26 мин.

Владелец «Торпедо» – миллиардер. Он усыновил 17 детей, ездит на метро и не следит за футболом

378

Доброе интервью Головину.

В октябре 2017-го у футбольного «Торпедо» сменился владелец. 75,51% акций клуба приобрела группа «Концерн «Россиум» («Московский кредитный банк», застройщик «Инград» и др.), выкупив долю у ЗИЛа. Ранее в составе девелоперского проекта «Россиум» купил и стадион «Торпедо», который раньше принадлежал структурам Михаила Прохорова.

Контролирует группу 51-летний бизнесмен Роман Авдеев – №56 в российском Forbes (состояние – 1,7 миллиарда долларов), отец 23 детей (17 усыновленных), благотворитель и фанат марафонов и путешествий.

Александр Головин встретился с Авдеевым.   

– Бывший президент Тукманов говорит, что футбол не ваше и клуб вам навязали. Он прав?

– С ним я всего раз в жизни встречался – обсуждали клуб. Но разговор получился неконструктивный. Идея у него была такая: «Давайте мне деньги, и я все сделаю, а вы не лезьте». На вопрос, почему так, он отвечал: «Вы в футболе не разбираетесь». Я посчитал, что мне важен результат и ответственность за него. Когда говорят, что давайте деньги, а мы будем хорошо работать, – это непонятно. Дальше продолжать разговоры не имело смысла. Тем более после этого возник вопрос с брендом. Он пытался его вывести.  

– Но решение о покупке «Торпедо» принимали лично вы или кто-то навязал, посоветовал, нашептал?

– Тут история совершенно простая и очевидная. Мы купили у Прохорова девелоперский проект «Торпедо». Уникальный проект, в котором я вижу огромный потенциал. В рамках проекта у нас есть обязательство по современному стадиону и спортивной инфраструктуре. То есть существует план развития территории, в нем эта инфраструктура – она там должна быть.

– Что случится, если ее не сделать?

– Не знаю, но не делать нельзя даже с точки зрения развития проекта. Все-таки девелопер – это тот, кто создает успешную среду. Ушли времена, когда мы жили с родителями в коммуналке и у нас была одна идея – получить свою квартиру. Без инфраструктуры покупать уже не станут. Тем более «Торпедо» – это все-таки проект не эконом-класса.

И когда я его приобрел, то поехал посмотреть на территорию. Увидел стадион, задал простой вопрос: «А где команда «Торпедо»?». Услышал всю историю и понял, что команду нужно вернуть. Строить стадион без нее – неправильно. Если бы она играла успешно, мы как-то сотрудничали бы с ее владельцами. На тот момент все оказалось совсем нехорошо с клубом – приобрели его сами. Поэтому решение заниматься командой принимал лично я.

– Но вы признаете, что стадион и команда – это довесок к девелоперскому проекту?

– Одно без другого не летает. Конкретный девелоперский проект привязан к этой локации. И он может быть успешен только в той конфигурации, в которой существует сейчас. Но если бы мы не купили этот девелоперский проект, то, конечно, истории с клубом и стадионом тоже не случилось бы. Это не хорошо или не плохо. Это просто факт. Так есть.

– Стадион уже входил в проект – отдельно вы его не покупали?

– Да.

– 75% акций клуба шли отдельно. Стоимость их покупки у ЗИЛа – рубль?

– В договоре сказано не разглашать цену, мы и не разглашаем. Скажу только, что клуб с долгами около миллиарда рублей имел отрицательную стоимость.

– А как же бренд?

– Бренд тогда никто не оценивал. Он должен быть успешным. Но на тот момент все находилось в таком состоянии, что клуб имел отрицательную стоимость. Мы же покупали не за отрицательную, а за положительную стоимость.

– Еще Тукманов сказал, что купить команду вас попросили власти Москвы. Почему эта версия похожа на правду – миллиардеров иногда просят помочь спорту.

– Не то что попросили, а даже разговоров ни с кем из властей не было по этому поводу. Вообще никаких.

