21 февраля 2023, 08:47 52 мин.

Дэвид Голдблатт. «Игра нашей жизни» 3: Английское путешествие. Футбол и урбанистическая Англия, ч.1

Антон Перепелкин

Автор

155

Вступление

Устремление и иллюзия: Экономика нового футбола
Чтобы все по-настоящему? Игровой день в обществе зрелища
Английское путешествие. Футбол и урбанистическая Англия, ч.1 и ч.2
Играем в расовую игру. Миграция, этническая принадлежность и идентичность
Футбол в сумерках. Британский эндшпиль
Вы не знаете, что делаете. Неправильное управление английским футболом
Последний оставшийся в живых? Английский футбол и гендерная политика

Заключение/Благодарности

***

Стадион «Хиллсборо» — Северная трибуна. Построена: 1961. Вместимость: 9 255 (сидячих мест). Северная трибуна проходит вдоль длинного северного края поля и является одним из самых ранних примеров футбольных трибун с консольной крышей и первой в Англии, которая тянется по всей длине поля.

НИКОЛАУС ПЕВЗНЕР

I.

Ужасная ирония заключается в том, что «Хиллсборо» — единственный футбольный стадион, получивший запись в «Зданиях Англии» [The Buildings of England], энциклопедическом обзоре городского ландшафта Англии, составленном Николаусом Певзнером. Стадион, выдержанный в характерно лаконичных тонах из-за его структурных и технологических инноваций, был, конечно же, местом худшей катастрофы английского футбола. Среди многих факторов, которые объяснили ужасную цепочку событий в тот день, был устаревший образ стадиона и его инфраструктуры[1]. Преемники Певзнера в качестве странствующих архитектурных критиков оказались немного более чувствительными по поводу места футбольного стадиона в мозаике английских городов. В середине 1970-х Иан Нэрн снял два короткометражных фильма под названием «Футбольные города» [Football Towns]; в одном «Галифакс» противостоял «Хаддерсфилду», в другом присутствовали «Болтон» и «Престон». Он утверждал, что они были образцами «индустриальных мест, где происходит настоящая суровая жизнь Британии... и в основном их никто не посещает, если только вы не едете туда по делам... или на матч»[2]. Однако он использовал игру только как структурирующий прием, в котором он судил скорее соревнование между городскими пейзажами, чем отражение реального места спорта в английской городской жизни. Совсем недавно в «спленетическом архитектурном вскрытии» Ново-лейбористского «городского ренессанса» Оуэна Хатерли, путеводителе по новым руинам Великобритании и новому виду уныния, были рассмотрены все мыслимые городские среды и отмечены все виды зданий, но есть лишь несколько отсылок на футбольные стадионы. В Манчестере ему удается мельком взглянуть на «Олд Траффорд», но более характерным является взгляд Хатерли через плечо на стадион «Миллениум», когда он спешит к реконструкции набережной и грандиозным проектам Кардиффского залива[3].

В их защиту Певзнер мог бы внести поправки в свое собственное изречение: «Футбольный стадион — это здание; собор Линкольна — это произведение архитектуры. Почти все, что занимает пространство в масштабе, достаточном для проживания человека, является зданием; термин "архитектура" применим только к зданиям, спроектированным с учетом эстетической привлекательности»[4]. Хотя было бы несправедливо утверждать, что огромная волна реконструкции стадионов в английском футболе проводилась без какого-либо учета, что касается эстетической привлекательности, то было бы трудно утверждать, что это было главным приоритетом. В своем обзоре культовых зданий Севера Англии Лори Пик отметила, что «Множеству стадионов, которые возникают... редко отводятся лучшие места в топографии или при проектировании, позволяющем им продемонстрировать свой монументальный потенциал... Учитывая, что футбольная индустрия оседлала регион подобно колоссу, ни один стадион не навязывает себя»[5]. Тем не менее, среди загородных торговых парков, маскирующихся под стадионы, хаотичных, уродливых вывесок и мрачно освещенных зон отдыха есть несколько более уверенных архитектурных заявлений: новый «Уэмбли», «Сент-Джеймс Парк» и «Эмирейтс», например. Более того, не обязательно выставочные экспонаты и призеры наиболее точно отражают физический облик английских городов; их реальный народный лексикон может быть лучше изучен через грубое, посредственное и лишенное воображения[6].

Если английский футбол предлагает мало выбора любителям архитектуры, то его детализированное лоскутное одеяло своеобразного местничества, несомненно, является более богатым выбором для популярных исследователей национальной идентичности. Футбольные стадионы Англии — это места, где команда и болельщики чувствуют себя как дома. Дж. Б. Пристли был достаточно внимателен к эмоциональному и культурному значению игры, чтобы начать свой роман 1929 года «Добрые друзья» [The Good Companions] длинным описанием матча, прежде всего обращая внимание на фантастическое царство популярного театра и коллективной идентичности, «в целом более великолепную жизнь», которой стал футбол: «Сказать, что эти люди заплатили свои шиллинги за то, чтобы посмотреть, как двадцать два наймита бьют по мячу — значит просто сказать, что скрипка — это деревяшка со струнами, а "Гамлет" — бумагомарательство. За шиллинг АФК "Браддерсфорд Юнайтед" предлагал вам Конфликт и Искусство»[7]. В «Английском путешествии» [English Journey], опубликованном в 1934 году и ставшем шаблоном для многих подобных путеводителей, Пристли описал ноттингемское дерби между «Форест» и «Каунти». Здесь он урезал свою собственную сентиментальность и сентиментальность публики с долей цинизма, но не отказываясь от ощущения всепроникающей культурной значимости игры: «Было сделано почти все возможное, чтобы испортить эту игру: серьезные финансовые интересы... абсурдная огласка каждой ее особенности в прессе; ...но факт остается фактом: она еще не испорчена, и она вышла и покорила мир»[8]. Его преемники не приняли это к сведению. Путешествие Оруэлла на пирс Уиган через культуру рабочего класса Севера не включало в себя поход на матч, в то время как Билл Брайсон остановился только для того, чтобы отметить «жалкую зависимость» Ливерпуля от своей футбольной команды в создании идентичности; комментарий, который он, возможно, хотел бы обсудить далее со всеми фанатами «Эвертона» в городе, а также группы поддержки «Хиллсборо». «Англия» [The English] Джереми Паксмана находит место для футбола только в обличье хулигана за границей в качестве грубого обозначения воинственных и ксенофобских качеств нации. «История Англии» [The Story of England] сэра Роя Стронга, которая, что неудивительно, является зоной, свободной от футбола, придерживается мнения, что Англия в воображении остается в подавляющем большинстве сельской местностью[9].

В этом сочетании отсутствия интереса к футболу и враждебности к нему зашифрован давний антиурбанизм большей части английской интеллигенции и ее странный культурный снобизм по отношению к спорту[10]. Это заставляет их выглядеть немного нелепо. Идея о том, что современную Англию, где более 90% населения живет в городах, можно должным образом представить через ее сельские пейзажи, буколическое искусство или церковную архитектуру, абсурдна. Идея о том, что можно вычеркнуть футбол из повествования об английской идентичности или свести его вклад просто к хулиганству, столь же глупа. Описание Ди Джеем Тейлором взаимоотношений между Норвичем и футболом, хотя и специфичное для местного населения, также может быть использовано практически в каждом населенном пункте Англии:

Норвич — маленький город, пара полицейских, между ним и морем ничего нет... Следовательно, поддержка местной футбольной команды является неотъемлемой частью местного патриотизма, самобытности, окончательным доказательством превосходства Норфолка над Суффолком, превосходства Норвича над Ипсвичем... даже сегодня, возвращаясь субботним октябрьским днем через пригород Норвича в своем желто-зеленом шарфе, вы можете рассчитывать на то, что вас остановит пожилая женщина, выходящая из тени со своей собакой и спросит: «Как дела у "Сити"?»[11]

В некоторых странах значение географии футбола и его места в городском ландшафте очевидны. В Италии огромное экономическое превосходство севера отражается в тотальной футбольной гегемонии туринского «Ювентуса» и двух миланских команд. О подавляющей централизации Аргентины и Уругвая можно судить по их высшим дивизионам, которые до недавнего времени почти исключительно состояли из столичных команд. Футбольный ландшафт Англии более сложен, но не менее поучителен. Посмотрите на карту страны, включая сеть автомагистралей. В правом нижнем углу орбитальное кольцо трассы М25 направляет лучи во всех направлениях, его ключевыми ответвлениями являются западная трасса М4 и двойная магистраль М1 и М5/М6 с севера на юг. Подавляющее большинство профессиональных футбольных клубов — более 90% — расположены либо по внутреннему периметру трассы М25, либо очень близко к этому узкому, усохшему городскому центру. За ними находятся национальные парки и их обитаемые окраины, безликие пограничные районы и пригороды, а также богатые гулаги с особняками руководителей и закрытыми поселками; бесплодные земли и пустыни, лишенные профессиональных футбольных команд. Интересно отметить, что за последние двадцать лет только три клуба с хорошим автомобильным сообщением — «Лутон Таун», «Стокпорт Каунти» и «Кембридж Юнайтед» — исчезли с футбольной карты и проскользнули в Конференцию: на самом деле, в 2014 году «Лутону» и «Кембриджу» удалось вернуться в Футбольную лигу. Напротив, команды к востоку от А1 и М1, такие как «Скарборо», «Рашден энд Даймондс», «Бостон Юнайтед», «Линкольн Сити», «Мэнсфилд Таун», «Гримсби Таун» и «Дарлингтон», были практически уничтожены. С распадом «Рексхэма» и «Честера» профессиональный футбол между Уэст-Мидлендс к западу от М6 и Ирландским морем находится только в микроанклавах Херефорда, Шрусбери и Челтенхэма.

