9 мин.

Бен Симмонс – новый Мэджик

218

Мне немного стыдно в этом признаться. Пару дней назад я проснулся и понял, что мне снилась игра Бена Симмонса.

Знаете, я до сих пор пытаюсь сохранить в себе магию любимой игры. Ощущение волшебства баскетбола.

Люблю ловить моменты, когда игра удивляет меня. На любом уровне. Допустим, мы с командой недавно играли на отборе на чемпионат республики. Типичное первенство бани. На трибунах, как на похоронах, только участники действия или же самые близкие друзья. Больше это никому, естественно, не интересно. Да и не должно быть.

Играем против второй по силе команды из Олонца. (99% населения Росси даже понятия не имеет, где это). Уже ближе к концовке игры наш разыгрывающий получает мяч справа от кольца, ловит своего защитника на противоходе, делает два удара мячом в пол левой рукой и внезапно несет забивать сверху ближней к кольцу рукой. Наша скамейка взрывается. Ну и что, что он не забил? Бросок сверху в игре в нашей Тмутаракани – большое событие. Все в шоке и продолжают аплодировать сочному моменту ещё с десяток секунд.

Даже в нашей депрессивной и провинциальной российской беспросветности игра может приносить мгновения счастливого, практически детского счастья.

Ведь баскетбол – это в первую очередь игра.

Я много раз спрашивал у самого себя, почему мне приятнее смотреть женскую НБА, чем мужскую. Ответ всегда был примерно одинаковым – мне легче ассоциировать себя с игрой и лигой, которая еще не так сильно обросла деньгами, звездностью и прочими атрибутами экономического процветания. Мне хочется смотреть на баскетбол и радоваться при виде того, как кто-то делает что-то простое, но в то же время изящное и… живое что ли.

НБА уже давно пребывает в стратосфере относительно физических данных, технических навыков, подготовки, тренерской выдумки и всего прочего. НБА в каком-то смысле в моем представлении почти перестала ассоциироваться с баскетболом. Там, где-то далеко за бесконечным и наверняка величественным океаном, который я никогда не видел, играют в какую-то другую игру. Я могу наблюдать ее, но меня уже давно не покидает ощущение, что я утратил с ней ту духовную связь, за которую я всегда так отчаянно держался. Мне становилось все сложнее разглядеть в Национальной Баскетбольной Ассоциации разглядеть баскетбол.

***

Если верить страничке на Кинопоиске, то я потихоньку подбираюсь к отметке в две тысячи просмотренных кинофильмов. Эта цифра на самом звучит не так убедительно, как ощущается. Много фильмов смотреть тяжело. Я знаю людей, которые смотрели и 5 и 10 тысяч фильмов. Также есть множество людей, которые вообще не гонятся за цифрами и при этом знают про кино в три раза больше, чем я когда-либо смогу забыть. Но я не могу примерить на себя их опыт, у меня есть только свой.

Так вот насыщение фильмами делает тебя ядовитым. Ты больше не испытываешь того задора, который изначально заставил тебя влюбиться в этот процесс. Наверняка так происходит в любом деле.

Но периодически все же появляется картина, которая задевает тебя до глубины души, и ты не можешь от нее оторваться. Чем больше смотришь фильмов, тем реже это происходит. Но именно поэтому такие моменты откровения и почти что околорелигиозного духовного прозрения становятся такими важными и дорогими.

В большинстве случаев самые важные для тебя фильмы бьют в самое яблочко твой душевной организации и оставляют свой след на твоей картине мира. Большинство ведь  любимых фильмов – они родом из детства, так? Из того самого периода, когда мы еще не обрели привычку эмоционально закрываться в каждой скользкой ситуации, которая заставляет нас чувствовать себя уязвимыми или когда нам кажется, что мы можем выглядеть как-то неподобающе. Во взрослом возрасте сложно так психологически себя настроить, чтобы тебе не было стыдно за слезы, текущие по щеке при просмотре какого-то глубоко цепляющего лично произведения. Да и вообще как-то эмоционально реагировать на такие глупости – бред какой-то.

