«За 6 часов смены нельзя ни пить, ни есть, ни ходить в туалет». Два монолога из РПЛ о медиках, которые борются с вирусом
Рассказывают полузащитник «Урала» и врач академии «Зенита».
Тяжелейшая пандемия вынудила больницы и инфекционные центры приглашать врачей из других отделений. Среди них – максимально близкие к спорту люди. Врачи футбольных клубов, родители спортсменов, сами атлеты и их тренеры.
Например, мама нападающего «Вашингтона» Ильи Ковальчука заведует поликлиникой в Твери, и хоккеист передает ее слова, что вирус – «никакая не шутка и совсем не обычный грипп, о котором все забудут»:
«Мама каждый день на работе, говорит, что ситуация очень непростая. Люди обращаются, очень много новых случаев. В день по 20-30 человек. Хорошо, что есть все медикаменты, халаты и маски. Все в порядке, медсестры и врачи трудятся. Они настоящие воины на передовой».
Ниже – еще два рассказа.
«Самое страшное – слышать в телефоне голос родственника, которому только что сказал, что человека больше нет». Врач академии «Зенита» Бато Бакшаханов на пике вируса переехал в больницу – там и работал, и жил
В обычное время я работаю с ребятами 14-15-16 лет, помогаю им после травм, катаюсь с ними на выездные матчи. Помню, как команда 2002 года заняла первое место на чемпионате России в Крымске – очень красивый гол забил уже игрок основы «Зенита» Даниил Шамкин. Ту команду потом чествовали на стадионе.
На карантине работа стала дистанционной: мы созванивались, проверяли здоровье ребят и следили, чтобы они не травмировались во время домашних тренировок. В пик пандемии мне позвонили друзья-медики: открывается инфекционный центр, собираем команду, нужны те, кто работал в стрессовых условиях. Я шесть лет работал в реанимации и, конечно, не мог отказать. Во-первых, это вызов для меня. Во-вторых, друзья познаются в беде, после таких ситуаций становится ясно, кто чего стоит. В-третьих, руководство «Зенита» пошло навстречу: «Если душа требует спасений людей – мы возражать не можем».
С коронавирусом все столкнулись впервые – и рядовые, и главные врачи, поэтому прокладывали путь через пробы и ошибки. Графики дежурств составляли самостоятельно: у каждого человека свой резерв, не все могут провести одинаковое время в условиях гипоксии (нехватка кислорода внутри защитного костюма – Sports.ru). Мне вот оптимально находиться шесть часов. Поначалу медсестры теряли сознание: у кого-то темнело в глазах, мы выводили их под руки.
В первые дни расписание не было отрегулировано: выходили и через восемь, и через девять часов. Внутри все это время нельзя ни пить, ни есть, ни ходить в туалет, потому что врачи одеты в белые костюмы, которые нельзя разгерметизировать. Снимаешь костюм – аэрозоль окажется на теле и одежде. Врачи находились там по максимуму, чтобы не тратить лишний раз средства индивидуальной защиты. Очки обрабатываются, а респираторы надо регулярно менять. Каждая маска и костюм – на счету.
Первое, чего хотелось после выхода из зоны – выпить стакан воды и спокойно подышать. Обычно мы работали две смены в день: заходили с 9 утра до 15:00, а потом с 21 часа до 3 ночи. Между сменами отдыхали в общежитии для врачей – спали, ели. На следующий день – выходной. Но в первое время в перерывах вручную заполняли документы: повисла электронная документация, которую наладили только на третий день.
– В чем была ваша работа?
– Я работал в отделении реанимации, где самые тяжелые больные – на грани жизни и смерти. Мои задачи – мониторить состояние, назначать препараты, протезировать функции, которые нарушены. Не работает легкое – подключить к ИВЛ, чтобы за человека дышал аппарат. Когда у пациента наступает клиническая смерть, я пытаюсь его обратно оживить, провожу реанимационные мероприятия – непрямой массаж сердца, интубацию трахеи (установка специальной трубки в дыхательных путях для подключения к ИВЛ), ввожу лекарства.