***

– Вы же хотите в клубе запомниться, что-то выиграть?

– Конечно. Клуб должен развиваться, стать успешным.

– При этом говорите, что далеки от футбола и фанатом «Торпедо» стали волею судеб. Разве для успеха не нужно тащиться от того, чем занимаешься?

– Нужно. Поэтому и говорю, что стал фанатом «Торпедо». Хотя от футбола и правда далек. До покупки клуба ходил на стадион всего несколько раз. Жена даже была ближе к футболу, чем я. Но пока все нравится. Здесь как про котенка: сначала он боялся пылесоса, потом втянулся.

Понятно, что при принятии решения я до конца не понимал детали. И даже сейчас для меня есть что-то новое. Я не профессионал в футболе. Но являюсь менеджером, который способен организовать процесс. Сам я тренеру не звоню и не рассказываю, как играть. И на звонки в свой адрес не обращаю внимания. А то мне стали названивать: «Давай тебе поможем. Ты же хозяин команды, давай возьмем тебе крутого игрока» – «Если я начну сейчас заниматься футболом, то ничего хорошего из этого не выйдет». И эту практику прекратил на корню. Больше никто не звонит. Я просто не веду разговоров.

– Кто вам звонил?

– Кто-то из друзей и людей, которые в футболе. Оказывается, там такая тусовка. Но я никогда этим не занимался и не буду. Я только ставлю задачу: сказал, что надо выйти в ФНЛ. Лично обсуждал бюджет – достаточно или нет. Все сказали, что да.

– Как футбол присутствовал в вашей жизни до «Торпедо»?

– История простая. Папа болеет за «Спартак», серьезно интересуется. Когда был подростком, мне надо было как-то определяться, поэтому выбрал не «Спартак», а ЦСКА. Почему именно его – не знаю, в пику отцу. Но на матчи даже не ходил. Только раз на хоккей – надел шарф ЦСКА, а мужики в метро его отняли и чуть не побили. Они большие, старше, несколько были. Потом с друзьями на футбол сходил, играли «Динамо» и ЦСКА. Как-то не понравилось, а главное впечатление: на выходе меня толкнули на милицейскую лошадь – она меня едва не лягнула.

На этом футбол на долгое время закончился. Второй раз сходил в Киеве на финал Евро. А потом на «Открытие-Арену», когда сборная играла со шведами. Вот там схватил кайф от энергии, подъема, единения.

– На «Торпедо» такого кайфа нет?

– Там уникальная обстановка. Мне очень нравится. Если я хожу, то всегда на фанатскую трибуну. Удивительно вообще, что «Торпедо», имея такую сложную историю, сохранило костяк болельщиков, которые ходят и готовы поддерживать. И там тоже есть единение. Просто на «Открытии» более масштабно все.

– Как часто сейчас ходите на «Торпедо»?

– Когда есть время. За год раз десять. Вот сейчас на «Динамо» был на Кубке. Мне неудобно было по времени, но я изменил свое расписание, чтобы сходить.

– Другой футбол по ТВ смотрите?

– Нет. Только на чемпионате мира несколько матчей видел. Но стал смотреть трансляции «Торпедо» в интернете. По телефону в том числе. Даже несколько раз после этого в прошлом сезоне звонил Колыванову как-то поддержать после поражений.

– Хотя бы за основными новостями и трансферами следите?

– Нет.

– Даже не знаете, где играет Роналду?

– За ним слежу из-за детей. У меня одни за него болеют, другие – за Месси.

– Но про «Ювентус» не в курсе?

– Если бы вы назвали три команды и среди них был «Ювентус», я бы вспомнил. Но вообще всем должны заниматься профессионалы.

– Вас тоже должно цеплять.

– Должно.

– Но не цепляет.

– Ну да. Но есть как есть. А «Торпедо» – цепляет.  

– Как часто занимаетесь делами клуба?

– Два раза в месяц. Все остальное – на президенте и тренере. Еще есть председатель совета директоров. И дальше я как владелец. Моя цель – определение стратегии и подведение итогов. Я не лезу в оперативное руководство.