У меня много таких фильмов, которые мне боязно пересматривать. Я посмотрел их однажды, они задели меня и сдвинули внутри меня какой-то лежащий на самом дне камушек и показали мне, что лежит под этим камушком, после чего я ощущал внутри себя какие-то перестроения, как если бы мое душевное состояние простудилось и не могло откашляться. Того же «Мастера» Пола Томаса Андерсона я смотрел с открытым ртом. Почему? Я не знаю. Во мне проснулось что-то иррациональное, что-то в словах Филипа Сеймура Хоффмана и реакции на них Хоакина Феникса укольнуло меня.

Сейчас я смотрю с открытым ртом игры «Филадельфии Севентисиксерс» и жалею о том, что мне не 12 лет и я не могу бегать по уличной площадке с утра до вечера, представляя себя Беном Симмонсом.

***

В английском языке есть такое слово isness. Isness означает существование чего-то, наличие некоего понятия. Впервые я услышал его от Уинтона Марселиса, джаз-музыканта, который представлял Бэрри Сэндерса, легендарного американского футболиста, в рейтинг топ-100 игроков НФЛ за всю историю.

Вот что сказал Марселис, вспоминая Сэндерса:

У каждого человека есть воспоминание о прикосновении к isness. Такой момент, когда вы хватаетесь за голову или у вас отвисает челюсть или вас переполняют еще какие-то непонятные эмоции. Когда вы понимаете, что прикоснулись к чему-то большему, чем вы сами.

Спорт ценится как раз за то, что как на конвейере производит подобные моменты. Вы болели за «Спартак» 15 лет, а на 16-й он стал чемпионом. Вы увидели, как «Ливерпуль» отыграл три гола в финале Лиги чемпионов. Вы стали свидетелем того, как произошло что-то такое, после чего мира кажется каким-то другим. Раньше вы думали, что он вот такой, а оказалось не совсем так. И ценность этого «не совсем» невозможно ни в чем измерить.

Известный американский писатель Дэвид Фостер Уоллес писал о метафизике тенниса и в одном из своих эссе особое внимание уделил своим впечатлениям от игры Роджера Федерера. Он писал о том, что игра Федерера вызывает в нем трепет. «Какой трепет, вы вообще о чем? Это же всего лишь два мужика, которые дубасят по мячику ракетками. Не несите ахинеи», – скажет кто-то. И будет по-своему прав.

Трепет от просмотра теннисного матча? Не звучит. А как насчет трепета от прикосновения к чему-то прекрасному, сродни произведению искусства?

Дэвид Фостер Уоллес сам играл в теннис на юниорском уровне, он знает, как сложно делать то, что делает Федерер на корте. Нет, даже не так – насколько неподвластно невозможным и вырванным из наших самых фантастических представлений о реальном кажется то, что делает Федерер.

Я тоже играл в баскетбол и продолжаю играть. Дэвид Фостер Уоллес добился в теннисе на две бесконечности больше, чем я в баскетболе. Делает ли это меня менее квалифицированным для разговора о том невероятном впечатлении, какое производит на меня игра Бена Симмонса. Не знаю. Надеюсь, это неважно. Да и суть моего послания не в достижениях.

Смотреть на достижения в данной ситуации бессмысленно. Сам Бен Симмонс еще ничего не добился. Он еще не отыграл даже треть своего первого сезона в НБА!

Мне стоило бы написать нечто столь же пафосно-торжественное про кого-нибудь другого. Кого-то более заслуженного. Но ведь тогда получилось бы неискренне. Искренне было бы рассказать, что Бен Симмонс – рекордсмен по моментам «я ел у монитора и не донес вилку до рта, потому что он сделал что-то невероятное».

Все вышенаписанное можно считать вступлением к тексту о том, насколько крут Бен Симмонс. Вступлением к тексту, которому, как и мечте отца Эдварда Нортона из «25-го часа», было не суждено воплотиться в жизнь.