Английский футбол — это не только квинтэссенция урбанизма, но и, если отбросить архитектурные путешествия, необычный контекст, в котором одновременно демонстрируется огромное разнообразие английского урбанизма. В футбольных матчах и турнирных таблицах мы находим метафорически, но и буквально, новую столичную элиту и старых городских пролетариев («Челси» и «Вест Хэм Юнайтед»), кафедральные соборы и университетские города («Норвич Сити» и «Оксфорд Юнайтед»), гарнизоны и порты («Колчестер Юнайтед» и «Саутгемптон»), новые города и рыночные поселки («Милтон Кинс Донс» и «Честерфилд»), пригороды и морские курорты («Кристал Пэлас» и «Саутенд Юнайтед»), бункеры для престарелых и пригородные общежития («Борнмут» и «Уиком Уондерерс»). Однако отношения футбола с городской Англией и гражданской идентичностью нации — это нечто большее, чем просто метафора. За последние двадцать пять лет новые стадионы футбольных клубов изменили структуру города, старые стадионы стали объектом вожделения недобросовестных застройщиков. В некоторых случаях клубы стали непосредственными участниками крупномасштабных проектов по восстановлению городов и местных стратегий экономического развития; в других — они служили ключевым элементом в примерах по брендированию городов.

Наше «Английское путешествие» начинается в самом сердце футбола: на оси вражды, которая проходит между Мерсисайдом и Манчестером, а также на поле между «Ливерпулем» и «Манчестер Юнайтед», которое, безусловно, является самым ожесточенным и эмоционально насыщенным дерби в английском футболе. В Ливерпуле в 1980-х годах футбольный успех достиг своего пика вместе с последней волной радикального муниципального социализма, прежде чем и команда, и город были сломлены. В Манчестере, напротив, местные власти придерживались нового предпринимательского урбанизма культурного возрождения, а «Манчестер Юнайтед» придерживался самых агрессивных коммерческих стратегий из всех английских футбольных клубов. В обоих случаях Манчестер опередил своего ближайшего соседа. В 1990-х годах к этим городам присоединился Лондон, ставший ядром английского футбола. Как и в экономике в целом, город непропорционально выиграл от импорта иностранных талантов и капитала, что стало основой для чемпионских титулов, завоеванных «Арсеналом» Арсена Венгера и «Челси» Романа Абрамовича. Он также получил львиную долю государственных денег и медийных учреждений в виде нового национального стадиона «Уэмбли» и штаб-квартиры Sky и Премьер-лиги. Тем не менее, приток денег в эти города распределялся неравномерно. На самом деле, чем больше денег и статуса поступает в ядро, тем больше проблем у его собственных футбольные пригородов. В футболе очень мало перепадаемой экономики, о чем свидетельствуют судьбы «Транмер Роверс», «Олдхэм Атлетик», «Лейтон Ориент» и «Барнета».

Полупериферия английского футбола включает в себя шесть регионов, во всех из которых есть клубы, которые были регулярными, если не постоянными участниками Премьер-лиги, и команды, время от времени получающие какой-либо титул. Северо-Восток, только благодаря расстоянию, всегда находился на расстоянии вытянутой руки от ядра, но с точки зрения публики, пыла и подготовки игроков он считает себя непревзойденным. Несмотря на это, его ведущие команды не смогли надолго закрепиться в Премьер-лиге и в течение очень долгого времени не завоевывали чемпионский титул. В Ньюкасле, в частности, этот непреходящий разрыв между потенциальными и реальными результатами стал топливом для чрезвычайно амбициозного футбольного проекта, вплетающего спортивный успех, постиндустриальное возрождение Тайнсайда и видение региональной политической автономии. Северо-Запад и Мидлендс когда-то были частью футбольного и экономического ядра страны, первая футбольная лига состояла из двенадцати клубов только из Ланкашира и Мидлендс. Несмотря на это наследие, оба региона переживали тяжелые времена, и, за исключением чемпионского титула «Блэкберн Роверс» в 1995 году, было очень мало триумфов. Действительно, накапливается ощущение, что теперь, изгнанные из ядра, они могут никогда туда не вернуться. Такого рода реализм не коснулся Йоркшира, где, несмотря на все свидетельства и советы об обратном, клубы «Лидс», «Брэдфорд», «Барнсли» и «Шеффилд» подлетели слишком близко к солнцу, пытаясь купить себе путь к вершине, прежде чем бесславно потерпеть крах. В отличие от северных повествований об упадке маленькие города Юго-Востока находятся на пути к подъему: «Саутгемптон» и «Рединг» регулярно играли в Премьер-лиге; «Портсмут», хотя и подпитываемый потоком внешних долгов и фиктивных денег, выиграл Кубок Англии в 2008 году и занял второе место в 2010 году, прежде чем эффектно провалиться, в то время как «Брайтон» наконец-то поднялся и присоединился к рядам претендентов на выход в Премьер-лигу.

Футбольная периферия Англии, как и следовало ожидать, находится в зонах на самом краю или за пределами каркаса автострады, где клубы немногочисленны и находятся далеко друг от друга, а те, кому удается продолжить играть, редко встречаются за пределами низших дивизионов. На огромном участке Восточной Англии, который проходит через Хамберсайд и Линкольншир, профессиональный футбол был изгнан в городской редут Халла. В Восточной Англии его можно встретить только в изолированных форпостах Норвича и Ипсвича. Нортумберленд за Тайнсайдом и вся Камбрия кажутся зонами, свободными от футбола, за исключением сражающегося Карлайла на границе с Шотландией. На Юго-Западе футбол начинает угасать после Бристоля и совсем исчезает за Плимутом. Наконец, за периферией, в четвертом мире, находятся города-призраки, населенные небольшим полупрофессионализмом Конференции.

Возможно, что наиболее интересно из всего, начала появляться новая волна клубов: решения для самостоятельной сборки своими руками, созданные болельщиками клубы, которые поднялись по футбольной лестнице, такие как АФК «Уимблдон» и ФК «Юнайтед оф Манчестер». В эпоху, которая любила думать о себе как о городском ренессансе, времени возрождения, когда полуразрушенный социальный и физический капитал нации будет восстановлен, эти эксперименты являются наименьшими, но величайшими успехами.

II.

Показателем того, как давно началась промышленная революция в Англии, является то, насколько рано начали сокращаться ее крупные промышленные города. И Ливерпуль, и Манчестер достигли пика своих размеров примерно в 1930 году, прежде чем потерять почти половину своего населения к 2001 году. Оба города были опустошены контейнеризацией и сокращением их доков, и в обоих сократились рабочие места на производстве. В 1961 году в промышленности Манчестера было занято 225 000 человек; на рубеже веков их число сократилось до 35 000. Только в 1980-х годах Ливерпуль потерял треть всех своих рабочих мест. К началу 1990-х годов деиндустриализация оставила после себя изрытый оспинами городской ландшафт, в котором пустующие земли, пустующие фабрики и заброшенные здания составляли около 15% обоих городов[12]. Ливерпуль ответил на поражение вызовом. «Милитант», троцкистская группировка, проникла в оболочку старой лейбористской партии, а затем втянула совет Ливерпуля и остальной город в непобедимую битву с правительством Тэтчер. По мере того как город приходил в упадок, футбольный клуб «Ливерпуль» расцветал, выиграв десять чемпионских титулов в период с 1977 по 1990 год и четыре европейских кубка. «Эвертон», хотя и всегда находился в их тени, сам выиграл два чемпионских титула и Кубок обладателей кубков в середине 1980-х годов. Футбол предлагал параллельную вселенную успеха наряду с головокружительным городским упадком в остальном. «Хиллсборо», казалось, положил всему этому конец. «Ливерпуль» выиграл лигу в 1990 году, но это был их последний чемпионский титул в стране. С тех пор «Эвертон» выиграл Кубок Англии, но больше ничего. Конечно, «Ливерпуль» продолжал выигрывать кубки, три из них только в 2001 году и свой пятый Кубок чемпионов в 2005 году, но титул от них ускользал.

Глубокая антипатия между двумя городами восходит, по крайней мере, к строительству Манчестерского судоходного канала в 1887 году — целью которого было дать манчестерским торговцам возможность избегать доков Ливерпуля — но за последние пару десятилетий их футбольные столкновения приобрели особенно острый характер, поскольку борьба стремление стать культурной столицей Севера и футбольной столицей Англии решительно повернулось в сторону Манчестера и «Манчестер Юнайтед». Каждый титул «Манчестер Юнайтед» за последние двадцать лет приближал их к рекорду «Ливерпуля» из 17 титулов, пока, наконец, они не превзошли их, или, как лаконично выразился Алекс Фергюсон, «сбили их с гребаного насеста». Это создало жестокую и взрывоопасную атмосферу. Известно, что болельщики «Ливерпуля» воспевали авиакатастрофу в Мюнхене на мотив «Always Look on the Bright Side of Life» — «Всегда ищи лед на взлетно-посадочной полосе»[13]. Болельщики «Юнайтед» ответили аналогичным бессердечным скандированием. Обычная карикатура на скауз («они крутые, они скаузеры, они ограбят твой гребаный дом») является основным продуктом, но также были песни об «Эйзеле»[14]. Трагедия на «Хиллсборо» также упоминалась напрямую: «Раньше вы пели о Мюнхене, но больше не поете, с тех пор как девяносто шесть скаузеров лежат мертвыми на земле»[15].

