12 мин.

Старожилы не припомнят

24

Журнал Football Magazine публикует прекрасный текст о временах, когда у махачкалинского «Анжи» еще не было Сулеймана Керимова. Занимательные истории о ссоре Бышовца и Гаджиева, бронированных автомобилях, стрельбе из гранатомета и случайном сексе в Махачкале обязательны к прочтению в блоге журнала на Sports.ru.

Футбольный клуб «Анжи», годом раньше едва не ухнувший во вторую лигу, вдруг выкарабкался в высшую.

Москва заинтересовалась – отправив меня писать репортажи. С той поры в Махачкалу я зачастил. Это было здорово.

Я еще не знал, какие сюжеты готовит жизнь – и время спустя до Махачкалы доедет Роберто Карлос с Это’о. В ту-то пору казалось чудом, что расставшийся со «Спартаком» Илья Цымбаларь оказался здесь.

Про Сулеймана Керимова тогда говорили полушепотом. Указывая пальцем куда-то в небо – приравнивая улыбчивого Сулеймана к Всевышнему: «Наш парень…»

**

– Рахымыч, Рахымыч! – кричали дети, гонявшие рваный мяч в пыли пустыря. И вдруг увидевшие его, Элвера Рахимича. В ту пору еще отдаленно напоминавшего артиста Филиппова. Вы же помните – «а еще лучше – пять звездочек…»

Элвер, любимец Махачкалы, вышел из ювелирной лавки. Выбирал для первого тренера то ли цепочку, то ли перстень.

В этом городе я брел по песчаному берегу – ни одного человека вокруг. Солнце режет глаз. Ржавая баржа, вросшая в тину, сливается с горизонтом.

Под ногами – выброшенный ночной непогодой осетр. А на крыше совминовской гостиницы «Приморская», ставшей в том 99-м приютом для «Анжи», – натуральная гаубица. Времена были тревожные, басаевские отряды окопались неподалеку.

Как-то позвонил Эдуарду Малофееву, тренировавшему «Анжи» годом раньше. Это он едва не ухнул с командой во вторую лигу.

Был вечер. К комментариям Эдуард Васильевич был не готов.

– Я в Дагестане интернациональный долг выполнил, – с жаром сообщил Малофеев, – и оттуда уехал. За все им спасибо. А душу свою спасаю божественными песнями. И вам советую.

В некотором смятении я положил трубку. А время спустя объяснили мне дагестанские коллеги странности:

– Был у нас один тренер, так он каждое утро шел в церковь. Свечку зажигал: «Упаси меня, Господи, от греха великого пития». А напротив, как назло, была пивная. Вот он из церкви туда и нырял. Так – каждый день…

Прежде гоняли по городу ржавые рафики с незакрывающимися дверями. Надо было придерживать. За все про все – три рубля. Как сядешь у поселка Редукторный, так и катишь, катишь…

Я как-то вздремнул – так проснулся, а она все едет и едет. Уж указатели на Баку мелькают.

– Э-эй, – заверещал я. – Тормози давай. Тормози.

Он затормозил – врезавшись в зад кому-то ржавому. В этом городе тормозов не признают. Как и долгих разговоров – вышли два джигита, размахивали руками с минуту да и разъехались.

Тот не поймет Махачкалу, кто не проехал по ней на маршрутке. Впрочем, на «Мерседесе» до Хасавюрта – тоже красота. На «Мерседесах» здесь каждый третий.

– Главное, ночью не гнать, – прищурился знакомый борец.

– Дорога опасная?

– У нас всюду дорога опасная. Ночью корова на дорогу выйдет – в последний момент увидишь. С коровой столкнешься – это смерть.

В Махачкале вопросы решали просто. Стреляли два раза в футбольного тренера Маркарова, взрывали Будуна Будунова. Никто не удивлялся.

Просто меняют машины. Чаще оглядываются. Настороженнее взгляд.

Как-то встречал меня в аэропорту тогдашний президент «Анжи» Магомед-Султан Магомедов. Я поерзал на кожаном сиденье, потянул на себя дверь. Поддалась с трудом.

– Это что за фокусы? – поразился я.

– Тю… – закрыл на всякий случай окно Магомедов. – Бронированная.

Я уважительно замолчал. Бронированная. Все понятно.

Особенные окна и в здании на главной площади. В мэрское окно жахнули из гранатомета прямо от памятника Ленину. Кажется, Ленину. Или Гамзату Цадаса, не важно.