– Но если смотрите матчи, то спрошу. В сентябре «Торпедо» играло с «Химиком». Перед игрой букмекеры отказались принимать ставки на игру или понизили коэффициент на «Торпедо» и тотал больше 2,5 до 1,01. Ваш клуб выиграл 2:1, а вратарь «Химика» пропустил очень странный второй гол. Слышали?

– Даже посмотрел тот матч, готовясь к интервью. И он мне не показался странным. Со стороны «Торпедо» точно не было никаких договоренностей. Я это знаю. Договориться в таком случае с одной стороной нельзя, как мне кажется. Поэтому все эти разговоры – фигня.

***

– Бренд «Торпедо». Он действительно принадлежит не клубу, а фонду сына Тукманова (в 2009-2017 годах Александр Тукманов был президентом «Торпедо» – Sports.ru)?

– Нет, он у нас.

– В августе клубу отказали в иске о том, что бренд (название и эмблема, под которыми играет клуб и производит любую продукцию – Sports.ru) перешел от клуба в фонд незаконно.

– А знаете, почему отказали? Потому что нет предмета иска. За месяц до этого Роспатент отказал фонду сына Тукманова в праве отчуждения товарных знаков. Юридически договор о передаче товарных знаков вступал в силу с момента регистрации. Роспатент отказал, тем самым сохранив все товарные знаки за футбольным клубом. Но еще до этого мы подали иск. Суд рассмотрел его уже после решения Роспатента, понял, что нет факта отчуждения, – нет и предмета иска. Поэтому нам и отказали. Так что у них нет права использовать товарные знаки. Оно есть только у нас. Их действия незаконны.

– Почему? Тукманов был президентом, мог вывести бренд.

– Он считался управляющим, не собственником. Скорее он должен был охранять, защищать активы, а не передавать их непонятно кому.

– У «Эльгеры» осталось 24,5% акций. Кто за ней стоит (одни из конечных бенефициаров – родственники умершего в 2015 году Татевоса Суринова, бывшего гендиректора РФПЛ и бизнесмена, который финансировал клуб при Тукманове – Sports.ru)?

– Нормальные ребята. Я с ними повстречался во время матча с «Динамо». А переговоры ведет председатель совета директоров, так сложилось. Оказалось, что перед ними у клуба есть долги, потому что финансировали команду займами. И теперь мы должны эти займы погасить.

– Будете выкупать их долю?

– Давайте дождемся окончания переговоров. Дальше будет видно.

– По моей информации, помочь клубу деньгами хочет Мамут.

– Мы знакомы, но я не знаю о такой идее. Хотя разговаривали о «Торпедо», он подарил автограф Стрельцова. Сейчас занимаемся созданием музея, поэтому я передам этот автограф в будущий музей – он станет первым экспонатом. Его уже показали на выставке в Мосгордуме, посвященной 95-летию клуба..

– После шестого места в ПФЛ в прошлом сезоне и снятия «Арарата» вам предлагали выйти в ФНЛ. Это правда?

– Никто не предлагал. Но и команда не готова была. Вы думаете, что если бы я тому составу сделал бюджет как у «Зенита» и отправил в Лигу чемпионов, они бы что-то выиграли? Это процесс. Если бы предложили ФНЛ, мы бы это рассмотрели, но не факт, что приняли бы положительное решение.

Утопить в деньгах – не моя история. Я не верю в волшебную палочку. Мы пришли сюда не на один год. Есть ответственность. Мы строим серьезный клуб с серьезными традициями и будем двигаться поступательно. Более того – не все решается деньгами.

– Почему строительство стадиона начнется только в конце 2019-го?

– Тут все идет по плану. Тот проект, который нам достался, оказался очень недоработанным– без трибун за воротами, с офисными зданиями вместо них. Мы от него сразу отказались, разработали другой проект «правильного футбольного» стадиона на 15 тысяч мест.

