5 мая 2018, 21:57 19 мин.

В него никто не верил, а он вернулся и стал чемпионом. Жизнь Ники Лауды в «Феррари»

Автор

Уход

Победа в Зандфорте была очень кстати, если иметь в виду мои планы покинуть спорт. Мне очень хотелось после какой-нибудь победы объявить о том, что на следующий год я с «Феррари» контракт продлевать не буду. Это был очень удачный момент: победа, практически выигранный чемпионат мира, я лучший – и всё же хочу уйти. Четырёх лет прессинга достаточно, четыре года психологической игры в холодно-горячо – это предел.

Меньше всего в этом виноват сам Старик. Дряхлый уже в то время – монументальная личность с железными принципами. У Коммендаторе Энцо Феррари были все права. Всё это надо было просто принимать, как есть, в противном случае в этой фирме не прожить и месяц. Если бы этим всё и ограничивалось, я бы действительно, несмотря на все причуды Старого господина, остался бы в фирме до самой смерти, как и обещал.

Но слуги Старика вместе с несгибаемостью нижнего мира «Феррари» и психологическими зигзагами Мауро Форгьери на пятый год были уже выше сил. Быть может, именно Форгьери и задавал здесь тон, может быть именно он и заводил всю команду. Он так твёрдо верил в себя и свои идеи, что шёл напролом, не изучая возможные потери. В такой ситуации вполне естественно, что какой-то гонщик мечтает о технике, которая не будет, по крайней мере, устраивать шоу из каждого заезда, с которой можно будет по-деловому, без лишних эмоций, спокойно работать над общей задачей. При этом я должен отметить, что Мауро Форгьери – это гений. К сожалению, это, наверное, моя вина, что я не могу сосуществовать с гениями.

Бессмысленно было всё это объяснять Старику. Он всё равно никогда не принял бы эти доводы и попытался бы найти другую причину. Ему только кажется, что он обращается со мной, как со своим сыном, а теперь этот сын намерен его предать.

Сразу же после расторжения контракта я поехал в Турин, вечером встретился с Джованни и Умберто Аньелли, чтобы сообщить им о переходе к конкурентам «ФИАТ». Я рассказал им о своих проблемах, о причинах моего ухода, они согласились со мной. Ясные, чистые отношения.

Я был совершенно спокоен, когда прибыл на тренировку. Я был счастлив, что уход свершился, счастлив от сознания того, что впереди меня ожидает что-то новое. В Монце собралось невероятное количество народа. Двое болельщиков загорали на крыше бокса. Один из них начал ругать «Феррари» – Форгьери испугался. Другие кричали, что самое время прогнать Лауду. В общем атмосфера перед Гран-при Италии была довольно своеобразной.

Во время гонок совсем необязательно жить рядом с трассой. Покой и уединение дороже. Итак, я с Марлен живу на берегу озера Комо. Туда нас доставляет вертолёт Уолтера Вольфа. В квалификации я – пятый. Между прочим, однажды «закончил» в отбойнике, забыл, что у меня новые колёса и шины ещё не прогрелись. Даже не верится, что я мог совершить такую ошибку.

Перед гонкой интересуюсь у менеджера, есть ли какие-нибудь распоряжения. Должен ли я следить только за Джоди Шектером, моим единственным соперником в конце Чемпионата мира, или должен считаться с партнёром по команде Ройтеманом? Носетто отвечает:

– Мы хотим как можно больше выигрывать Чемпионаты мира!

Итак, для «Феррари» звание чемпиона мира так же важно, как и для меня. Хорошо, спрашиваю, чтобы уточнить:

– Так значит Ройтеман сегодня мне поможет?

Носетто кивает утвердительно.

Ранним утром тренировал старт и удивлялся, насколько хорошо это получалось. Хороший старт чувствуется по вибрации покрышек. Шины держат настолько хорошо, что слышно сильное гудение. Такие пробные старты можно делать лишь пару раз. Больше – опасно для машины.

На тренировках пробовал старт на 9500 оборотах, то же пробую и на гонке, но я, старый идиот, забыл, что теперь моя машина тяжелее. Утром в баках было только 150 литров горючего. Теперь – 180. Если пересчитать это на обороты, ничего хорошего не получишь. Тащусь за Ройтеманом где-то на 5–6 месте. Скорость гонки растёт и тут я вижу, что с каждым ускорением Ройтеман уходит от меня на 3–4 корпуса. Ясно, что мотор у него мощнее. До тех пор, пока он не совершит какую-нибудь ошибку, у меня нет никаких шансов. Согласно домашней заготовке он должен мне помочь... или?