Влияние «Хиллсборо» на футбольную культуру «Ливерпуля» было многогранным. Явный эмоциональный удар того момента сформировал, а затем и разрушил отношения многих людей с футболом. Другие же цеплялись сильнее и быстрее, чем когда-либо. Затем волны шока переросли в долгую ужасную эпоху черной пропаганды, скандала с Мердоком и болезненной лжи и отрицания со стороны властей. Поскольку большая часть истории, сплетенной прессой Мердока, полицией Южного Йоркшира и их многочисленными союзниками, была посвящена сомнительной репутации скаузеров и их города, эмоциональная и символическая связь между игрой и «Ливерпулем», возможно, стала еще более тесной.

Более прозаично то, что необходимость строительства стадионов без стоячих мест, инициированная «Хиллсборо», стала центральной финансовой проблемой для обеих команд Ливерпуля. С точки зрения современного футбола, «Энфилд» и «Гудисон Парк» зарабатывают недостаточно денег. Они недостаточно большие, чтобы удовлетворить текущий или потенциальный спрос, и не оборудованы таким образом, чтобы позволить клубам извлекать достаточные деньги из болельщиков. «Арсенал», однажды обосновавшийся на стадионе «Эмирейтс», мог собирать более чем в четыре раза больше, чем «Эвертон», даже когда «Гудисон Парк» был переполнен. Однако стадионы обоих ливерпульских клубов стали настолько перенасыщенными местными смыслами и историями, настолько символизирующими отношения между болельщиками, городом и клубом, что их реконструкция, не говоря уже об их перемещении, стала весьма спорной.

Дебаты о стадионах также указывают на некоторые проблемы с более широкой стратегией восстановления города. Большой проблемой Ливерпуля было получение доступа к капиталу для восстановления города. Еще в 1997 году правление «Эвертона» рассматривало возможность переезда в Кирби, расположенный всего в шести километрах от прежнего места, но за пределами городских границ. Городской совет Ноусли был в таком отчаянии, что предложил им бесплатную землю и партнерство с сетью супермаркетов Tesco, которые внесли бы свой вклад в расходы на стадион. Болельщики яростно выступали против этого варианта, и группа «Сохранить "Эвертон" в нашем городе» была важной силой в мониторинге клуба и бросала ему вызов. Когда этот вариант был заблокирован, клуб изучил как новый стадион в центре города — на Королевском причале на старой набережной — так и в качестве совместного с «Ливерпулем» на новом «Энфилде», который те пытались построить в течение пятнадцати лет. Схема совместного использования стадиона, несмотря на вмешательство министра спорта и агентств регионального развития, была просто неприемлема ни для кого. Как болельщикам «Эвертона» может быть приемлемо наблюдать за своей командой из сознательно переделанной версии трибуны «Коп»? Проект в доке Кинг, который поместил бы футбол в географическое и архитектурное сердце городской набережной, получил широкую поддержку болельщиков, но потерпел неудачу, потому что «Эвертон» не смог найти необходимые £155 млн.[16] Билл Кенрайт, осажденный владелец и председатель правления «Эвертона», ясно дал понять, что он просто недостаточно богат, чтобы преодолеть многочисленные препятствия на пути развития «Эвертона».

«Ливерпуль» планировал построить новый стадион в парке Стэнли еще в 1999 году, но не смог проконсультироваться с жителями этого района, прежде чем они сообщили им о своем намерении снести 1800 домов. Последовала жестокая политическая реакция, которая вынудила клуб отступить, а затем выбрать еще один дизайн в парке Стэнли. К тому времени, когда были подсчитаны затраты на застройку этого участка, цена резко возросла. Владельцы «Ливерпуля», семья Мурс, неохотно тратили больше своего собственного состояния и не смогли собрать капитал, необходимый для начала работы. Таким образом, к бедам одного из самых бедных и захудалых районов Ливерпуля добавились упадок планирования и неопределенность[17]. Деньги были потрачены на иностранных игроков и иностранных менеджеров, и это удерживало «Ливерпуль» на вершине английского футбола, никогда не угрожая доминировать в нем. Под руководством француза Жерара Улье, а затем испанца Рафы Бенитеса «Ливерпуль» обрел часть своего былого бахвальства и выставил на поле смесь икон футбола (Стивен Джеррард и Джейми Каррагер) и приемных сыновей (Сами Хююпя); чудесное выздоровление команды и победа в серии пенальти в финале Лиги чемпионов 2005 года показали, что возвращение на вершину английского футбола тоже было возможно. Однако к 2007 году стало ясно, что этого недостаточно ни для строительства нового «Энфилда», ни для завоевания титула; семья Мурс была готова продать клуб. Они отклонили предложения из Таиланда и Дубая и сознательно искали владельцев, которые в каком-то смысле понимали бы и чтили ливерпульский стиль — сдержанный патрицианский консерватизм. Из-за их ошибочного суждения и к их несчастью «Ливерпуль» был продан двум американцам, которые были богаче, но бесстыдно более продажны, чем они.

Том Хикс и Джордж Джиллетт были вынужденным союзом. Оба процветали благодаря сочетанию рискованного финансирования с привлечением заемных средств, спекуляций недвижимостью и девелопмента, а также клубов в профессиональных видах спорта (хоккей с шайбой и бейсбол)[18]. Эти двое никогда не ладили, но они согласились, что «Ливерпуль» на новом стадионе был дойной коровой. Однако это была явно не их подача на Мерсисайде. Они убедили семью Мурс продать, а бо́льшую часть фанатской базы «Ливерпуля» принять их приезд, дав все обычные финансовые обещания, но прикрываясь консервативным патрицианским духом, который соответствовал собственным традициям «Ливерпуля»; изображая себя, в отличие от Глейзеров в «Манчестер Юнайтед», хранителями, а не владельцами. Учитывая давние связи города с Соединенными Штатами и признание болельщиками того, что клуб всегда, отчасти, был коммерческим предприятием и теперь нуждается в улучшении, перспектива владения клубом американскими магнатами была менее неприятной, чем можно было себе представить. Более того, болельщики «Ливерпуля» не были склонны к радикализму или протестам, скорее лояльность и аполитичное отношение к футболу были их режимом по умолчанию. В начале двадцать первого века появились признаки перемен, поскольку сначала кампании «Сохраним флаги скаузерскими», а затем «Вернем "Коп"» стремились контролировать поведенческие кодексы трибун — никаких грубых подстрекательств к соперникам, никаких песен о других клубах, никакой чрезмерной демонстрации недавних покупок в клубном магазине — но вопросы высокой политики и владения клубом их не касались[19]. Свидетельством культурной нечувствительности и уровня эгоизма, проявленных Хиксом и Джиллеттом, является то, что они сумели создать более воинственную фанатскую культуру.

Основная проблема американцев была финансовой. Они купили клуб и его долги на основе гигантских краткосрочных займов от Royal Bank of Scotland и Wachovia, которые были двумя из многих банков, чья ликвидность замерла во время финансовых потрясений следующих трех лет. В течение следующих двух лет, когда разразился глобальный кредитный кризис, они не смогли найти долгосрочного решения своих собственных и клубных растущих долгов и не добились никакого прогресса в строительстве стадиона, который мог бы их спасти. После короткого периода медового месяца вспыхнул протест. В 2008 году более тысячи болельщиков покинули клуб, чтобы создать свою собственную команду — АФК «Ливерпуль»[20]. Из тех, кто остался, самые воинственные собрались в качестве группы «Дух Шенкли». В течение следующих восемнадцати месяцев они публично противостояли владельцам, организовывали блиц-рассылки по электронной почте по поводу их бизнеса и возглавляли песни против них внутри «Энфилда»[21]. Хикс и Джиллетт держались так долго, как могли, за такую высокую цену, как только могли; и эта позиция вынудила RBS назначить своего собственного председателя и совершить продажу. В 2010 году клуб был продан вопреки желанию Хикса и Джиллетта за £300 млн. Fenway Sports и Джону Генри, банкиру-патрицию, который владел «Бостон Ред Сокс».

В то время как переход от злобных торгашей к относительно безобидному магнату утихомирил ярость — и в 2014 году дразняще приблизил чемпионский титул — это не принесло мира или успеха. Первое наверняка, но, возможно, и второе тоже, ожидают завершения долгой политической и юридической борьбы за «Хиллсборо». Здесь, наконец, наметился реальный прогресс. Двадцать три года спустя после катастрофы «Независимая комиссия "Хиллсборо"», возглавляемая епископом ливерпульским и получившая доступ к 450 000 документов, ранее недоступных, представила свой отчет[22]. Он был недвусмысленным. Болельщики «Ливерпуля» никоим образом не были ответственны за трагедию. Вина полностью лежала там, где она была всегда — на допотопной инфраструктуре и ужасающей, некомпетентной полиции. Что еще более важно, в отчете ясно указывалось, что полиция Южного Йоркшира предпринимала систематические усилия, чтобы защитить себя и обвинить болельщиков; что решение ограничить первоначальное коронерское расследование событиями до 15:15 дня было неприемлемым и требовало пересмотра действий полиции и экстренных служб после этого; что расследование полиции Восточного Мидлендс в Южном Йоркшире было избитым оправданием за расследование, о котором все всегда знали. Теперь у «Ливерпуля» есть своя правда. Правосудие ждет.