– Со стороны все похоже на квартал, который строит Федун в Тушино – доминанта в виде стадиона и 28 тысяч жителей. Сколько жителей будет у вас?

– Это совершенно другой квартал: уютная инфраструктура, места для отдыха жителей, реконструируем и набережную. По численности будет меньше 10 тысяч. 

– Сколько вы заработаете на этом проекте?

– Сейчас сложно сказать. Есть вещи, которые влияют на оценку. Например, новое законодательство – непонятно, что будет с ценами. У меня есть план, но пока это только план.

***

– Семь лет вы были вегетарианцем. Зачем?

– Ответа нет. Как и определенной цели не было. Просто впервые в жизни пригласили на охоту. Должен был убить зайчика. Но не попал – пришлось егерю. Потом мы этого зайца жарили. И не то что мне его стало жалко, но находить развлечение в убийстве животных показалось мне странным.

Плюс я еще тогда занимался йогой. Среди этой компании по занятиям йогой оказалось много вегетарианцев. И я им стал. Но если попадал куда-то, где не знали об этом и там, кроме мяса, ничего не подавали, то ел мясо.

В итоге прекратил. В нашем обществе этому надо уделять много внимания. У нас же почти нет вегетарианских ресторанов. Невозможно идти в ресторан и все время есть пасту с помидорами. Мне просто надоело. Но если бы не это, я и сейчас оставался бы вегетарианцем. Это здоровый образ питания, просто все вокруг под это не приспособлено.

– Одно время вы вставали в пять утра. До сих пор так?

– Всегда. Как-то подумал: «В выходные дай посплю». Просыпаешься в 10, и это точно не помогает, потому что есть режим. Надо ему следовать, чтобы хорошо и легко себя чувствовать. А встаю я рано, потому что живу за городом. Утром до центра еду 20 минут. Если ехать к девяти, то получится уже час. Просто экономия времени. Надоело добираться на работу долго, решил, что надо что-то менять.

– За рулем сами?

– Да.

– И каждый день занимаетесь йогой два часа?

– Прекратил – человеку хочется разнообразия. Сейчас уже больше бегом, плаванием, велосипедом. Мне нравится физкультура. Она помогает хорошо себя чувствовать.

– Последний раз, когда жестко напивались?

– Лет 20 назад на дне рождения друга. В деревянном доме собралась компания парней, из женского пола только теща именинника. У меня есть такой недостаток – могу очень много выпить. Но при этом не перестаю ходить. Действую не совсем адекватно, но активничаю. Завидую тем, кто тогда отрубился и спал. Потому что следующие два дня мне было очень плохо. Болела голова, сонливость, никуда не хотелось. Интоксикация. И тогда в мозгу перещелкнуло: «Зачем?». С тех пор много не пью.

– Даже перед марафоном?

– Ну не прям перед стартом, а вечером могу бокал вина. Есть разные философии. Я вот бегаю, чтобы жить, и себя не ограничиваю. Думаю, это влияет на результат, но вряд ли на сердце. Вопрос в дозе.

Основной человек, с которым сейчас могу пропустить бокал вина, – жена. Периодически вечером за семейным ужином можем открыть маленькую бутылочку. В месяц раз пять где-то.

– «Бегаю, чтобы жить». Что это значит?

– Просто нравится. Даже не заставляю себя, тренируюсь от пяти до семи дней в неделю по часу-два. Уже тяга, зависимость появилась. Вот сегодня утром я пробежал и чувствую себя хорошо.

– Бегаете за городом?

– Или дома – в поселке. Или в Сокольниках, Парке Культуры.

– Без охраны?

– У меня ее просто нет.

– Еще вы покоряете горы. Самая экстремальная вершина пока – пик Винсона в Антарктиде.