Теперь мы второй и третий. Впереди только Андретти. Наступил момент, когда он должен пропустить меня вперёд. Жду сигнал из бокса. Ничего нет. От злости зеленею: я не знаю, что он задумал. Атаковать его было бы безумием. А вдруг в его планах всё же где-то меня пропустить? Но чем дальше, тем яснее, что помощи от него мне ждать нечего. А это означает – борьба до последних метров.

Вдруг вижу, как у машины Карлоса отлетает выхлопная труба. Увернуться я не успел, проскочил над ней. Со мной при этом ничего не случилось, а вот мотор Ройтемана теряет мощность. Легко его обхожу.

На трассе сверкающее пятно. Масло! Делаю быстрый зигзаг, мне удаётся притормозить машину на сухой трассе. Смотрю в зеркало – никого нет. Куда же подевался мой аргентинский друг? Он не посмел сманеврировать рулём, решил притормозить. Прямо на масле...

Машина управляется не очень хорошо. Не из рук вон, но так, что я не вижу никаких шансов атаковать Андретти. Он сегодня непобедим. Финиширую вторым, получаю 6 очков и вот я уже почти чемпион мира. Теперь скорее прочь отсюда. Телохранители, вертолёт ... Полседьмого я уже дома в Зальцбурге.

В машине по радио слушаю интервью с Носетто. Репортёр интересуется, были ли гонщикам даны какие-либо указания, распоряжения.

– Никаких уговоров не было, – отвечает Носетто, – потому что у нас два интеллигентных пилота.

Вот те на! Это короткий обзор всех проблем «Феррари»: никто не знает, какова обратная сторона. Я не ожидал никаких распоряжений, хотел только знать, что к чему. И вот шеф команды говорит одному из гонщиков, что его коллеге будут даны определённые указания, а на самом деле ничего тому не сообщает. Что же он мог сказать Ройтеману? А что мог подумать Ройтеман? Об этом я никогда не узнаю...

Боксёр

Итальянские газеты продолжали натравливать людей «Феррари» на меня. Из-за всей этой ерунды Старик становился всё более и более агрессивным. Так что наш запланированный спокойный развод не получился. Координатор команды Санте Гедини получил нагоняй. Его единственный грех был благожелательное отношение ко мне.

После весьма неплохой тренировки на Уоткинс-Глен я приехал в Маранелло и случайно попал на глаза Коммендаторе. Он закричал мне, хватит ли у меня совести подать ему руку. «Естественно», – ответил я и протянул ему руку. Он кричал, что я поступаю низко, что я пытаюсь переманить его людей.

Если речь идёт о моём главном механике Эрмано Куоги, то должен признать, я действительно хотел уговорить его уйти вместе со мной. Но Куоги чувствовал себя словно меж двух огней. Он любил Феррари, но к этому ему хотелось бы быть уверенным, что ничто не повредит его семье. К тому же он попросту боялся переезжать в Англию.

С Гедини у меня не было никаких дел. Я ценил его как человека и потому не делал ему никаких предложений, у меня просто не было возможности предложить ему работу. Об этом я говорил и Энцо Феррари.

Когда же Феррари закончил свою тираду, я схватил его за руку, потряс её, сказал: «Ариведерчи», развернулся и пошёл, оставив его стоять одного. В тот момент мне было его жаль, стоящего в окружении своих людей и пенящегося от злобы. Он был слишком стар, не мог понять ситуацию, чувствовал себя слишком обиженным. Зачем ему нужно было демонстрировать столько эмоций, зачем было бить столько фарфора вместо того, чтобы просто принять окончание моей службы у него, как факт, как это предусматривают правила торговых отношений в Европе.

Уже тогда я знал, что уйду к «Брэбем». Анализ всех возможных вариантов дал следующие результаты: в настоящий момент имеется лишь четыре суперкоманды – «Лотус», «Макларен», «Вольф» и «Брэбем». По психологическим причинам о «Лотус» не могло быть и речи. Я просто не подходил этой команде – больше мне нечего сказать. «Макларен» действительно должна была быть великолепной командой с хорошими, честными людьми, хорошей организацией и хорошими машинами. Но совместная работа Джеймс Хант – Ники Лауда не могла бы продолжаться слишком долго. Позиция Ханта была бы слишком для меня доминирующей.