Если футбол и политика в Ливерпуле в 1980-х годах носили характер магического реализма, даже полномасштабной фантазии, то Манчестер был скорее социальным реалистом. И «Сити», и «Юнайтед» пережили 1970-е и 1980-е годы в состоянии продвинутой посредственности. Городской совет Манчестера и правящая Лейбористская партия придерживались аналогичной, хотя и менее агрессивной программы муниципального социализма и сопротивления Вестминстеру, которой придерживались в Мерсисайде. Однако после того, как тори одержали свою третью подряд победу на всеобщих выборах в 1987 году, город и его элиты изменили направление[23]. Городской совет Манчестера в настоящее время принял — фактически, они его изобрели — новый предпринимательский урбанизм в Англии: главной задачей местных властей было провести ребрендинг города, привлечь инвестиции в новую экономику услуг и знаний и стимулировать многочисленные проекты развития через альянсы с частным сектором и региональными неправительственными организациями.

Одновременно перемены произошли и в «Манчестер Юнайтед». Во-первых, в лице Алекса Фергюсона, чье назначение в 1986 году ознаменовало начало долгой эры успеха. Во-вторых, размещение клуба на фондовом рынке в 1991 году стало первым шагом в двухдесятилетней кампании неустанной коммерциализации. Два процесса городского и спортивного возрождения были не просто сопоставимы, сформированные адаптацией к одной и той же неолиберальной среде, но и тесно связаны. Глобальный охват «Юнайтед», который задолго до появления Премьер-лиги или спутникового телевидения, сделал спорт в целом и футбол в частности очевидным ресурсом для ребрендинга и обновления Манчестера. Городской совет и местная бизнес-элита подали две заявки на проведение Олимпийских игр; ни одна из них не увенчалась успехом, но обе создали городу повышенный глобальный авторитет и ряд новых спортивных и транспортных инфраструктурных проектов. Взрыв ИРА в Арндейл-центре в 1996 году дал неожиданный толчок этому процессу, расчистив акры стареющей собственности и открыв путь к новому витку элитной розничной застройки, а также лофтам и квартирам в центре города.

Центр Манчестера теперь преобразился. С населения, которое сократилось менее чем до четырехсот человек, сейчас там проживает более 20 000 человек. Здесь расположены четыре университета, крупные художественные центры и самый большой гей-квартал на севере. Недостроенный и все еще испещренный пятнами упадка, он, тем не менее, приобрел более разнообразный и яркий урбанизм в культурном и архитектурном плане, чем где-либо в Англии за пределами Лондона. Что придает городу такое ощущение масштаба, так это то, что трансформация Манчестера зависит не только от этого направления деятельности. На самом деле два крупнейших полюса застройки города находятся по обе стороны от центра: на юго-западе, где в одном из углов зоны застройки, пересекающей причал Салфорд и парк Траффорд, находится масштабно перестроенный «Олд Траффорд», и на востоке, где вы найдете стадион «Сити оф Манчестер», ныне являющийся домом для «Манчестер Сити» и якорем нового проекта в Восточном Манчестере. Набережные Солфорда когда-то были эпицентром ведущего промышленного города мира; конечной станцией Манчестерского судоходного канала. Парк Траффорд, расположенный через реку, был домом для первого в мире специально построенного промышленного комплекса. Сегодня они объединены в скульптурный постиндустриальный ландшафт, в котором расположены Северный имперский военный музей Даниэля Либескинда, галерея Лоури и торговый центр с фабричными торговыми точками, а также комплекс офисов и площадей под брендом Media City. Там, где когда-то производство было источником богатства, ценность теперь определяется археологическими остатками промышленного производства. Это архитектурное свидетельство новой экономики, построенной на спорте и искусстве, денежной переоценке истории и памяти и, конечно же, повсеместном присутствии основных средств массовой информации, сетевых ресторанов и магазинов внутри помещений. Но больше и привлекательнее всех них ярко-алый неон вывесок «Манчестер Юнайтед» и сверкающая белая корона стальных трубчатых консолей, которые окружают верхнюю часть стадиона.

Вблизи «Олд Траффорд» представляет собой парадоксальное здание для считывания. Расположенный на небольшом участке земли, он резко ограничен каналом восемнадцатого века, действующей викторианской железнодорожной линией, грязным товарным двором и несколькими улицами с плотно прилегающими таунхаусами из красного кирпича. Его корни уходят в место, которое безошибочно носит индустриальный характер, местоположение, отраженное самим стадионом, большая часть которого ничем не примечательна и функциональна; весь в высоких глухих кирпичных стенах и металлических фасадах, которые, кажется, были сняты с транспортных контейнеров, перемежающиеся редкими иллюминаторами. Высокие стены восточной трибуны были облицованы тонированным стеклом, которое вполне уместно в больших офисных зданиях элитного научного парка. Ниже и непосредственно вокруг этого фасада стены из красного кирпича были облицованы чем-то похожим на зеленую плитку из искусственного мрамора из супермаркета для ванных комнат, которая служит защитной панелью для клубного мегамагазина на первом этаже. Возможно, это храм футбольной мамоны, но на самом деле магазин едва ли размером с большой Gap и уж точно меньше, чем Marks and Spencer на главной улице. Тем не менее, стадион в целом имеет огромный, беззастенчивый прямоугольный вид, его высота и масса подчеркиваются узостью вестибюля вокруг него; на подъездных путях к востоку от него вывески объявляют «Добро пожаловать в Солфорд», но визуально и символически они становятся неактуальными на «Олд Траффорд». Вопреки обычному стереотипу о клубе как о коммерческом, а не футбольном предприятии, архитектурная мощь «Олд Траффорда» в конечном счете находится там, где она должна быть — внутри. Самоназвание «театр грез», возможно, немного приторно для всех, кроме преданных болельщиков, но нельзя не восхищаться масштабом, драматизмом и обзорностью самого большого клубного стадиона в стране. Несмотря на коммерческий беспорядок и конфетти брендов, разбросанных по его внутренностям, он остается захватывающим местом для просмотра футбола. Именно из этой части клубной культуры была взращена противоположная идентичность, где популярное представление о болельщиках «Юнайтед» как о простых глорихантерах, изгнанниках и туристах было оспорено новым акцентом на манкунианских качествах клуба и где что-то от старого манкунианского радикализма породило и профсоюзные, кооперативные движения — могли бы найти место в новом футболе и новом Манчестере.

Годы, проведенные Мартином Эдвардсом на посту владельца и председателя правления, породили три независимых фэнзина — Red News, Red Issue и United We Stand, — в которых было о чем пожаловаться, и аудитория жаждала это услышать. В 1995 году они помогли создать «Независимую ассоциацию болельщиков "Манчестер Юнайтед"» (IMUSA), которая проводила кампанию против высоких цен на билеты на стадион «Олд Траффорд» и пыталась создать базу мелких акционеров. Именно эта коалиция помогла сорвать предлагаемое поглощение BSkyB в 1999 году, их политически связанное лоббирование помогло повлиять на решение Комиссии по монополиям и слияниям отклонить заявку[24]. Менее продуманным проявлением нового локализма болельщиков «Юнайтед» стал разработанный в 2001 году план отпраздновать двадцать пятую годовщину того, как «Манчестер Сити» ничего не выиграл, устроив вечеринку в представительском люксе на «Мэйн Роуд». «Сити» пронюхал о шутке и отменил ее, но вечеринка продолжилась за воротами «Мэйн Роуд». По всей трибуне «Стретфорд Энд» регулярно появлялись баннеры, выражающие новый локализм — сентиментальные «Цветы Манчестера», утопические «Манчестер — мой рай» и более автархические «Республика Манкуния»[25].

Мердока, возможно, и спровадили, но после краха фондового рынка 2002 года «Юнайтед» был прибыльным, без долгов и продавался по относительно низкой цене. Кто-то должен был его купить, и Мартин Эдвардс неуклонно продавал свои акции множеству инвесторов, которые могли бы попробовать это сделать. Первая стычка на самом деле была фальшивой войной. Оказалось, что фракция Coolmore, ирландские игроки, владельцы скаковых лошадей и чистокровные заводчики Джей Пи Макманус и Джон Манье, которым принадлежало почти 30% акций, могли бы сделать заявку на покупку клуба. Наряду с обычными формами протеста появился новый стиль воинственности прямого действия: Болельщики «Юнайтед» намеренно сорвали гонки в Херефорде, чтобы добраться до Coolmore на их же территории[26]. Но реальная опасность заключалась в другом. Семья Глейзер сколотила шаткое состояние на долгах, торговых центрах и «Тампа-Бэй Бакс» из НФЛ. К 2005 году они приобрели почти 30% акций «Манчестер Юнайтед», хотя у них не было денег, чтобы купить остальное. Затем Глейзерам удалось получить ряд займов, многие из которых под непомерные проценты, и использовать эти деньги для выкупа мелких акционеров. Как только они были куплены, все остальные, у кого были более значительные активы, присоединились к ним. Теперь, полностью контролируя клуб, Глейзеры исключили «Юнайтед» из списка фондовой биржи, сделали его частной компанией и, что самое важное, перевели все кредиты, которые они взяли для покупки клуба, аккурат на баланс «Манчестер Юнайтед». При смене ролей, которая возможна только благодаря вуду современных финансов, клуб отныне будет платить за то, чтобы Глейзеры им владели[27].

