших команд никто не встречался. Все, что мы знали о соперниках: ими руководит опытный тренер из Канады. В том числе и по этой причине Анатолий Тарасов, регулярно посещавший наши тренировки, попросил меня составлять подробный отчет о действиях соперников. Что же касается прогноза, то оптимизма на наш счет он не испытывал, предрекал неудачи, и просил лишь не опозориться.
Первые волнения начались еще в Москве. Близился час отъезда, а о нас словно забыли. «Червячок сомнений» грыз меня все сильней, и вот мне уже все ясно: как человек, побывавший в плену, я не подлежу выезду в капстрану. Но ведь команда в плену не была, она столько дней упорно готовилась играть в хоккей, не могу же я подвести ребят! Еду в ВЦСПС, пишу заявление с просьбой назначить главой делегации вместо меня одного из руководителей областных профсоюзов — Анатолия Дмитриевского. Через полтора часа меня пригласили уже в ЦК КПСС, где спокойно так объяснили: «Почему паника? Мы вас лучше знаем, чем вы думаете. Команда поедет. Вы — тоже».
Первый матч состоялся 15 ноября в Хельсинки. Мы выиграли у сборной Финляндии 2:0 — благодаря шайбам, заброшенным Валентином Бушуевым и Виктором Власовым, а также отличной игре, особенно в начале встречи, вратаря Валерия Михеева. Поскольку всего было запланировано две игры с финской сборной, то для себя радостно отметил: ничью по итогам турне мы обеспечили. Обратил внимание и на такой любопытный и непривычный для советских хоккеистов тех лет факт: все официальные разговоры финны вели только с тренером команды. То есть, со мной. Так что приехавшие из Москвы многочисленные «официальные лица» чувствовали себя не совсем уютно.
Повторная игра со сборной прошла 17 ноября в Тампере. Знаете, у тренера иногда возникает странное чувство: матч сыгран, твоя команда победила, а ты недоволен. После игры №2 я был доволен абсолютно всем. Проиграв накануне, финны, естественно, жаждали реванша и даже открыли счет. На 17-й минуте он, однако, стал равным: отличился Олег Кожурин.
Середина третьего периода, 1:1, надо забивать. Тут, я признаюсь, сознательно пошел на определенный риск. Был у нас такой нападающий Геннадий Гурьевских. То ли вдохновение на него тогда снизошло, то ли еще что, но он вдруг говорит мне: «Георгий Кириллович, я сегодня обязательно забью! Подержите меня на льду подольше, не заменяйте». В общем, вышел он на площадку и, действительно, сразу всех обыграл. Прокатился за воротами, выехал на пятачок и бросил… точнехонько во вратаря! Меняю состав, а взгляд Гурьевских красноречив, умоляет: оставь меня! Оставляю на вторую смену, потом на третью. И забил-таки Гена победную шайбу, за три минуты до сирены!
Выиграв серию, мы радостно начали собираться домой. Как вдруг чуть ли не с вокзала нас пригласили в советское посольство и предложили остаться и сыграть 19 ноября еще и третий матч — в Лаппенранте с местной «Сайпой». Что же, с радостью согласились, поехали. По накалу игра, правда, сложилась намного легче, победили эту «Сайпу» со счетом 4:2 уже без особого напряжения.
И напоследок один, если позволите, почти анекдот. Тампере, банкет в ресторане после второй игры. У хоккеистов, естественно, строгий режим. Для тренеров же был накрыт стол в отдельном кабинете — с куда более широким выбором напитков. Спрашиваю своего коллегу, как он оценивает нашу команду? Отвечает, явно имея в виду пробелы тактического плана: «Есть один недостаток — слишком много и быстро бегаете».
Ближе к полуночи, когда команда давно уехала в гостиницу, в кабинет заходит директор ресторана: «Извините, заведение закрывается». Тут же получаю приглашение от президента местного хоккейного союза поехать к нему в гости и продолжить застолье и беседу. «Поедемте, поедемте, — настойчиво советует переводчик, — у господина такая прекрасная жена и вкусные бутерброды».
Что же, едем. Швейцар открывает двери особняка. Супруга президента действительно оказалась очень интересной женщиной. Дарю ей прихваченные собой из дома духи «Подмосковные вечера». И вскоре — о, чудо! — нетрезвые финны дружно запели эту популярную в СССР песню: на коробке оказались ноты и слова. Заходим в какой-то кабинет. Внутри шкафы с книгами, бутылки с коньяком, виски и… ни одного бутерброда!