– Когда прилетел обратно, чаще всего вспоминал не само восхождение, а как две недели нас оттуда забрать не могли. Бесцельное сидение в палатке в лагере Patriot Hills. Туда очень сложно прилететь большому самолету, он садится прямо на лед. И есть требования по ветру и контрасту. Поэтому мы ждали и бездельничали. Там лежали какие-то книжки на английском, у меня с ним так себе, но я даже их все прочитал. Не из-за того, что получал удовольствие – просто приходилось что-то делать. Вокруг лед и каждый день одно и то же.

Во время восхождения в палатке провели трое суток из-за пурги. Тут вопрос в том, что в этот момент нужно вести себя правильно. В горах человек просто не знает, как это делать. Очевидно, что если во время пурги ты выходишь из палатки по нужде и не привязан, то если на метр отойдешь – в палатку уже не вернешься. Варежки надо вешать на резинке, потому что ветер. А потерял их – отморозил руки. Важен газ, чтобы воду кипятить.

Есть и экстремальные восхождения, когда люди идут на риск, но я в таких ни разу не участвовал. В каких участвовал – это больше путешествия. Но даже во время них сходят лавины, здесь сложно. Ходили как-то в ски-тур в Швейцарии, я в лавине 400 метров пролетел. Впечатления – как внутрь стиральной машинки попал. Выброс адреналина в лавине такой, что страха совсем не чувствуешь, только уже потом, когда это все кончилось, осознал, что немножко струхнул.

– Травмы получили?

– Только лыжу потерял. За всю жизнь из травм – плечо выбило. До сих пор это чувствую, когда долго за рулем. В 30 лет пошла проблема с коленями – хрустели. Долго сидишь в кинотеатре – начинается. Но стал бегать – и все прошло. Хотя говорят все наоборот: «Будете бегать – начнутся проблемы с суставами».

– Недавно вы увлеклись еще и триатлоном (вид спорта, в котором участники последовательно плывут, едут на велосипеде и бегут; есть разные дистанции, олимпийская – 1,5 километра плавания, 40 – велосипеда, 10 – бега – Sports.ru).  

– Бег надоедает. Решил подключить велик, плавание. Плавание пока хуже всего идет. На велике-то с детства катаюсь много. Плавать тоже умею, но не приходилось плыть километр. Поэтому даже после 40 минут в бассейне очень уставал.

Первый триатлон сделал на Кипре. Потом дважды в России – Ironstar организовывал. И в России получилось круче во всем. На Кипре такой междусобойчик. А в Ironstar даже олимпийскую дистанцию прошел.

– Какой рекорд?

– На время особо не смотрю. В марафоне помню – 3:56. Мастера спорта делают за 2:20, а первый разряд – за 2:40. Но моя цель – просто бежать, а не бежать быстрее, чем до этого. А то участвую в Swimrun – там надо вдвоем. Со мной бегает парень спортивнее меня. У него больший азарт, он часто говорит на дистанции: «Да давай быстрее, нас сейчас обгонят» – «Андрюх, мы сейчас тогда никуда не побежим. Я бегу, получаю удовольствие. Что я теперь тут, помереть должен?».

– Теряли когда-нибудь сознание на дистанции?

– Если мне плохо, я никуда не побегу. Даже на дистанции остановлюсь и пойду. А то бежал нью-йоркский марафон, ехали на старт в такси с испанцем. На финиш тоже прибежали вместе. Смотрю: у него все ноги в кровь стерты. Кроссовки – как будто туда стакан крови вылили. С английским плохо, кое-как спрашиваю: «Зачем все это?» – «Это же нью-йоркский марафон, я еле сюда попал, надо добежать». Я бы никуда не побежал.

– Самое живописное место, где бежали?

– Сейчас на Корсике ходили с детьми офигенный трекинг GR-20. Большой набор, за день по три тысячи метров. Красивые пейзажи, достаточно дико. И сам маршрут меняется, за день – равнина, горы, озера. Одним словом – душевно. Я много раз там был уже.

Еще участвовал в соревнованиях Swimrun в Англии. На островах на юго-западе. Вроде ничего особенного, но нетронутая природа, океан – красиво. Вода была 12 градусов, при этом светило солнце и воздух прогрелся до 30. А там сначала бежишь, потом плывешь. Вот во время бега я так перегревался, что снимал гидрокостюм. Участков в воде не хватало, чтобы охлаждаться.