Весь месяц я находился на изоляции в больнице: работал, отдыхал, бегал по 10 километров, так что к концу месяца суммарно пробежал 100. За месяц домой приехал один раз – дочери исполнилось четыре года, подарил ей цветы и плюшевого медведя.
– Что самое страшное вы видели за это время?
– Не знаю. Наверное... когда слышал в телефоне голос родственника, которому я только что сказал, что человека больше нет и надо забрать вещи. Раньше – во время работы в реанимации – такие разговоры были обыденностью. Теперь – забытое ощущение. Вспомнилось.
Сейчас я один на даче у друга – провожу две недели обязательного карантина после увольнения из больницы. Я свое дело сделал – теперь отдохну, побегаю, почитаю книги, сдам анализы и вернусь в академию, где «Зенит» возобновляет тренировки.
Для меня этот месяц был полон разных эмоций. Получил моральное удовлетворение от работы, когда выписывали самых сложных пациентов, кого спасли в критический момент. Для меня это самая большая награда.
И еще хотел бы пожелать удачи ребятам, которые продолжают борьбу за жизни. Думаю, им будет приятно прочитать это в перерывах между тяжелыми сменами. Кирилл Беляков, Виталий Гулай, Курбан Магомедисаев, Сергей Алай, Антон Старовойтов и, конечно, весь средний и младший медицинский персонал, берегите себя и друг друга.
«Медики – они такие. Будут спасать всегда»». Полузащитник «Урала» Юрий Бавин – о маме
Моя мама Вероника Николаевна училась на врача девять лет: начинала в Хабаровске, в московской ординатуре получила специальность кардиолог.
На время острой фазы пандемии мамину кардиологическую команду переквалифицировали в коронавирусное отделение в московской больнице ЦКБ: они раскладывали больных, мерили температуру, отправляли на компьютерную томографию. Работали 24 часа по графику сутки через двое – это три смены по восемь часов в красной зоне (где находятся больные коронавирусом – Sports.ru) с короткими перерывами на перекус. Один раз не ела и не ходила в туалет восемь часов, еще одежда неудобная – жарко, потеешь. Но рассказывала об этом на позитиве. А мне тяжело такое понять. Самое сложное, говорит, – это первый раз зайти в красную зону. Вроде обучение прошли, все рассказали, а там уже реальная жизнь.
Главные воспоминания – как в реанимацию приезжали тяжелобольные 70-80 лет, а потом их выписывали и провожали домой. Вот счастье!
С 20 мая стало полегче, уменьшился поток больных, стали работать по 16 часов в день. Героями врачи себя не считают. Мама могла бы и не работать: запас прочности у семьи есть, к тому же я могу помочь. В ее порыве помогать больным точно не материальная причина, тем более мама рисковала – у нас есть бабушка. Но медики – они такие. Будут спасать всегда.
Я горжусь мамой, она спасает жизни! А она говорит, что гордится командой ЦКБ – общая беда изменила отношения людей, все поддерживали друга друга и помогали больше обычного.
Сейчас она вернулась в свою больницу и работает по специальности, высыпается и чувствует себя хорошо. Мы часто созваниваемся, после работы у нее уставший голос, но всегда старается быть на позитиве. Поскорее хочу ее увидеть, обнять и поужинать всей семьей.
С удовольствием бы съел сейчас блюдо, которое хорошо готовит мама, – азербайджанский хингал. Она у меня умеет все, и вообще добрый и бесконфликтный человек. Таких, как она, нужно беречь. Их все меньше.
«Один дома» – канал Маркова с карантинными интервью спортсменов
Фото: instagram.com/yuribavin; instagram.com/yuribavin; fc-zenit.ru; Бато Бакшаханов