— Жена президента тоже зашла?
— Нет, встретив нас, она больше не появилась. А тут еще сам хозяин, словно заправский форвард, перешел в наступление: «О, какие у вас ясные глаза!» — и наливает стакан коньяка. Что делать, выпил. Хоть бы какая-нибудь закуска! Улучив момент, отщипнул листочек фикуса…Нет, решительно нужно отсюда выбираться. Сухим из воды выйти не удается. Напоследок еще стакан. Такси везет домой. Спать! Ух… Вот и верь после этого приличным людям…
Окружение под Вязьмой
— Георгий Кириллович, беседа с вами была бы неполной, если бы мы не коснулись темы войны, плена…
— В военкомат я пришел на второй день, согласно записи в военном билете. Из нас, таких же «запасников», всего за пять дней сборов сформировали артиллерийский полк, а еще через неделю мы грузились в эшелоны, которые шли на Москву. Войну начал заместителем командира батареи по строевой части и младшим лейтенантом. Год спустя получил звание старшего лейтенанта. Мы, воины-уральцы, были полны решимости дать врагу отпор. Через два месяца службы на батарее отпала необходимость подавать уставные команды — настолько хорошо солдаты знали и выполняли свои обязанности. Вообще, народ подобрался стоящий, умелый, интересный. Зачастую природный ум и смекалка помогали выпутаться из, казалось бы, безвыходных положений.
Скажем, служил у нас заряжающим огневого расчета некто Гонтовой, родом он был со станции Исеть под Свердловском. Ворчун невозможный, но работы никогда не чурался, не отлынивал. Декабрь 41-го. За ночь батарее нужно сменить позицию: переправиться на другой берег реки и ранним утром начать обстрел противника. Начали переправляться, но лед не выдержал веса девятитонного орудия, пушка погрузилась под воду. Вытянуть ее при помощи трактора тоже не удалось. Утопить орудие — нарушить приказ, для меня однозначно печальный конец.
Честно говоря, очень хотелось достать пистолет и застрелиться, не дожидаясь отправки в трибунал и позора. Мои мрачные мысли нарушил заряжающий: «Товарищ командир, а если максимально выдвинуть ствол, приведя его из походного положения в боевое, то центр тяжести переместится вперед и пушку будет проще сдвинуть с места». Ну, конечно, как я сам-то до этого простого решения не догадался! В общем, утром орудие уже стреляло по фашистам. Участвовали мы с ним в боях за Смоленск, Ржев, Торжок.
В окружение в районе Вязьмы попали летом 42-го. Вначале наша группа «окруженцев» была довольно крупной, но постепенно мельчала, дробясь на все более мелкие части. Так было легче пробираться к своим по лесам и болотам. Нашими проводниками зачастую были местные мальчишки — война заставила их рано повзрослеть. Они указывали нам лесные дороги, деревни, пока свободные от немцев, приносили еду.
Но однажды случилась беда. По следу нашей группы из трех человек шли немцы. И тут, как на грех, лес кончился — впереди простиралась большая площадь невспаханных полей, речка, мостик через нее и сразу же какая-то деревня. Увидев местного жителя, спросили его, есть ли в деревне немцы. Тот ответил, что их тут отродясь не было, махнул рукой и быстро зашагал прочь. Мы осторожно перешли мост, следуя поодиночке с интервалом в 10-15 метров, я двигался первым. После моста улица резко уходила вправо, а за поворотом нас поджидала группа немецких автоматчиков.
На какое-то мгновение в голове мелькнула мысль: броситься назад, бежать, но резкое холодное «Хенде хох!» подействовало отрезвляюще, дернешься — тут же будешь «прошит» очередью. Не поднимая рук, я продолжил движение. Меня остановили, обыскали и увели к офицеру на допрос. А утром отправили в мой первый пересыльный лагерь, располагавшийся в Вязьме (это был либо Дулаг № 184, либо Дулаг №230. — Прим. авт.) Спали на голой земле и под открытым небом.