Но вообще весь старт прошел под лозунгом «не опоздать на самолет». Только закончили – прыгнули в такси. Уже минут через шесть после финиша были в аэропорту – там всего километр. На контроль с партнером заскочили в гидрокостюмах, даем паспорта: «Сколько времени?» – «Минут семь у вас есть» – «Успеем». Бегом в туалет, снимаем костюм.

– Вы ездите на старты за границу, но особо путешествовать по ней не любите.

– Не люблю лежать на пляже. Иногда на работе сидишь и думаешь: «Сейчас бы на пляж». Но три часа – и все. Плюс нравится Россия. У меня дача в Липецкой области, в деревне Ключи. На берегу Дона. Я там летом и зимой. Курицы, четыре коровы.

– Можете подоить?

– Могу, но лучше не надо. Коров доим аппаратом – это правильно. А руками – они привыкают. Если потом приходит другой человек и делает это ради забавы, ей не нравится.

– Что еще вы делаете в деревне?

– Там столько развлекалок. Последняя – геокэшинг. Есть сайт, где обозначены тайники. Люди их прячут. В районе, куда мы способны доехать на велосипедах, есть шесть тайников. Мы еще не все нашли. Один тайник – возле церкви. Говорят, что если залезть на церковь, то его видно. Но там залезаешь – одна трава. Мы вытоптали все вокруг, раз 10 ездили с детьми. Все кусты обтоптали, обкололись. Но пока не нашли. Туда надо попасть, когда нет травы. Мы и сами тайники делаем, потому что если нашел, то надо что-то положить взамен. Просто безделушки, записку, какого числа сделали закладку.

Еще на велосипедах катаемся, купаемся, на тарзанку ходим прыгать с деревенскими. На плоту катаемся по Дону.

И еще такой момент. Я вот телевизор не смотрю. Когда еду в машине, радио не слушаю. Звуков в жизни хватает. Стараюсь, чтобы их было меньше. В Липецк приезжаешь, сидишь дома – где-то корова, где-то машина. Очень слышен перекат на реке – там мельница, ее всегда слышно даже с закрытыми окнами. Но создается впечатление пустоты. Через какое-то время хочется радио включить. Есть какая-то специальная атмосфера. Если дома я не могу выйти и даже час посидеть, то там могу. Вечером сидим с детьми за костром. До двух часов ночи даже.

Знаете, вот есть такие люди – почвенники. Я такой. В детстве жил в Одинцово, всегда любил огород. С родителями копал картошку. Мне нравилось – сажаешь и растет.

– Самое удивительное место в России, которое посетили, кроме деревни?

– Ладога, российский север – в этом что-то есть. В этой серости, мрачности. Какая-то сила там. И люди совсем другие – более искренние. Если они улыбаются, значит, действительно улыбаются. Они меньше играют.

– Перед вами часто играют, учитывая положение?

– Не знаю. Но вообще в нас всех есть социальность, которая влияет на поведение. Мы часто сами играем. И я играю. Но иногда ищу ситуации, чтобы общаться без социальных стереотипов. Но в целом на заискивания не обращаю внимания и никак к ним не отношусь.

– Студентом вы ездили разбирать завалы после землетрясения в Спитаке (произошло 7 декабря 1988 года в Армении и за полминуты полностью разрушило город Спитак с ближайшими селами и частично – еще более 300 населенных пунктов; более 500 тысяч человек потеряли жилье, 25 тысяч – погибли, 19 тысяч – остались инвалидами – Sports.ru). Как решились?

– После того, как увидел все это в новостях. Появилось желание помочь, этот объединяющий дух. Когда много горя, люди сплачиваются. Кроме меня туда собрались и другие студенты. Декан сказал: «Кто поедет, всех выгоним». Впереди была зимняя сессия. Я подумал: «Ну, выгонят – значит выгонят».