Всё было в пользу «Вольф» и «Брэбем». У меня с Уолтером Вольфом были великолепные отношения, и он меня принял бы, но в последнее время в машину Вольфа я верил меньше, чем в новую модель «Брэбем -Альфа», которую как раз испытывали осенью 1977 года. С начальником команды Берни Экклстоуном мы давно уже договорились, но с подписанием контракта я должен был подождать до тех пор, пока не станет ясно, кто же будет спонсором команды. Здесь нашлась бы подходящая работа и для Гедини, который мог бы остаться рядом со мной.

Сложнее было с Куоги. Я хотел во что бы то ни стало взять его с собой, но он сомневался. Все четыре года в «Феррари» Куоги был моим личным старшим механиком и непосредственно отвечал за мою Машину. Ему подчинялись шесть механиков, трое из которых поочерёдно сопровождали меня на гонки. Под его руководством за 1974–77 года механики совершили всего три ошибки в обслуживании моей машины – и все на тренировках. Всего три ошибки на 60 гонок и сотни испытательных и тренировочных заездов. Это что-то значит!

Куоги нужно было время на раздумья. Ответ он обещал мне дать после гонок в США и Канаде.

Уладив свои дела, я вместе с Марлен полетел обратно в Нью-Йорк, где журнал Bunte Illustrierte устраивал мою встречу с Мохаммедом Али. Газетчики собирались сделать об этом фоторепортаж. Мне эта затея нравилась, так как Клей был мне интересен. Это было за несколько дней до его матча за звание чемпиона мира по боксу с Берни Шейверсом. Али ждал меня в Нью-Йоркском «Хилтоне».

...Единственным нормальным человеком был его менеджер. Все остальные – какие-то своеобразные личности, охрана и ещё кто-то. Около четверти часа мне пришлось ждать за дверьми. Затем меня провели в номер. Здесь мне снова пришлось стоять у дверей в спальню и ждать. Наконец впустили.

Комната была затемнена, Клей лежал в постели, одеяло натянуто до плеч. На краю постели сидела какая-то женщина. Очень тихо Клей бросил в мою сторону: «Wait a second». Через пару минут он рукой дал женщине знак удалиться. Меня пригласили к его постели, усадили на край. Никаких улыбок, вообще никакой мимики, он только потихоньку сопел и тихо говорил, как бы с большим трудом. Нас фотографировали. Мы обменивались фразами.

– Ты величайший из гонщиков, – прохрипел он. – Я величайший из боксёров. И затем он монотонно забубнил:

– Но я велик, я самый великий на всём земном шаре.

Ситуация была интересней, чем в кино: что здесь игра, а что естественно? Был ли он в трансе? В постели лежал человек, тупоумно пялящий глаза и выжимающий из себя пустяковые банальности. «Это что – шоу, – пронеслось в голове, – или так и должно быть?»

Аудиенция длилась примерно четверть часа. Я был озадачен. Я не знал, что я должен делать с таким большим количеством глупостей, с такой спесью. На встречах известных спортсменов до сих пор действовал естественный закон: между собой нет смысла рисоваться. Все мы в какой-то мере умеем себя подать, мы даже вынуждены иногда делать это на публике. Но, помилуй бог – между собой?! Просто глупо строить из себя сверхчеловека перед другим спортсменом. Всем нам известны законы профессионального спорта и трудности, с ним связанные, такие, как нехватка времени или необходимость отдыха. У всех у нас одни и те же проблемы. Если я скажу Францу Кламмеру, что у меня нет для него ни минуты, он сразу же поймёт, в чём дело, ведь и него бывают ситуации, когда я могу ему помешать.

* Франц Кламмер - австрийский горнолыжник, доминировавший в скоростном спуске в середине 1970-х годов, олимпийский чемпион 1976 года в этой дисциплине.

Из всех великих, кого я знал, Али был единственным, кто полностью остался в своём внутреннем мире и мне что-то продемонстрировал «с той стороны». Я был готов принять это, как есть, согласиться с тем, что это серьёзно, что всё это по-настоящему и Али на самом деле человек глупый, спесивый и апатичный.

Уоткинс-Глен. Гран-при США. Мне достаточно одного очка, чтобы стать чемпионом мира 1977 года. А потому ехать надо будет с умом. Я хочу, наконец, закончить чемпионат мира, закончить чисто.

На трассу меня привёз вертолёт Glen Motor Inn. Один из журналистов спросил меня, слышал ли я, что Куоги уже получил волчий паспорт? Мне стало не по себе. Я должен собраться. Неужели это правда? Как же далеко может зайти злоба людей «Феррари»!

А произошло всё так. В субботу вечером ему позвонил Феррари и спросил, останется ли он в фирме или уйдёт со мной. Куоги ответил, что он, конечно же, остался бы в «Феррари», но не может дать окончательного ответа, не посоветовавшись с женой. Ему дали на это время. Но супруга ничем не могла ему помочь. Куоги сказал Феррари, что хочет ещё подумать, прежде чем примет окончательное решение.