Пребывание в Вязьме, как и в Каунасе, оказалось кратковременным. Кстати, одной из главных «достопримечательностей» каунасского лагеря была его внутренняя охрана. Состояла она исключительно из молодых людей атлетического телосложения во главе с полковником. Красной армии. И все охранники тоже из числа таких же советских военнопленных. Что не мешало им обращаться с нами исключительно жестоко, применяя физическую силу и палки. А их начальник был просто зверем в человеческом обличии. Однажды он чуть не зарубил меня лопатой, заподозрив в неповиновении приказу.
Из Литвы мой путь лежал в Германию, в расположенный в Рурском угольном бассейне лагерь Циганхай. Несколько отсеков лагеря предназначались для пленных англичан, французов и американцев. Причем эти отсеки располагались близко от наших мест с очевидной психологической целью — чтобы русские видели площадки для отдыха, где западноевропейцы и американцы играли в футбол и шахматы, читали газеты.
— А как жили советские военнопленные?
— Спали в деревянных бараках на двухъярусных нарах, постельные принадлежности были из личных вещей (я, например, клал под голову сапоги). Завтрак состоял из кусочка хлеба толщиной в сантиметр-полтора, с игральную карту, 20 граммов белоснежного маргарина и кружки чая. На обед получали миску супа (баланды) из брюквы. Ужинали повторением завтрака, только без маргарина и хлеба.
Главным требованием администрации лагеря было соблюдение режима и тишины. Работать почти не заставляли, поскольку лагерь служил скорее пересыльным пунктом рабочей силы, в дальнейшем распределявшейся по разным концам Германии. В частности, я, в составе группы советских офицеров из 100 человек, со временем был направлен в лагерь на железнодорожной станции Хайгер для ремонта путей. Где и «задержался» на два года.
Честно говоря, условия в Хайгере оказались лучше, чем в трех предыдущих лагерях. Только хлеба нам выдавали по 350 граммов в день, да и работали мы на свежем воздухе. Но все равно были и жестокие охранники, и самоубийства от отчаяния и неверия в освобождение, и побеги, в основном неудачные, и вербовка в армию Власова.
Четвертая попытка
— Сами не пытались бежать?
—Четыре раза. Трижды — неудачно. Били, но выжил. Когда же линия фронта стала приближаться к Хайгеру, немцы начали отступать, уводя пленных с собой. Увели и нас. В этой ситуации главным было «не дать себя расстрелять», как говорил руководитель подпольной организации и главный организатор побегов в лагере Филипп Максимовский. Однажды наша колонна остановилась на ночлег в небольшом поселке, к которому прилегала покрытая лесом возвышенность.
Отдыхали, впрочем, мы недолго: едва услышав звуки приближающегося боя, конвоиры заспешили с отправкой. И вот тут мы по команде Максимовского бросились врассыпную, собравшись в заранее оговоренном месте. Вскоре встретились с частями британской армии, после чего отправились в Бонн, в сборный пункт для перемещенных лиц.
До возвращения на родину оставалось еще полгода. В лагере мы провели несколько футбольных матчей, в том числе пять раз сыграли с командой своих британских охранников, в составе которых обнаружились даже двое бывших профессионалов. Тем не менее, дважды обыграли их, один матч сведя вничью. Также два раза победили «сборную Польши», выиграли и у югославов. А вот команде «коллег» из Кельнского сборного пункта уступили. Я четыре с лишним года не играл в любимый футбол и прямо-таки наслаждался им, много забивал. А во время двухдневной стоянки нашего эшелона в Бресте, успел сыграть даже за сборную этого гарнизона.
В сентябре 1988 года Георгий Кириллович Фирсов отметил свое 80-летие. Совет ветеранов советского хоккея преподнес тогда юбиляру праздничную папку с поздравлениями от Александра Рагулина, Виктора Шувалова, Ивана Трегубова, живущего в Москве экс-нападающего «Автомобилиста» Владимира Игошина, знаменитого футболиста Николая Старостина и многих других известных спортсменов.
А друзья патриарха свердловского футбола и хоккея приготовили несколько фотоплакатов, запечатлевших различные страницы жизни легендарного свердловского спортсмена и тренера. Особенно же любопытной оказалась серия из трех фотографий, на которых Георгий Фирсов был снят в спортивной форме в возрасте 25, 50 и 75 лет…
Земля вам пухом, Георгий Кириллович!