В Армении в основном занимался раскопками домов, переноской трупов. Живых я не видел. Может, кто-то выжил, но когда несколько дней на улице стоит минус – уже все. Это все не казалось страшным, о страхе тогда не думалось. Мы вернулись, декан всех вызвал: «Молодцы». Взял зачетки и одним днем проставил все зачеты и экзамены.  

***

– Однажды вы сказали, что благотворительность должна быть анонимной. Потом отошли от этого.

– Да, изначально для себя я так считал. Что не нужно выпячивать. После этого основал фонд, а он не может быть анонимным. У него должен быть основатель, лидер. Фонд ведь тратит деньги благотворителей, кто-то должен за них отвечать. В фонде «Арифметика добра» этот человек я. Если бы не он, я бы продолжал все делать анонимно.

– Как вы стали благотворителем? «У меня много денег, поэтому должен делать добро»?

– Такой ответственности точно не чувствую. Нет такого, что карму чищу, с совестью не в порядке. Просто заинтересовался детьми, которые остались без родителей. Не знаю даже, почему они – так сложилось. Я ведь никогда до этого не сталкивался с приемными детьми, не бывал в детских домах. Нельзя сказать, что в 90-е эта тема обсуждалась. Но как начал зарабатывать большие деньги, проблема сирот начала беспокоить. А если я чем-то занимаюсь, то делаю это эффективно и погружаюсь глубоко. Это не значит, что надо углубляться в детали. Например, я не езжу в детские дома. Потому что я там бесполезен. Дети же не в зоопарке. Но сейчас благотворительность – большая часть моей жизни. От нее я получаю удовольствие.

– Первый раз, когда его получили?

– В 90-е, когда стал помогать деньгами детским домам – хотел изменить их внешний вид, обстановку, чтобы дети лучше жили. Потом пришел к выводу, что это ничего не решает. Я помню, когда произошел перелом.

Меня как-то попросили помочь оборудовать кухню в одном детском доме, чтобы девушки смогли научиться готовить и легче адаптировались к жизненным условиям в будущем. Мы выдали деньги, кухню оборудовали. Я волновался: мне хотелось, чтобы это было не просто доброе дело, а эффективная помощь. Долго просился поговорить с девушками в домашней обстановке. Администрация мялась, но отказать не могла. Пришли две напуганные девчушки 12 и 14 лет. Надо было как-то начать разговор. Говорю: «Давайте чаю попьем? А сахар где?». Они в ответ: «А что это?». Первая мысль: «Какие люди… нехорошие. Даже сахар у детей украли». Оказалось, что просто в детском доме сахар сразу мешают в чайник. И все пьют одинаково сладкий чай или какао.

И тут я понял, что бесполезно оборудовать кухни. Что такое сахар и как готовить — объяснить можно. Но это все — одно из звеньев цепи. Дети же просто не умеют жить вне стен детского дома. Помогать надо системно, чтобы в жизни детей что-то менялось. Должна меняться концепция.

– Разве хорошие условия в детских домах не важны?

– Там никто не голодает, все живут нормально. Уровень жизни вообще не главное. Вот мои дети живут в отличных условиях. Только это ничего не дает и часто мешает. Так и у детей без родителей. Важнее, чтобы они научились понимать, что такое хорошо и плохо. Через образование, воспитание. Пока у нас нет эффективной системы.

Я недавно ездил в лагерь, общался там с детьми, которых обучает наш фонд. Основной вопрос выпускники не задали, но он витал в воздухе: они боятся, что с ними будет дальше. Им страшно. Они не знают, как жить после ухода из учреждения.

– Правильно понимаю, что вкладываться в детские дома, привозить подарки – это неэффективно?

– Конечно. Ребенок в московском детском доме в Новый год получает от 6 до 16 сладких подарков. У детей куча айфонов. Эту практику надо прекратить. Это просто вред. Потому что дальше им придется жить самостоятельной жизнью. Надо вкладывать в системные программы.

– Пара вещей, которые вы уже системно изменили?