– А вопрос уже решён, – был ответ. – Ты уволен.

Этой же ночью ему запретили подходить к моей машине – он только турист у которого нет никаких дел с «Феррари». Естественно, Куоги сразу же пришёл ко мне на трассу. Он плакал. Для него это был конец. Как можно так обращаться с человеком, который на протяжении многих лет был предан Феррари, был его фанатичным сторонником!

Тяжело выступать, находясь под психологическим давлением. При одном только виде физиономии Носетто немеет правая нога, которая нажимает на газ.

Гонка вполне обычная. Напряжение создало лишь то обстоятельство, что трасса была сырая и она постепенно подсыхала к концу гонки. Ставить слики уже не имело смысла, а дождевые опасно износились. Я выдержал до конца, финишировал четвёртым и стал чемпионом мира.

Обычная суета. Поздравляют механики. Среди них и Куоги. Обнимаем друг друга – большая доля в завоёванном титуле принадлежит и ему. Он был моим человеком, и не только в этом году.

Носетто не появляется. Ну и хорошо! Меня тащат на подиум, где я должен стоять рядом с победителем гонки Джеймсом Хантом. Потом через толпу зрителей проводят к палатке Goodyear, где делают официальную фотографию чемпиона. Затем вагончик, журналисты, поздравления.

Я чувствую себя пустым, надо мной по-прежнему висит проблема «Феррари». Случай с Куоги – обычная история по ту сторону океана. Даже не представляю, что могут мне принести ближайшие недели. Куоги говорит мне, что он собирается немедленно лететь домой, поговорить с Коммендаторе и добиться для себя права обслуживать мою машину в Канаде и Японии. Он пытается себя убедить, что Старик пойдёт ему навстречу. Я не спорю, но мы оба знаем, что ничего тут не сделать. Для Феррари Куоги больше не существует.

Как только суета улеглась, бегу к вертолёту и он доставляет нас к Glen Motor Inns.

Пробуждение утром следующего дня.

– Доброе утро, чемпион мира!

Для начала я не знаю, что мне делать с этим титулом. Он ничего не стоит пока, не улажены дела с «Феррари». С одной стороны можно сказать: «Прекрасно, сбор очков окончен, теперь можно просто давить на газ!» Но как мне выступать против Андретти в Канаде и Японии, если в моей команде потери, если у меня нет главного механика, если всё висит в воздухе? Кто какую машину испытывает? Какая роль отводится новому гонщику «Феррари» Вильнёву? Люди «Феррари» говорят, что он будет привыкать к машине и готовиться к 1978 году. Если так, то я тоже должен начать привыкать к «Брэбем» и начать там подготовку к новому сезону. Не так ли?

Я не вижу в данный момент решения вопроса. Я только знаю, что мой контракт с «Феррари» истекает 31 октября. Остаётся ждать, думать над прошедшим. Но только не здесь, в дождливом Уоткинс-Глен и не в Канаде, где в следующее воскресенье нужно будет гоняться на паршивой трассе Моспорт.

Рано утром уезжаем вместе с Марлен. После обеда мы уже близ Ашава в Холидей-Иннс. Честно говоря, мне нечего здесь делать, кроме как убедиться, что я занимаю чужое место.

Невозможно себе представить, что предстоящие гонки могут что-то изменить. С другой стороны, у меня есть обязанности перед «Феррари», организаторами гонок и болельщиками Канады и Японии. Я, свежеиспеченный чемпион мира, рассуждаю так: не могу же я сразу убежать, если мне что-то и не нравится. Но, с другой стороны, чемпион мира должен мужественно жать на газ, а не ехать как-нибудь. Но как я могу гоняться, имея такие потери?

Вторник. Ещё в Европе я обещал посвятить целый день пивным королям Лабатт, финансирующим Гран-при Канады. Сегодня я поступаю в распоряжение пивным компаниям. Так делают только в Америке. Ещё в Нью-Йорке я участвовал в подобном шоу.

Рано утром за мной приходит девушка и сопровождает меня в люкс-отель Шератон в Торонто. Время рассчитано по минутам. Через каждые четверть часа входит очередной журналист или целая их группа. Никаких пауз. Между тем в номер закатывают сервированный столик с едой. Но она предназначена телевизионщикам. Вопросы большей частью действуют мне на нервы. Плата за это – лишь немного денег, на карманные расходы. В перерыве прошу девушку из TV помахать мне чеком из-за камеры. Может, хоть это придаст мне силы?