**

Гаджиева в тот год натурально обожествляли – на стадионе кидались какие-то старцы с тряпочкой в ноги, протирали ботинки. Гаджи Муслимович противился недолго. Со временем попривык.

Люди меня окружали прелестные. Руководитель ансамбля «Лезгинка» Джамбулад, например. Как-то пришел я на репетицию, присел в уголке. Там бы и отсидеться – да указал на меня товарищ.

Все посмотрели. Поклонились. Это наш друг, московский корреспондент…

Барышни зарделись и сделали что-то, похожее на книксен. Покраснел вслед за ними и я. Небритые подростки готовы были выхватить кинжалы. Я не был уверен, что бутафорские.

Время спустя на кавказском застолье поднимал тот мой товарищ из «Лезгинки» рюмку:

– А теперь выпьем за Расула. Чистого, как родник… За Магомеда – чистого, как родник…

Дошел и до меня. Поднялся:

– А теперь выпьем за нашего московского гостя. Юрий. Что за человек – Юрий?

Я замер, ожидая продолжения. Оно случилось.

– Чистый, как родник…

Знавший меня близко бывший форвард сборной СССР Сергей Дмитриев пытался удавить смех чаем. Будь продолжение скромнее – может, и совладал бы. На слове же «родник» не выдержал, хохотнул – чай хлынул носом.

Все оглянулись и притихли.

– Да-да, как родник, – не смутился начальник «Лезгинки».

Я расправил плечи. Спасибо тебе, добрая душа.

**

В Махачкале я встретил самых удивительных людей в своей жизни. Администратор «Анжи» писал поэмы. Но всех забавнее был психолог Каманин. По прозвищу Камаша.

Тот был прежде летчиком в Туркмении – но выкатился за пределы взлетной полосы. Осев в бурунах, потерял интерес к авиации навсегда. Говорил:

– Я наложил не только в трусы – в носки…

После превратился в фотографа. Отправился в туркменский совхоз.

Встреча была пышная. Девицы с бубенцами, то ли каравай, то ли лепешка, трясущийся Герой Соцтруда преклонных лет.

– Кого-то встречаете? – поразился Камаша.

– Вас!

Герой Соцтруда беззубо улыбался, прислоненный к стеночке.

В фотоискусстве Камаша разочаровался быстро. И стал психологом. С уклоном в магическое. Чистил то ли чакры, то ли еще что – лил раскаленный свинец из одной чашечки в другую над головой. Что-то пришептывая.

Лил и мне – чувствовал я себя неуютно.

Закончилось дело тем, что не удержал чашечку, дрогнула похмельная рука. По слухам, капнул свинцом на темя Элверу Рахимичу.

Психолога дисквалифицировали. С тех пор подавал мячики на тренировках. Бегал в дагестанский бурьян, высоко поднимая колени.

А вскоре и вовсе выгнали.

– Давай устрою тебя в хоккейный «Спартак»? Психологом? – предложил ему.

Камаша задумался.

– Нет, – ответил после минуты тяжелого молчания. – Там тяжело за шайбой по рядам лазить…

**

– Это наш любимый писатель, – как-то сообщил мне вице-президент тогдашнего «Анжи». Он же – ветеринарный министр. Пожалуй, важнее министра в сельскохозяйственной республике нет.

Я зарделся, как девица на выданье. Носком придавил окурок.

– После Расула Гамзатова, – поправился министр.

– Хм, – выдавил я. Не зная, что говорить дальше.

Точно так же осматривался в «Хартсе» когда-то Анатолий Бышовец. Провели всюду, все показали. Бышовец молчал.

Принимающая сторона смотрела вопросительно.

– О! – поднял большой палец Анатолий Федорович.

В Махачкале история с Бышовцем вышла веселее. Гаджи Гаджиев оказался в госпитале, прихватило сердце. Помочь с командой попросил старого товарища, Анатолия Федоровича.

Тот приехал, команда выстроилась на утренней тренировке.

– Знаете, почему у вас такие маленькие премиальные? – начал говорить Бышовец. – Потому что все деньги уходят на зарплату главному тренеру…

Тренировка еще не закончилась – а Гаджиев в московской палате уже все знал. Только отпустило – пришлось хвататься за сердце снова. Беспроволочный телеграф сбоев не дает.

С тех пор Бышовец с Гаджиевым не разговаривают.

**

Что мы, впрочем, о Бышовце да о Бышовце? Есть люди куда милее.