Протесты, вызванные BSkyB и Coolmore, отошли на второй план. Первая поездка Джоэла Глейзера на «Олд Траффорд» потребовала задействования десятков спецназовцев и собак, и спецназ, в конечном итоге, атаковал протестующих фанатов дубинками. Среди поклонников мейнстрима основным средством протеста был лозунг (и одноименная группа) «Люби "Юнайтед", ненавидь Глейзера» [Love United Hate Glazer]. Их самым публичным оружием была демонстрация зеленого и золотого цветов «Ньютон Хит», команды железнодорожников девятнадцатого века, из которой и вышел «Манчестер Юнайтед». Флаги, шарфы и другие знаки отличия начали появляться в толпе на «Олд Траффорд» в 2009 году, а в 2010 году на транслировавшемся по телевидению матче Кубка 30 000 болельщиков облачились в зеленое и золотое и выпустили десятки тысяч воздушных шаров. На периферии более радикальная модель фанатского протеста приобрела организационную форму. «Комитет по образованию Манчестера», о котором сообщалось в пресс-релизах, по-видимому, представлял собой нечто среднее между фирмой старой школы и подпольной политической ячейкой[28]. Эта анонимная группа болельщиков организовала флешмобы в центре города в магазинах спонсоров «Юнайтед» — магазин Nike был полностью закрыт. В офисы пиар-компаний, работающих на Глейзеров, доставлялись бесконечные фиктивные заказы на вынос, огромные волны факсов, звонков и электронных писем глушили их корпоративные коммуникационные системы. Финансовые консультанты Deutsche Bank Глейзеров были приятно удивлены появлением девушек по вызову на их рождественской вечеринке[29]. Что менее привлекательно, группа повторила язык белфастских военизированных формирований с их косвенными предупреждениями о «последствиях», а в случае слухов о переходе Уэйна Руни в «Манчестер Сити» — склонностями к запугиванию[30]. Однако ни мирные, ни насильственные стратегии ни к чему не привели. Глейзеры по-прежнему у руля, а «Юнайтед» по-прежнему выплачивает им зарплату, и платят по их счетам и долгам[31]. Для значительной группы активных фанатов, как мы увидим, единственным вариантом было вообще уйти. Для тех, кто остался, конец эры Фергюсона и назначение его преемника Дэвида Мойеса в 2013 году выявили глубину проблемы. В своем худшем сезоне за последние десятилетия «Юнайтед» занял восьмое место в Премьер-лиге и не смог отобраться в Европу. Мойес, неспособный сотворить чудеса со стареющей командой, качество которой не могло сравниться с голодом и энергией ее ведущих соперников, был уволен[32].

Другой полюс развития Манчестера находится к востоку от центра города. Здесь неоновая вывеска синего цвета. Стадион «Этихад» «Манчестер Сити» расположен в центре гигантской зоны проектов реконструкции. Действительно, за последние двадцать лет Восточный Манчестер стал объектом внимания бо́льшего числа пересекающихся агентств и инициатив, чем любое другое место в стране[33]. Когда началась новая эра футбола, «Сити» все еще играл в своем старом доме — «Мэйн Роуд», настолько ветхом, что соответствовать минимальным стандартам стадиона с сидячими местами, не говоря уже о более современном здании, было финансово разорительно. Но у «Мэйн Роуд» была душа, и на протяжении 1990-х годов в этом был смысл. Во внутренней футбольной культуре Манчестера глобальный, коммерческий и безудержный рост «Юнайтед» противопоставлялся земным, подлинно манкунианским качествам «Сити». Самоидентификация клуба как вечного аутсайдера, как дома нерушимой поддержки во что бы то ни стало, любви к месту, а не к победе, подпитывалась неустойчивой формой команды, их пребыванием в низших дивизионах и катастрофическим менеджментом[34]. Сначала при Питере Суэйлзе, затем при Фрэнсисе Ли и его консорциуме манчестерских бизнесменов, «Сити» спустился на третий уровень, и в 1999 году на мгновение показалось, что они могут опуститься еще ниже, на самое дно.

Примерно десять лет спустя «Сити», вероятно, является самым богатым клубом в мире, принадлежащим королевской семье Абу-Даби. Возможно, у них нет такого потока доходов, как у «Юнайтед» или испанских гигантов, но за их спиной есть нефтяное озеро, с которым никто не может конкурировать. Последовательность событий, приведших к этому экстраординарному сдвигу, начинается с падения Фрэнсиса Ли и захвата клуба группой манчестерских бизнесменов во главе с Дэвидом Бернштейном. Их ключевым шагом было заключить чрезвычайно выгодную сделку с городским советом Манчестера, который совместно с Национальной лотереей и Sport England не только построит новый стадион для Игр Содружества 2002 года, но и покроет расходы на его преобразование из легкоатлетического в футбольный. «Сити» будет платить арендную плату только за продажу билетов сверх тех 32 000 мест, которые у них уже были на «Мэйн Роуд». В общей сложности это составило государственную субсидию публичной компании с ограниченной ответственностью «Манчестер Сити» в размере около £125 млн.[35]

Тем не менее, даже с такой щедростью, аншлагами и возвращением в Премьер-лигу «Сити» все еще терял деньги, и его владельцы были готовы продать клуб; достаточно готовы, чтобы продать клуб экс-премьер-министру Таиланда Таксину Чинавату, не задавая вопросов. Предыдущие пять лет, с 2001 по 2006 год, Чинават занимал пост премьер-министра Таиланда, должность, основанную на суперпопулистской платформе, которая привлекала, в частности, сельскую бедноту Таиланда. Название его партии переводится как «Тайцы любят тайцев», и Таксин был их тайцем номер один. Несмотря на то, что в сельских районах Таиланда бедным выделялись небольшие средства, бо́льшая часть его правления фактически была потрачена на запугивание прессы и оппозиции, подавление инакомыслия и изменение закона таким образом, чтобы это пошло на пользу ему и его семье. К 2006 году его состояние оценивалось более чем в £2 млрд.[36] Позже в том же году, находясь за границей, Чинават и его правительство были смещены в результате военного переворота, а некоторые из его активов заморожены. Следовательно, его год в «Сити» был всего лишь одним долгим актом напоказ из изгнания. Болельщики «Сити» были ублажены таким же образом, как и сельские жители Таиланда — огромными кухнями с лапшой, раздающими бесплатную похлебку на общественных площадях. Тайских политиков и бизнесменов угощали вином и ужином в представительских ложах, а лицо Таксина сияло, возвращаясь в Таиланд, где футбол Премьер-лиги был чрезвычайно популярен. Это, безусловно, расположило Таксина к его основным избирателям, которые продолжали поддерживать его и различные политические движения, которые он поддерживал с тех пор, как была распущена его собственная партия. Но это не расположило к нему судебную и военную элиту Таиланда, которые заочно судили его за коррупцию, отобрали его паспорт и присвоили все, что могли, из его состояния. «Сити» был полезен, но пришло время уходить, и в конце 2008 года шейх Мансур и правящий дом Абу-Даби сделали свой ход.

Миллиард фунтов стерлингов спустя и еще больше позже и в 2012 году «Сити» выиграл свой первый чемпионский титул за тридцать четыре года. Победа стала еще слаще, когда в заключительный день на последних минутах финальной игры был обойден именно «Юнайтед». В отличие от «Ливерпуля» или «Манчестер Юнайтед», приход мировых супербогачей не вызвал реакции, отколовшегося клуба или протестных движений. Отчасти это связано с тем, что протестовать было особо не из-за чего. Династия Аль Наян зарекомендовала себя как очень компетентные, организованные, хорошо воспитанные владельцы, хотя и с примесью безжалостности. Или, возможно, это потому, что болельщики «Сити», пережив культуру постоянного разочарования, верят, что, кто бы ни был законным владельцем клуба, ничто не может подорвать их монополию на значение клуба. В то время как доверчивым скаузерам продали полное фуфло, самые сообразительные болельщики «Сити» говорят себе, что они ухахатываются по дороге к шкафу с трофеями.

Будет интересно посмотреть, как долго эта глубокая эмоциональная прививка будет поддерживать их. Уже есть признаки того, что «Сити» и его новый дом в Восточном Манчестере наполовину отделены от остальной части мегаполиса. Сейчас клуб строит вокруг стадиона гигантский тренировочный комплекс и академию с семью полноразмерными полями и помещениями для дюжины команд, не говоря уже об отелях и медицинских учреждениях. Спортивный город, который так долго представляли себе элиты Манчестера, похоже, наконец обретает форму, но это будет сильно приватизированный город, в котором вклад клуба в общественную сферу почти ничтожен, составляя гектар площади в одном углу комплекса с обещаниями построить на нем школу[37]. В дни матчей, несмотря на суету вокруг «Этихада», подавляющее большинство ритуалов перед матчем, выпивка и курение, встречи и удовольствия от коллективного предвкушения, встречаются за пределами Нью-Ист-Манчестера в старых пабах на задворках Пикадилли и по всему центру города. Послематчевая вакханалия распространяется по Восточному и Южному Манчестеру до карри-закусочных в Рашолме и пабов Фоллоуфилда и Гортона. А что насчет «Мэйн Роуд»? «Сити» передал его совету, и хотя часть земли была переделана под небольшие жилые единицы, большая ее часть остается пустой. Существует ощутимое чувство старого прямоугольника среди тупиковых дорог таунхаусов из красного кирпича; а на улицах за ним — заколоченные магазины, пабы, сдаваемые в аренду, давно закрытые уличные кафешки, последние остатки микроэкономики футбола, которая когда-то была здесь.

«Куда делись деньги?» — известная песня болельщиков «Сити». Чтобы ответить на этот вопрос, вам нужна новая карта, на которой изображена картография фантастического богатства и причудливых амбиций; карта, на которой изображены американские бароны-разбойники в их новом логове в Солфорде, арабская династия, основавшая аванпост в руинах Анкоатса, и крестик, отмечающий место спрятанного сокровища. Далеко на юго-западе раскинулись золотые поля Каррингтона. Когда-то это была просто богатая пригородная деревня в сельской местности Чешира, оба клуба построили здесь роскошные тренировочные базы, спрятанные в конце длинных непривлекательных переулков. Известно, что многие игроки обосновались в окрестностях Каррингтона, живя за контролируемыми воротами и скрытыми камерами видеонаблюдения в своих особняках в неогеоргианском стиле.