– Мы обсуждаем это в правлении фонда, и кажется, что почти ничего не меняется. С другой стороны, дети, которых мы учим, пойдут потом по жизни гораздо лучше остальных. Просто это длительный забег. Но наша программа уже идет в 30 регионах. И если в цифрах, то результаты видны: в среднем по стране в вузы поступают меньше 1% выпускников детских домов, у нас же 38% участников программы «Шанс» поступают в вузы.

Другое дело, что изменить систему в одиночку мы не можем. Работать должно все общество. Проблема ведь еще в нас, в нашем отношении. В принятии другого. У меня в семье есть дети с особенностями, они испытывают проблемы. Общество плохо их воспринимает. Хотя со временем мы становимся более толерантными.

– В 2012-м вы говорили, что у ваших детей нет айфонов и айпадов. Как сейчас?

– Айфоны появились. Я был вынужден им купить, потому что у всех-то вокруг есть. Вообще, я не против телефонов и компьютеров – дети должны в них играть.

Меня радует, что они лучше меня разбираются в электронике. С другой стороны – из-за техники живое общение подменяется долбежкой в игры. Баланс должен быть. Вопрос в нем, а не в том, что это роскошь для детей.

– А сколько в месяц вы тратите на себя?

– Никогда не считал. Одежда, еда, авиабилеты – в целом больше трат нет. Дорогие хобби отсутствуют. Но вот одежда у меня хорошая. (Идет за пиджаком, чтобы посмотреть бренд – Sports.ru). Пиджак Latorre (от 36 до 67 тысяч рублей в ЦУМе – Sports.ru). Brioni (от 150 тысяч в ЦУМе – Sports.ru) не покупаю – это легкий перебор, они ничем не отличаются от моего.

– Какая у вас машина?

– Mercedes S-купе. Для статуса он мне не нужен – я могу ездить хоть на «Жигулях». Просто «Жигули» мне не нравятся. А в метро до сих пор спускаюсь. Последний раз – сегодня. Ехал со встречи в центре.

– Потанин как-то сказал, что оставит детям по миллиону долларов, а все остальное раздаст на благотворительность.

– Правильно. Мне нравится эта идея. Хотя по миллиону – дофига. Дети должны прожить любую, но свою жизнь. Если мы их нагружаем какими-то обязательствами, в том числе по бизнесу, – это неправильно. Человеку комфортно, когда он проживает свою жизнь. Раньше существовало понятие ремесла, которое передавалось от отца к сыну. Но там люди делали что-то своими руками. А тот же бизнес – это навязывание. Я этого не хочу. Более того, мы сейчас живем в коттеджном поселке в Одинцово. Это не Рублевка. Но когда дети вырастут, они там не останутся. Каждый должен жить в своем доме, отдельно.

– Одно время вы отправляли их в немецкий интернат с 12 лет. Схема еще работает?

– Не со всеми, но часть детей учится в Германии. Просто вопрос языков – там их легче осваивать.  

– 23 ребенка – как часто называете их не своими именами?

– С двумя такое происходит. Тимура называю Кириллом. Он уже привык и не обижается. Самое интересное, что Кирилла Тимуром не называю и они вообще не похожи ни по поведению, ни по возрасту, но вот так происходит.

– Какие планы – семья еще будет пополняться?

– Встает вопрос ресурса. Я не считаю, что у нас он еще есть. Сейчас не про деньги. Я про внимание.

– А как вообще вы детей берете в семью – с чего все начинается?

– С желания принять ребенка. Сначала решение, потом идем или в Одинцовскую, или Наро-Фоминскую больницу. Там есть новорожденные, от которых отказались.

Фото: instagram.com/roman.avdeev67; instagram.com/arifmetika_dobra; РИА Новости/Виталий Белоусов, Игорь Михалев; vk.com/public64198898; gazeta-danilovsky-vestnik.ru

logoТорпедо
logoАлександр Тукманов
болельщики
logoВторая лига Б
logoРоман Авдеев