«Московский Спартак. История народной команды в стране рабочих» / Часть 20-я: политика наступает на футбол
К началу первой Спартакиады в 1928-м году, большой футбол в СССР уже был большим бизнесом. Вместе с тем, политика государства двигалась в другом направлении. О политическом измерении футбола конца 20-х - в новой главке из книги Боба Эдельмана
Встречи лучших команд привлекали на стадионы все больше зрителей, что превратило игру в еще более заметную часть культуры НЭПа. Когда грянули перемены, парни из старого района без проблем стали ходить на «Томский» в игровые дни. «Пищевики» играли тремя, а иногда и четырьмя братьями Старостиными, а также Петром Артемьевым, Канунниковым и Исаковым. У команды появились болельщики по всему городу. Важные матчи «большой четверки», товарищеские и официальные, собирали на стадионе по десять тысяч человек, за 60 копеек можно было сидеть, 45 копеек стоили стоячие места. Это было дешевле кино или театра. На игру сборной Москвы или лучших игроков со всего СССР можно было попасть за рубль или 75 копеек, и народу набивалось еще больше. Стадион им. Томского забирал 40 процентов выручки от продажи билетов, обе команды — по 30.
В 1926-м и 1927-м антипрофессионалистские реформы возымели свое действие, количество выставочных матчей существенно сократилось. Впрочем, к концу десятилетия «Пищевики» все равно играли по 20 (а то и больше) таких игр в год, иногда уезжая совсем далеко от столицы. К 1928-му году футбол стал самым большим бизнесом за всю свою предыдущую историю. Если считать количество выставочных матчей неким индикатором, матчи больших команд переросли бизнес-условия, возможные для НЭПа, официально отмененного в 1929-м. Строительство стадиона «Динамо» существенно расширило футбольные возможности. Построенный для первого советского спортивного фестиваля олимпийского типа — Спартакиады 1928-го года, стадион вмещал 35 тысяч человек, и имел дополнительное свободное пространство для 20 тысяч стоячих мест. Полуфиналы и финал футбольного турнира Спартакиады заполнили эту огромную бетонную чашу, а сборная Москвы, с Николаем и Александром Старостиными в составе, выиграла главный титул. Еще почти четверть миллиона безбилетных болельщиков заняли Петровский парк и окрестности. Финал был первым спортивным событием в истории, которое транслировалось по радио на весь Советский Союз. Ни один другой вид спорта за всю Спартакиаду близко не подошел к тому, чтобы заполнить «Динамо» целиком.
Построенный стадион «Динамо» поставил Советский Союз, несмотря на внешнеполитическую изоляцию страны, на передний край мирового развития зрелищного спорта 20-х. В 1923-м в Нью-Йорке открылся «Янки Стэдиум» на 63 тысячи мест, в то же время в Лос-Анджелесе заработал «Колизеум» на 100 тысяч. В том же году в Лондоне построили «Уэмбли». Предполагают, что на его открытии сотню тысяч мест заняли четверть миллиона человек. Парижский «Парк де Пренс» на 60 тысяч также частенько бывал заполнен. «Динамо» стало национальной ареной, местом проведения всех важных матчей. Со временем на трибуны, со всеми их закоулками, стало набиваться по 90 тысяч человек. Стадион «Динамо» существует до сих пор <первое издание книги Эдельмана вышло в 2009-м году>. Десять лет назад старые деревянные скамейки были заменены пластиковыми креслами, отчего вместимость гигантской бетонной чашы упала до 36 тысяч мест.
К 1926-му году стало очевидно, что попытка взяться за вожжи не принесла успеха. Более ли менее сам по себе, зрелищный спорт преодолел те границы, которые ему поставило государство. В 1925-м партия приветствовала большой элитный спорт, не рассчитывая, однако, создать тысячи болельщиков, готовых следить за лучшими атлетами, а стремясь побудить своих сограждан к занятием спортом, чтобы сделать их более совершенными солдатами и рабочими. Структура большого спорта времен НЭПа не работала на развитие этой идеи.
В газетах особенное внимание уделялось «Пищевикам», которыми руководил получивший коммерческое образование Николай Старостин. Футбол, вероятно, мог стимулировать «чуждое сознание» в головах представителей рабочего класса. В газетном примере из «Красного спорта» рабочий Спиридоныч, металлист (считавшийся партией одной из наиболее уважаемых и военнизированных промышленных областей), добровольно называл себя «пищевиком», из-за привязанности к этой футбольной команде. Футбольный вирус поработил бедный мозг Ивана Спиридоныча, и он решил быть пищевиком — гораздо менее престижный статус с официальной точки зрения.
В 1927-м году было несколько волн наступления на большой футбол в прессе. Две официальные истории «Спартака» ссылаются на статью того года, озаглавленную «Нужен ли нам профессиональный футбол?» Ее автор сокрушался о том, что реформа 1926-го года не смогла победить проблему профессионализма. Хотя гражданские команды действительно поддерживались фабриками и профсоюзами, у футболистов не было никакой необходимости работать вне поля. Среди ведущих игроков «Пищевиков» только Петр Исаков, числившийся рабочим на табачной фабрике «Дукат» в районе Красной Пресни, более ли менее соответствовал официальному критерию. Андрей и Николай работали на станции ремонта тракторов, Александр числился рабочим стадиона им. Томского, а Канунников — продавцом спорттоваров. Никто из других футболистов и близко не подошел к тому, чтобы занять более уважаемое с политической точки зрения рабочее место. Почему-то историям о том, что футболистам не платят за их игру проще было поверить, если они числились на тех предприятиях, которые спонсировали их команду. В какой-то момент это более строгое правило стало требованием, что оказало негативное влияние на профсоюзный футбол.
На старте сезона 1928 оппоненты профессионализма вновь были задеты, на этот раз позицией Московского Совета по физической культуре, объявившего разрешение на свободные трансферы игроков из команды в команду. Идея атлета, продающего себя тому, кто даст больше, вполне в духе НЭПа, была неприятна тем, кто стремился поставить спорт под более жесткий государственный контроль. Когда 175 игроков, получив возможность поменять команду, сделали это, сторонники большего контроля были просто поражены. «Пищевики» потеряли Валентина Прокофьева, ушедшего в «Динамо». Иван Артемьев сезоном ранее вернулся к «Пищевикам» из «Динамо». В возрасте 32-х лет он сыграл несколько матчей в 1927-м, чтобы затем перейти в «Трехгорку». Эта карусель, очевидно, выходила из-под контроля. Если спорт предполагал обучение молодежи верности товарищам по команде и своему клубу, футбол проваливал эту идеологическую миссию.
Проблемы вокруг игры отражали те слабости, что все больше проявлялись в системе НЭПа в целом. Политические силы, отменившие рынок и свободную культуру 20-х, не спустились откуда-то с небес. И если Сталин, собравший вокруг себя партию, теперь взял себе программу левых, он тоже сделал это не в одиночку. Когда уровень жизни начал падать осенью 1927-го, большое количество рабочих, среди которых наверняка было немало московских футбольных фанатов, стали терять терпение по отношению к полукапитализму НЭПа, от которого выигрывали, кажется, все — кроме них самих, рабочих, главной опоры и бенфициаров революции.
в ожидании продолжения
-----------------
"Быть пищевиком", наверное?
----------------
Одна - Нисенбойма/Расинского. А вторая?