До 1990–х годов футбол был одним из очень немногих институтов в Англии, который изменил обычную полярность власти, богатства и влияния между Севером и Югом. Между чемпионским титулом «Тоттенхэма» в 1961 году и началом Премьер-лиги в 1992 году только «Арсеналу» из лондонских клубов удалось стать лучшим в стране (1971, 1989 и 1991), и ни один из столичных клубов не выиграл Кубка чемпионов. Относительное спортивное отставание столицы не является чем-то необычным в европейском футболе. Не считая Мадрида и Испании, самые успешные клубы часто находятся в крупных провинциальных промышленных городах: Милан, а не Рим, Амстердам, а не Гаага, Мюнхен и Марсель, а не Берлин и Париж, Порту, а не Лиссабон, и Глазго, а не Эдинбург. Хотя эти города порой были меньше и зачастую беднее, они были гораздо более полно и быстро индустриализированы, чем их старые столицы; это обеспечило им более многочисленный электорат рабочего класса, из которого можно было привлечь в качестве игроков и публики, а также местную элиту с меньшими возможностями для приобретения культурного капитала, общественного статуса и политического влияния[38]. Чрезвычайная концентрация власти в Лондоне, где сливаются миры финансов, юриспруденции, политики, искусства, радиовещания, газет, театра и издательского дела, делает конкуренцию за культурную столицу еще более ожесточенной.

Огромные размеры Лондона, население которого, возможно, в четыре раза превышает население столичных Манчестера или Ливерпуля, сделали практически невозможным для какой-либо одной команды передать самобытность города в целом, уменьшая более широкий культурный вес истории любого конкретного клуба. Конечно, все столичные клубы претендовали на более закрытую зону. Однако бурные волны миграции в Лондон и из него за последние несколько десятилетий сделали географические отношения между клубом, районом и болельщиками более эластичными. Урбанизация Лондона, которая набирала обороты еще до Первой мировой войны, была еще более ускорена масштабными программами по расчистке трущоб непосредственно в послевоенную эпоху. Это сцеживание отправило сотни тысяч жителей северного и восточного Лондона в города-сады и новые поселки Эссекса и родных графств, а также создала карту фанатского движа, которая отслеживает подобные миграции. «Вест Хэм» привлекает часть своих болельщиков из Бэзилдона и Грейвсенда. «Тоттенхэм» и «Арсенал» набирают значительное количество своих приверженцев из Илфорда и Енфилда, из Хемел Хемпстед и Уэлвин Гарден Сити. Одновременно то, что осталось от недорогого и государственного жилья в центре Лондона, приняло последующие поколения новых мигрантов, которые, хотя и не полностью отсутствуют в толпе этих команд, к сожалению, не представлены.

За последние двадцать лет Лондон начал восполнять этот исторический дефицит и бросать вызов оси Ливерпуль–Манчестер. Единственным наиболее важным фактором стало прибытие в столицу мировых супербогачей: они тоже приехали на север, но на самом деле только ради футбола. В Лондон сверхбогатые приехали, чтобы избежать внутриполитического давления, следить за своими деньгами, платить удивительно мало налогов и наслаждаться очень комфортной жизнью. На самом деле, жизнь в Лондоне настолько комфортна, что сверхбогатых стало достаточно, чтобы исказить рынок недвижимости и планы застройки города и значительно усилить его все более острую социальную полярность и экономическое неравенство[39]. Их влияние на футбол не было неодинаковым. Из шести крупнейших клубов города пять в тот или иной момент принадлежали очень богатым иностранцам («Арсенал», «Челси», «Фулхэм», КПР и «Вест Хэм»), в то время как «Тоттенхэм» сейчас принадлежит Джо Льюису, нашему собственному доморощенному миллиардеру в налоговом изгнании, который сделал большую часть своих денег вложив в спекуляции против фунта во время кризиса механизма обменного курса в начале 1990-х годов.

Внутренний Западный Лондон, который за последние двадцать лет стал одной из самых этнически разнородных зон во всей стране, за тот же период сменил владельцев футбольных клубов с четырех разных континентов. Мохаммед Аль-Файед, египетский бизнесмен, был, как он громко скажет любому, кто находится в пределах слышимости, первопроходцем, купив «Фулхэм» в 1996 году, когда те томились в Четвертом дивизионе. Аль-Файед, который в то время также был владельцем парижского отеля Ritz, универмагов House of Fraser и главного трофея розничной торговли Harrods, приобрел клуб всего за £6 млн. Никогда не принимавший полумер, он объявил, что «Фулхэм» станет «"Манчестер Юнайтед" юга». Почти £200 млн. беспроцентных кредитов и десять менеджеров спустя «Фулхэм» утвердился в середине Премьер-лиги и вышел в финал Лиги Европы УЕФА в 2007 году, но не стал «Манчестер Юнайтед». Для традиционалистов компромисс в пользу такого уровня успеха был относительно незначительным. «Крейвен Коттедж», несмотря на грандиозную жилку Аль-Файеда, остается небольшим живописным участком, сохранившим фальшивые фронтоны в стиле Тюдоров и одинокий платан в одном из углов; единственной уступкой безвкусице и китчу стала статуя Майкла Джексона, установленная снаружи в 2011 году. Лайт-версия Джеффа Кунса, она была посвящена дружбе Аль-Файеда с человеком, который не интересовался «Фулхэмом» или футболом и приезжал в клуб всего один раз. Harrods уже давно перешел к Катару за более чем £2 млрд., когда в возрасте восьмидесяти четырех лет Аль-Файед ушел из футбола. Его последним поступком в 2013 году стала продажа клуба Шахиду Кхану, пышноусому пакистано-американскому миллиардеру, который добавил клуб к портфолио, в котором уже была империя по продаже автомобильных запчастей и «Джэксонвилл Джагуарс» из НФЛ. Аль Файед оговорил, что статуя Джексона останется. Она, конечно, была убрана, но, возможно, старик что-то знал. Игра «Фулхэма» развалилась, и в 2014 году они впервые за тринадцать лет вылетели из высшего дивизиона.

КПР, ближайшие соседи «Фулхэма», прошли через аналогичный процесс, хотя и позже, в более маниакальном и ускоренном темпе. Застрявший в низших дивизионах на протяжении большей части 1990-х и 2000-х годов, клуб был ограничен небольшими размерами «Лофтус Роуд» и ограниченным богатством владельцев клуба. Чтобы совершить прыжок в Премьер-лигу в современную эпоху, требовались миллиардеры, и они прибыли в эклектичном обличье владельца Формулы-1 Берни Экклстоуна, печально известного итальянского импресарио, отвратительного самопиарщика и беззастенчивого хулигана Флавио Бриаторе, и Лакшми Миттала, индийского сталелитейного магната, чье богатство поставило его в первую десятку глобального списка богачей. Четыре года ругани и криков, десять менеджеров и куча денег спустя проект достиг своего пика с единственным провальным годом в Премьер-лиге[40]. Берни Экклстоун, обладавший замечательной коммерческой хваткой, отказался от цирка, продал свою долю и получил прибыль еще до того, как команда забила хотя бы гол в Премьер-лиге. Новым владельцем стал малазийский бизнесмен Тони Фернандес, основатель и владелец Air Asia, ведущей бюджетной авиакомпании Юго-Восточной Азии. По собственному признанию, болельщик «Вест Хэма», он безуспешно пытался купить этот клуб, но тяга к футболу в Премьер-лиге была слишком сильна, поэтому он остановился на КПР. Для столь замечательно состоявшегося бизнесмена это был мучительный опыт. Фернандес потратил еще £50 млн. своего состояния в обреченной попытке удержаться на ногах. «Я видел все части, которые делают футбол довольно... возможно, аморальным — это сильно сказано, но они продали бы свою бабушку, чтобы что-то сделать[41]».

Интрижка «Вест Хэма» со сверхбогачами была еще менее успешной. Более пятнадцати лет клубом владел и управлял Теренс Браун, бухгалтер из Баркинга, имеющий интересы в курортных поселках на южном побережье. В 2006 году он продал клуб двум исландским предпринимателям, прикарманив при этом около £34 млн. Неплохой куш при инвестициях в £2 млн. Руководителем новой операции был Эггерт Магнуссон, глава исландской футбольной ассоциации и производитель печенья; но реальной силой был Бьоргольфур Гудмундссон. Он сколотил и потерял свое первое состояние в связи со скандалом о мошенничестве и растрате в исландском судоходстве, за который он был осужден в 1991 году. Не испугавшись, Гудмундссон сколотил еще одно состояние в постсоветской пивоваренной промышленности — секторе, не известном своей честностью или аристократизмом — прежде чем вернуться домой и прибрать к рукам бывший Bank of Iceland в 2006 году. Год спустя Исландия пережила финансовый кризис, и банки, которым Гудмундссон задолжал огромные долги, обратились к ним и обнаружили, что «Вест Хэм» был едва ли не его единственным материальным активом. Клуб был спасен из этой катастрофической ситуации совместными усилиями бывших владельцев «Бирмингем Сити» Дэвида Салливана и Дэвида Голда и государственного бюджета; вскоре они будут играть по очень разумной цене в Олимпийском парке 2012 года[42]. Еще неясно, окажется ли субсидирование «Вест Хэм Юнайтед» разумной государственной инвестицией. На символическом уровне, безусловно, интригующе видеть, как бастион индустриального Ист-Энда, давно и глубоко укоренившийся в старом городском пейзаже доков и трущоб, перемещается на хорошо оборудованный, но асептический остров реконструкции, которым является новый Стратфорд. Обмен души на пространство, сообщества на удобство — это то, с чем знакомы многие старые болельщики «Вест Хэма», приезжающие из новых городов и окраин Эссекса и Кента посмотреть на команду своего детства.