Я мог бы начать свой текст рассказом о том, как изменилась позиция разыгрывающего за последние годы. Поведать о том, что до введения правил хэнд-чекинга, в истории НБА было всего два игрока ниже 195 сантиметров, которые выигрывали статуэтку MVP сезона (Боб Кузи в 1957-м и Аллен Айверсон в 2001-м). Я бы сравнил эти данные с сегодняшним положением дел, когда титулы Самых ценных игроков достаются Стиву Нэшу (2005, 2006), Деррику Роузу (2011), Стефену Карри (2015, 2016) или Расселлу Уэстбруку (2017).

Я бы мог поведать вам о том, что в современном баскетболе на паркет выходят пять лучших игроков команды вне зависимости от позиций, что было бы немыслимо еще десять лет назад. Я бы попытался привести аргументы в пользу того, что понятие «традиционного разыгрывающего» умерло так же быстро, как и осталось в прошлом стереотипное представление о том, как должен выглядеть и играть центровой.

Я бы пошутил на тему того, что наконец-то номинальные первые номера перестали быть подносчиками снарядов, а стали чаще следовать мудрому спортивному принципу «Дали мяч – ***чь».

Я бы мог поискать данные о том, сколько баскетболистов в истории лиги роста Мэджика и выше (206 см) были эффективны в качестве полноценных разыгрывающих за последние тридцать лет (спойлер: ноль).

В конце концов, я бы напрямую сравнил Бена Симмонса с Мэджиком Джонсоном. Удивился бы схожести их навыков в нападении (я не видел, чтобы разыгрывающий мог пройти под кольцо и бросить крюк с разворота через центрового уже… никогда) и восхитился бы тем, как сильно молодой австралиец преобразует игру своей команды и какие преимущества ему дает его феноменальное сочетание длины рук, видения площадки, скорости передвижения и быстроты принятия решений.

В тексте, который я так и не написал, приличную долю текста занимали бы риторические вопросы, которые приходили мне на ум каждый раз, когда я хватался за голову при виде какого-нибудь очередного крышесносного момента в исполнении Симмонса, такие как:

«И ему всего 21 год?!», «Он, что, путается какой рукой что делать?», «Что будет, если этого вундеркинда-амбидекстра научат бросать?», «Как он умудряется держаться в ногах в защите против Стефа Карри при росте 208 сантиметров?», «На каком сезоне в НБА Бен Симмонс соберет трипл-дабл в среднем за сезон?». И самый популярный: «Как он сделал то, что он только что сделал?»

Я бы наверняка пришел к выводу, что Мэджика Джонсона скоро можно будет выкинуть из списка Единорогов НБА Билла Симмонса, потому что «разыгрывающий ростом 206 сантиметров/гений/лидер» – это как раз про Бена Симмонса. Возможно, не того Симмонса, которого мы видим сейчас, но того игрока, каким он рано или поздно станет.

Но тот текст я так и не написал.

Вместо него я написал воодушевленное, но тягомотное нечто про Дэвида Фостера Уоллеса, кино и какие-то непонятные американские термины, адресованные каким-то мутным персонажам, игравшим в неправильный футбол.

Но я ничуть об этом не жалею. Ведь я хотел запечатлеть мгновения мимолетного возвращения к тем самым закостенелым ощущениям чуда и волшебства от игры, которое мне дарит Бен Симмонс.

Бен Симмонс – новый Мэджик? В каком- то смысле да, ведь Мэджика вообще-то на самом-то деле звали Ирвин Джонсон, а Мэджиком, то есть волшебником, его стали называть за действия на площадке.

Те самые действия, которые позволяют почувствовать прикосновение к чему-то большему, чем ты сам.

Спасибо Бену Симмонсу за то, что вернул мне веру в магию баскетбола.

Фото: Gettyimages.ru/Maddie Meyer, Christian Petersen; instagram.com/bensimmons; REUTERS/Bill Streicher/USA TODAY Sports; Gettyimages.ru/Stephen Dunn

logoФиладельфия
logoБен Симмонс
logoНБА