Как-то оказался я в гостевой ложе рядом с Расулом Гамзатовым. Выдохнуть боялся от такого соседства. Он смотрел, прищурившись, футбол, слушал чьи-то участливые подсказки – а я рядом вспоминал Бернеса, последнюю его песню «Журавли» – как раз на стихи Гамзатова: «Быть может, это место для меня…»

Говорить, что стал я для Махачкалы на время любимым писателем номер два, не решился. Думаю, оглядел бы меня Гамзатов критически.

Как здорово на Кавказе, думал я тогда. Какие прекрасные люди меня окружают.

Прежде все было иначе. На заметки мои в эти краях смотрели недобро. До сих пор помню звонок из Владикавказа – кто-то выговорил с придыханием:

– Да ты что, пилять, пишиш?

**

В Махачкале было проще – футболисту Гудкову подарили натурального орла. Бедный Гудков проявил чудеса зоркости – пытался укрыться от старца из горного аула, который нес по беговой дорожке такой подарок. Не удалось.

Пришлось, пряча голову, держать орла за спеленутые ноги.

Поселился орел на балконе в гостинице «Приморская» – как-то вернулась команда, а орел болтается где-то внизу на веревке. Приблизительно так же обошлись итальянские партизаны с Бенито Муссолини.

Оказалось, приревновали местные вороны – а бедняга на привязи, отпор дать не смог.

Ничего, вытянули – усадили снова. Смотрел в сторону Каспия злобно.

Уж не знаю, какая у орла судьба – быть может, увез его в Смоленск тот же Гудков. Отчисленный в конце того же сезона.

**

Иностранцы в том «Анжи» были интересные. Первым приехал негр Модест Фомэн. С мячом управлялся едва-едва – зато в жизни оказался парнем раскованным. То в национальных одеждах пройдет по улицам, то, зайдя в лифт, выхватит из рук уважаемого человека Нарвика Сирхаева недоеденный банан. Выхватывал, моментально проглатывал – и оборачивался на Сирхаева с вытянувшимся лицом: «Мы же друззя…»

Так излагали в программе «Время» африканские послы: «Дорогие советские друз-з-зя…»

Следом приехал огромный Пинси Биллонг. Человек еще смешнее. Русский освоил быстро – и комментировал всякий свой шаг. Дожидаясь медосмотра рядом с кем-то из местных, потянул за волосок на груди: «Какой ты волосятый… Как обиззяна…»

– Это я – обезьяна? – вскипел тот. – Это ты – обезьяна!

**

Прежде Гаджи Гаджиев к корреспондентам относился спокойно и радушно – что хотите, то и пишите. Я вам рад.

С первыми успехами обрел интересную черту – внимание к газетам. Как-то прислал за мной серебристый «Мерседес». Шофер вращал очами, как степная лошадь:

– Срочно! Срочно!

Срочно так срочно – сел да поехал.

Гаджиев, увидев меня, доверил окончание тренировки помощнику. Подошел, держа в руках газету. Несколько строк было подчеркнуто синей ручкой, пара – зеленой.

Был сух. Внезапно вырулил на «вы».

– Вот здесь ты… вы написали, что мы играли от обороны. Но это же не так…

Бог ты мой.

Корреспондента, в льстивом порыве написавшего, что Олимпиаду-88 выиграл не столько Бышовец, сколько Гаджиев, отправил к Бышовцу с извинениями. Правда, еще до памятной речи Анатолия Федоровича перед строем.

Над другим посмеялся – приглашая посмеяться и меня, показал журнал. Там тоже что-то было выделено даже не самой важной зеленой ручкой – фломастером. Я вгляделся: «к женщинам и спиртному Гаджиев равнодушен».

Я из вежливости хмыкнул – надо же, «равнодушен»…

Но сам написал бы точно так же. Не зная будущего.

А будущее было прекрасным, ярче самых смелых ожиданий. Очень скоро Гаджи Муслимович женился на молоденькой местной журналистке – и родился на днях уже третий, кажется, ребенок. Вот вам и «равнодушен».

**

Влюблялся и я – пусть ненадолго, пусть на вечер, но все ж таки было. В барышню из отдела культуры местной многотиражки. Это было прекрасно – любовь на рабочем столе, за окном горы, тонущие в облаках, поселок Редукторный…

Под барышню подложил пыльную подшивку. Чтоб не ёрзала.

Когда самое интересное закончилось, гляжу – на бледной попке отпечатался логотип той самой многотиражки. С каким-то орденом – не помню, каким. Отпечаток был нечеток. Вот это конфуз.