В начале 1990-х «Тоттенхэм» выглядел как коммерческий и задающий тон: первый, кто вышел на фондовую биржу, ратующий за откол лиги, новатор в области организации банкетов, брендинга и мерчандайзинга, и принадлежал застенчивому мультимиллионеру Алану Шугару. Тем не менее, каким-то образом Шпоры упустили момент и провели почти два десятилетия как в верхней, так и в нижней шестерке, положение, лишь частично исправленное приходом на пост владельца бесконечно богатого Джо Льюиса. Какой бы ни была структура собственности или управления клуба, Шпоры, как «Эвертон» и «Ливерпуль», оставались неконкурентоспособными на самом высоком уровне прежде всего потому, что не могли переехать и построить достаточно большой новый стадион в своем плотно заселенном городском районе. В отсутствие успеха Шпоры нашли убежище в своей многогранной идентичности — настоящие лондонцы в одном из беднейших районов внутреннего города; команда еврейского Лондона; последнее прибежище хорошего вкуса в футболе, ценители стиля и ухарства.

Хотя эти стратегии в какой-то мере успокоили их поклонников, эффективность клуба была снижена тем фактом, что почти все это можно было сказать о новом «Арсенале». Будучи главным претендентом на доминирование «Манчестер Юнайтед» в течение первого десятилетия премьер-лиги, «Арсенал» вряд ли выглядел как неподлинные лондонцы. Действительно, в тот момент, когда Лондон переживал крупнейшие архитектурные, демографические и политические изменения с 1930-х годов, «Арсенал» гораздо больше походил на публичное лицо столицы: амбициозный, успешный, мультикультурный, сознательно еврофильский и, прежде всего, выигравший титул в 1998 и 2003 годах. Клуб двигался в этом направлении благодаря союзу патрициев старой гвардии — Хилла-Вуда и Брейсуэлла-Смита — и новых парней и их денег, Дэвида Дейна и Дэнни Фишмана. Присутствие Дейна было лишь одним из многих показателей того, что «Арсенал», как и «Тоттенхэм», приобрел среди лондонских евреев таких же поклонников. Назначение Арсена Венгера главным тренером и его появление в команде космополитичных и стильных игроков, в первую очередь Тьерри Анри и Денниса Бергкампа, означало, что «Арсенал» играет в тот футбол, о котором Шпоры только говорили. Более того, в то время как Шпоры оставались загнанными на «Уайт Харт Лейн», «Арсенал» сделал решительный шаг и построил новый стадион на 60 000 мест на месте старого газового завода всего в двух шагах от «Хайбери».

Вместо того чтобы бежать от городской суеты, «Эмирейтс» принимают ее. Он расположен в самом сердце невероятно густонаселенного городского района и, вместо того, чтобы поворачиваться к городу спиной, открыт для него — до него легко добраться на общественном транспорте, он также предлагает приятные пешеходные маршруты из целого ряда районов, разнообразен экономически, этнически и архитектурно. Сам стадион представляет собой непрерывный эллипс, расположенный в просторном и хорошо оборудованном общественном пространстве. Несмотря на то, что «Эмирейтс» открыто занимается коммерческой деятельностью, у него сдержанный вкус в отношении вывесок, спонсоров и рекламных щитов. Внутри он предлагает превосходную сцену для спектакля. Здесь светло, воздушно, не загромождено, все кажется близким к действию, а сквозь волнистые стеклянные панели на верхнем ярусе видны очертания лондонского горизонта. Тем не менее, несмотря на то, что на большинстве матчей стадион был полностью заполнен, атмосфера, за исключением нескольких дерби, является тенью «Хайбери», и, похоже, ничто не в состоянии это изменить[43]. Также не было достигнуто большого успеха, который соответствовал бы этим устремлениям. «Арсенал» почти десять лет не завоевывал трофеев, пока не выиграл Кубок Англии в 2014 году. «Арсенал» хорошо укомплектован, платежеспособен, с приемлемой ипотекой и теперь, казалось бы, благосклонным владельцем — американским миллиардером Стэном Кронке. Разве это не то, что значит быть одним из видов лондонцев сейчас? Хорошая работа, но сужающиеся перспективы и амбиции; хороший со вкусом обставленный дом, несмотря на кризис на рынке недвижимости; почти на плаву и соблюдающий приличия; каникулы и полет фантазии во Франции и приятный тихий день на стадионе?

Возможно, самый большой урок «Арсенала» заключается в том, что рациональные методы ведения бизнеса, даже если они проводятся с осторожностью, просто больше не работают в Премьер-лиге, и причина, по которой они больше не работают — это «Челси». Расположенный на одном из самых дорогих объектов недвижимости в английском футболе, «Челси» с 1960-х годов был местом, где встречаются гламур и трущобы: демонстрацией тех крошечных зон нарушения в английской классовой системе, где богатые и знаменитые общаются плечом к плечу с грубиянами, задирами и париями. К концу 1990-х годов, под спленетичным и византийским руководством Кена Бейтса, «Челси» предпринял основные шаги, которые позволили бы им выжить в Премьер-лиге — увеличенный стадион без стоячих мест, архитектурно ничем не примечательные объекты досуга и торговли, иностранный тренер, множество иностранных игроков, несколько неприятных на вид долгов и очень большая зарплатная ведомость; но они никогда не собирались становиться чемпионами Англии или Европы. Теперь они были и тем, и другим; все подпитывалось деньгами и амбициями одного человека, Романа Абрамовича. «Челси», похоже, были центральным элементом его затянувшейся стратегии ухода из России, где он сделал свои деньги на нефтяной и алюминиевой промышленности в хаотичную эпоху Ельцина (хотя это несколько преувеличивает значение слова «сделал»)[44]. Сразу же выйдя на глобальный уровень освещения, «Челси» обеспечил жизненно важную защиту и видимость в борьбе Абрамовича за то, чтобы освободиться от в целом менее дружественного к олигархам режима Владимира Путина. В то время как другие магнаты потеряли свои состояния и свободы, Абрамовичу это тихо и аккуратно сошло с рук, хотя он продолжает платить, когда это требуется, за тренеров сборной России по футболу, за счета за социальные услуги в сибирских провинциях и за дорогостоящие заявки на чемпионат мира. Это все еще оставляет много свободного времени для «Челси», уровень расходов которого на трансферном рынке и на рынке заработной платы дал и без того перегретой футбольной экономике заряд нитроглицерина.

Болельщики «Челси», вероятно, самые богатые в стране. Средний доход владельцев абонементов почти вдвое превышает национальную норму, хотя есть подозрение, что это статистический артефакт астрономического богатства одной части публики, уравновешиваемого заработной платой все еще рабочего класса и ниже среднего класса на другом конце шкалы; но ни их собственная, ни экономическая удача их клуба, похоже, не предоставляет им больше комфорта. В «Челси» есть что-то особенно подленькое. Они обладают злобным высокомерным столичным превосходством, которое, хотя и присутствует в других лондонских клубах, получает здесь свое самое полное выражение. Публика ни одной из команд не тратит столько времени и не использует такую словесную ловкость, чтобы унизить своих оппонентов. Песни, обычно предназначенные только для болельщиков «Ливерпуля», поются против северных команд всех мастей; всегда отмечается малочисленность, серость и унылость стадионов соперника и родных городов. Персонализированное насилие над отдельными игроками — вот их специальность. Немногие толпы так эффективно копаются в собственном жестоком прошлом или продолжают так громко прославлять свою безалаберную репутацию. В то время как худшие расистские эксцессы, продолжавшиеся вплоть до 1990-х годов, утихли, поток антисемитских оскорблений, направленный по электронной почте в адрес тогдашнего менеджера Аврама Гранта, и слепая любовь многих к капитану и, по мнению ФА, расисту Джону Терри, наводят на мысль, что этот голос никуда не делся[45].

На другом конце шкалы находятся небольшие клубы пригородной периферии Лондона, которые находятся в состоянии перманентного финансового кризиса и пробиваются в два нижних дивизиона или даже хуже. И все же им удалось привлечь разумную аудиторию и инвесторов, ищущих, где бы поиграть. На востоке «Лейтон Ориент» приобрел Барри Хирн, чемпион мира по снукеру и профессиональному дартсу, который по чисто сентиментальным причинам удерживал клуб на плаву. На крайнем западе города председатель «Брентфорда» Дэн Тана имел достаточно хорошие связи в Голливуде, чтобы завербовать Кэмерон Диаз в качестве болельщицы; за ним последовал Рон Ноудс, который продался «Бис Юнайтед», болельщицкому фодну, и Грег Дайк, бывший генеральный директор BBC, а ныне председатель ФА, который сохранил клуб просто достаточно платежеспособным, прежде чем продать его миллионеру Мэтью Бенхэму, владельцу биржи ставок. Существуют хорошо разработанные планы строительства нового стадиона недалеко от моста Кью. На севере «Барнет» принадлежал знаменитому билетному спекулянту Стэну Флэшмену, а потом и Тони Клеантусу, который сколотил состояние в первые дни бума мобильных телефонов. Несмотря на то, что они проводили время в Конференции и за ее пределами, не смогли найти новый стадион в долгой ожесточенной борьбе с местными властями и часто назывались резервистами «Арсенала» (с которыми делили поле), в «Барнете» все еще было достаточно статуса и денег, чтобы Эдгар Давидс, звезда голландской полузащиты, приехал и отыграл за них полсезона, прежде чем занять на столь же короткое время пост главного тренера.