Наконец подходят знакомые французские газетчики. Серьёзные вопросы поднимают настроение. Они заставляют меня, ослабленного болтовнёй, вновь собраться. Беседа проходит прекрасно, по-моему, они должны остаться этим довольны.

Наконец все по-своему удовлетворены. Обе стороны.

Среда. В Моспорте тренируются «Феррари», «Рено» и ещё пара команд. Получаем телеграмму от Феррари – он посылает в Моспорт ещё один мотор и пару механиков. Мне хотят предложить full service, у меня есть право выбора. Вильнёв выйдет на старт только в том случае, если для него останется что-то приличное. Самочувствие, правда, не улучшается, но приходится смириться со всем этим. После обеда выхожу на трассу, где крутится только один «Рено». Однако приходится быстро вернуться назад – начинается дождь. Нового гонщика «Феррари» мне увидеть не посчастливилось.

Четверг. Брожу по Холидей-Иннс. Заняться нечем. Размышляю, слоняюсь туда-сюда. Журналисты, которые встречали меня в этот день, счастливы – столько свободного времени у меня в этом году ещё не было. Одна корреспондентка из французского журнала беседует со мной о вещах, мягко говоря, не очень скромных. Он владеет только французским и нам требуется переводчик. Тот вскоре начинает юлить и заикаться. Вопросы и для него звучат неприлично. Девушку интересует моя сексуальная жизнь. Невольно задаю себе вопрос – какая разница между Лаудой и любым другим человеком? Стала бы эта девушка задавать свои бессовестные вопросы женатому мужчине? Всё же я ей отвечаю и задаю встречные вопросы: как сама девушка относится к сексу? Сколько кавалеров было у неё на прошлой неделе и скольких из них она уложила с собой в постель? Переводчик пугается и пытается от нас отделаться. Прошу его набраться духу, отбросить скромность и перевести. Девушка краснеет, обходительно улыбается и оставляет мои вопросы без ответа.

Спрашиваю дальше:

– Почему вы задаёте Лауде вопросы, на которые сами отвечать не хотите, поскольку они кажутся вам слишком неприличными? Вы ко всему подходите с двумя мерками?

Она не отвечает. Уходит, чахлая улыбка на лице.

Пятница. В семь часов всё в порядке – чувствую, что меня «достаёт» желудок. Но с расстройством не сядешь за руль. Звоню Носетто и говорю ему:

– Я не могу выступать.

– О'кей, – отвечает он.

Через пару минут он звонит мне снова. Оказывается, он связался с Италией, разговаривал со Стариком, тот по-прежнему согласен с газетами: Вильнёва выпустят на трассу только в том случае, если это не будет противоречить моим интересам.

Чудесно. Это можно преподнести даже так! Против этого я ничего не имею.

Двадцать минут спустя мы в аэропорту. Нью-Йорк, Цюрих. На моём маленьком самолёте летим в Зальцбург. Долго сплю после обеда.

Всё кончено, кончено, кончено.

Вечером посылаю телеграмму Феррари:

– По состоянию здоровья не смог стартовать в Канаде. Благодарю Вас за всё, что позволило мне стать двукратным чемпионом мира.

Ники Лауда.

Да – это был тот самый Жиль Вильнев, который трагически погибнет в 1982 году. На письменном столе в кабинете Энцо Феррари стояла фотография Вильнёва до самых последних дней жизни Коммендаторе.

По опыту работу с людьми преклонного возраста я делаю вывод, что на пенсию нужно выходить вовремя.

Вот такими были четыре года Ники в «Феррари» или 60 Гран-при:

Подиумов: 32

Побед: 15

Я восхищен Ники. Купил себе место в «Формуле-1». Его за это многие не любили. Жизнь отомстила аварией, но госпожа удача оставила в живых. Один из самых невероятных пилотов не только автоспорта, но и авиации. Относился к Энцо без уважения. А ведь он практиковал культ собственной личности. Может быть, за это Энцо так и нравился Ники? Мне понравилась уверенность ники в собственном таланте. В шутку ждать звонка от Феррари, а ведь он реально позвонил. Он хотя бы в открытую требовал за свои титулы повышения зарплаты. Современные пилоты с шариками для пинг-понга такого не могут. Спорить с техническим директором команды. Кто сейчас подобное может представить? А ведь Ники паддок «Формулы-1» так и не покинул. В следующем году ему будет 70. Контракт у него до 2020 или 21 года. Останется он или нет, но его уход на пенсию будет потерей для всего автоспорта.