Как такое не помнить. Как не помнить заломленные руки:

– Не обмани меня! Прошу, не обмани!

Все-таки обманул.

**

Кто в этих краях не был – тот меня не поймет. Каждый день – приключения, невероятные люди. Как-то поехали к мэру Хасавюрта.

Проезжали какие-то степи, скотный рынок. Печальные овцы смотрели нам вслед. Возле крохотного здания мэрии – сплошной кирпичный забор. Прежде место было открытое, но с некоторых пор безопасность – прежде всего. У мэра на видном месте – портрет Дзержинского. В углу мундир, весь в боевых орденах. Майорские погоны.

– Что получил – то получил, – усмехается боевой мэр. – Зато все заслуженно. Лучше буду настоящим майором, чем дутым генералом. Вот Красная Звезда, орден Афганской революции. После Афганистана я долго работал старшим оперуполномоченным уголовного розыска. В 99-м отражал атаку чеченских банд на Хасавюрт, был начальником оперативного штаба. Вот золотой клинок, лично министр Шойгу вручал…

Мэр протягивает книгу «Чекисты Дагестана». Предлагает ознакомиться.

– Там много о моих делах. В 86-м я был опером. В мое дежурство парень угнал «Жигули», я долго за ним гнался в страшный ливень. Был один. В конце концов тот с машиной свалился в реку, я за ним. Там завязалась схватка. Выбил у него нож каким-то чудом. Метров триста протащил его против течения, связал собственным ремнем.

– Следы ранений на вас есть?

– Тьфу-тьфу, ни одного. Однажды оглушили сзади кирпичом, была легкая контузия. Бандит скрывался в недостроенном доме, а мы его оттуда выкуривали. Потом на 15 лет его посадили. Ушел на Колыму – не вернулся.

**

Года три назад Гаджи Гаджиев был отдыхающим, а безработные тренеры – прекрасные рассказчики.

– Знаете, в чем мой секрет? – внезапно раскрыл карты Гаджиев в крошечном кафе, где посетителей, кроме нас, не было. – В последовательности. Я с детства хотел быть тренером, а не летчиком. В 15 лет уже читал методическую литературу. Даже в отставке мне живется неплохо. Есть семья, в которой мне тепло. Друзья. Как поется в дагестанской песне – «друзей и денег не бывает много, друзей по пальцам можно сосчитать…» Но если я начну считать своих – пальцев может не хватить.

– Смешные предложения работы в вашей жизни были?

– Конечно. Однажды приехал в ОАЭ, и подошел ко мне один из помощников Лобановского. Говорит: «Вами интересуется один из наших клубов. Могу быть посредником на переговорах». Я наотрез отказался, а он помолчал – и говорит: «Никогда нельзя так легко отказываться от работы…» Он был прав. В нашей профессии люди высокой квалификации могут долго оставаться без работы. И Якушин отдыхал, и Бесков, и Непомнящий.

– Я как-то спросил Непомнящего о самом экзотическом предложении работы. Он вспомнил про Каймановы острова.

– Меня звали в страну, название которой вспомнить не могу. В те же края. Однажды в Ирак звали, вместо меня поехал Юрий Морозов. Потом еле ноги унес из этого Ирака. Но забавнее всего было в Лаосе. Меня туда направили после Олимпиады-88 по линии ФИФА, две недели вел семинары.

– Что увидели?

– Фантастическую бедность. ФИФА направила туда экипировку, в том числе комплект и для меня. Но я что-то из Москвы прихватил, поэтому из подарка ФИФА взял только кроссовки да майку. Остальное оставил местным прямо на стадионе. Это было для них такое счастье!

– Одного из помощников Непомнящего в сборной Камеруна на улице ограбили, чуть не убили.

– На меня за границей напали только раз. Впрочем, не совсем на меня…

– Что случилось?

– Проиграли сборной Бразилии 1:5. После матча идем с Сальковым по улице, а навстречу нам – молодая и не очень красивая женщина. Хоть говорят, что некрасивых женщин не бывает.

– Бывают.

– И двигается прямо на нас. Я-то приметил, что она начала улыбаться и потихоньку расстегивать на себе одежду. Сразу отошел в сторону. А Сальков задумался, небеса разглядывал. Вдруг слышу его крик: «Пошла отсюда! Иди вон к нему!» Обернулся и вижу – женщина стоит без лифчика, танцует перед Максимычем самбу. Тот отмахивается и указывает пальцем в мою сторону…

Журнал Football Magazine

Ссылки на скачивание:

Mac

Windows

iPad