Жизнь на периферии, по крайней мере, свободна от разочарования, которое следует за нереалистичными ожиданиями, горечи от того, что ты достаточно близок к Премьер-лиге, чтобы мечтать, но остаешься вне ее или, что еще хуже, попадаешь в нее, но только для того, чтобы быть обнаруженным и немедленно изгнанным. Такова жизнь средних клубов Южного Лондона, которые как в экономическом, так и в футбольном плане долгое время были в плохих отношениях с севером и западом. Отделенные Темзой от основных центров богатства и власти и плохо обслуживаемые основными транспортными артериями столицы, клубы Южного Лондона сейчас находятся в центре поляризующегося общества: слишком большие, чтобы довольствоваться футбольной анонимностью пригородов, но слишком маленькие, чтобы закрепиться на верхушке. Они изо всех сил старались не отставать от своих соседей, и в процессе им удалось попасть под внешнее управление, поставить в тупик, обнищать или обанкротить целую серию мультимиллионеров, а в случае с «Уимблдоном» и вовсе уничтожить.

«Чарльтон Атлетик», похоже, усвоил горький урок после того, как в 1980-х годах они вышли под внешнее управление и были вынуждены играть вдали от своего родного стадиона «Вэлли». Под руководством председателя и владельца Ричарда Мюррея в последующие годы они зарекомендовали себя как образец современного клуба: благоразумный, дружелюбный к семье и ориентированный на сообщество, вернувшийся к финансовому благополучию и к «Вэлли», прежде чем подняться в Премьер-лигу. Оказавшись там, организация клуба и напряженная работа на поле и за его пределами выглядели так, как будто это могло бы сделать их постоянными участниками лиги. Затем, в 2007 году, соблазненный, как и вся остальная страна, кажущимся бесконечным ростом длительного бума, стремления и ожидания полностью вышли из-под контроля. По клубу поползли слухи о том, что Алан Кербишли, чьи пятнадцать лет на посту менеджера оказались столь впечатляюще успешными, «завел их так далеко, как только мог». Кербишли был уволен, а на его место последовала череда провальных назначений, в результате которых «Чарльтон» за три года опустился на два дивизиона и вернулся под внешнее управление: вот вам и устремления[46].

У «Кристал Пэлас» был короткий период успеха при председателе Роне Ноадесе в конце 1980-х и начале 1990-х годов. Однако Ноадес вообще не был готов рисковать своей империей полей для гольфа в Суррее ради улучшения команды. К 1998 году, когда клуб терял деньги, бизнесмен хотел избавиться от него, и когда появился Марк Голдберг, он просто не мог просить большего. Молодой мультимиллионер, сколотивший состояние на поиске руководителей и подборе персонала, Голдберг отказался от всей накопленной им финансовой проницательности, когда дело дошло до его детской любви — «Кристал Пэлас». Он купил клуб у Ноадеса по гигантской, завышенной цене в £30 млн. (£5 млн. из которых Ноадес ему же и одолжил), только он получил не клуб целиком, а лишь команду и долги. Ноадес сумел сохранить «Селхерст Парк» за собой и продолжал взимать со своего старого клуба солидную арендную плату. В течение следующих восемнадцати месяцев финансовые покровители Голдберга испарились, его собственное состояние пошло тем же путем, и в результате трагического акта саморазрушения он назначил Рона Ноадеса тренером команды. «Пэлас» рухнул и снова перешел под внешнее управление. Клуб был спасен другим давним болельщиком, Саймоном Джорданом, молодым магнатом магазина мобильных телефонов, который продал свой бизнес примерно за £35 млн. Однако сочетание финансовой щедрости, деловой хватки и нахальства Джордана не справилось с этой задачей. Более десяти лет спустя его состояние сократилось, и «Пэлас» вернулся под внешнее управление в 2010 году[47]. Одного владельца-мультимиллионера просто недостаточно, чтобы конкурировать. «Пэлас» вернулся в Премьер-лигу три года спустя, но не более, и потребовался консорциум из четырех очень богатых болельщиков, которые заработали сотни миллионов на банковском деле, недвижимости и страховании, чтобы вывести их туда.

По крайней мере, «Кристал Пэлас» все еще существует. Их ближайшие соседи и соперники «Уимблдон» взлетели выше, упали сильнее, а затем и вовсе исчезли. В конце 1980-х годов под руководством Сэма Хаммама «Уимблдон» вошел в историю английского футбола как «Сумасшедшая банда»: грубые, выносливые, непредсказуемые и ужасные в игре южные лондонцы пробились в высшую лигу и в 1988 году одержали победу в финале Кубка Англии над «Ливерпулем». В 1991 году клуб был вынужден отказаться от своего дома на «Плуг Лейн», который в некоторой степени не соответствовал новым более строгим стандартам для стадионов только с сидячими местами. Пока «Уимблдон» играл на «Селхерст Парк» «Пэлас» и якобы искал новое поле в Южном Лондоне, Хаммам взял под свой контроль старое поле, выкупил муниципальную аренду, которая ограничивала его использование спортивными мероприятиями, и, таким образом, без обременений, продал его компании Safeway. Он заработал целое состояние для себя и ничего не сделал для ФК «Уимблдон». Теперь совсем уж без стадиона, Хаммам пытался вывезти клуб в Дублин, Белфаст, Кардифф и Милтон-Кинс, но столкнулся с огромным сопротивлением как болельщиков, так и футбольных властей. Публика, которая когда-то исчислялась десятками тысяч, сократилась до менее чем четырехзначной цифры к тому времени, когда «Уимблдон» провел свои последние матчи в южном Лондоне. На поле «Уимблдон» тоже катился по наклонной, и по мере роста долгов Хаммам продал клуб двум богатейшим промышленникам Норвегии за астрономически невероятную цену в £30 млн., передав клуб в упадке и без стадиона. Окончательный акт разрушения произошел, когда Футбольная лига решила, что официальная столичная территория Уимблдона на самом деле находится в южном Бакингемшире; географический пересчет, который позволил «Уимблдону» бросить все и перебраться в Милтон-Кинс, где они быстро обанкротились и были куплены продюсером поп-музыки Питом Винкельманом.

Футбол в Лондоне кажется сложной, но подходящей смесью для города, который стал разделенным в эпоху нерегулируемой глобализации; здесь царят полет фантазии и бесценный гламур для центральной и все более глобальной элиты; в дальних пригородах есть хобби и благотворительные организации для простых миллионеров; и, между ними, в цикле о подъемах и спадах, о непримиримых устремлениях и экономических реалиях команд, находящихся в срединном положении. Лондонские дерби, безусловно, отличаются вспыльчивостью и сквернословием, но от старых фирм и банд почти не осталось и следа, с драками и противостояниями, из-за которых в субботу поздно вечером закрывались главные вокзалы столицы. Чтобы хоть как-то ощутить тот Лондон, нужно съездить в Миллуолл, всегда самый бедный родственник футбола Южного Лондона и самый невоспитанный. В 2002 году, после домашнего поражения в плей-офф за выход в АПЛ от «Бирмингем Сити», более 600 болельщиков в течение часа забрасывали полицию кирпичами, брусчаткой, сигнальными ракетами и файерами[48]. В 2009 году на выездном матче Кубка Карлинга против «Вест Хэм» собралось более 2000 болельщиков «Миллуолла», где возродилось жестокое соперничество 1970-х годов. Отдельные неприятности перед игрой создали напряженную атмосферу, усугубленную дикими насмешками болельщиков «Миллуолла», когда их команда забила гол. Все три гола «Вест Хэма» сопровождались праздничным вторжением на поле, создав состояние истерической взаимной враждебности и коллективного безразличия к полиции и стюардам. После матча обе группы болельщиков собрались на улице и более трех часов дрались друг с другом и с полицией, которая стояла между ними[49]. И все же такова судьба английского футбола, что «Миллуолл» нашел своего собственного американского миллиардера. Джон Г. Берилсон, банкир из Бостона, одетый в свой обычный кремовый тренч и брюки в тонкую полоску, купил клуб в 2010 году. Этот банкир организовал турне по Вьетнаму. «Я не испугался. Члены моей семьи, участвовавшие в Войне красных мундиров, оказались в опасности. Поразительное число членов моей семьи погибло, совершая правильные поступки»[50]. В начале двадцать первого века очень богатые американцы больше не стремятся к традиционным трофеям успеха — искусству, яхтам и культовой архитектуре — или стремятся купить себе место в благородной древности аристократии путем покупки титулов и величественных домов. Правильные поступки изменились. Вместо этого они мечтают о лучшем месте в ложе директоров старого грубого футбольного клуба из рабочего класса, до которого легко добраться из Лондонского сити и который мог бы претендовать на Премьер-лигу. Ближайшим достижением Берилсона было выступление «Миллуолла» в полуфинале Кубка Англии 2013 года. Толчки переросли в полномасштабную кулачную драку среди части болельщиков «Миллуолла» на «Уэмбли». Примечательно, что драка оставалась без внимания в течение двадцати минут, прежде чем в конце концов вмешалась полиция с дубинками, арестовав более дюжины человек за драку и хранение кокаина[51]. Команда проиграла.