«Московский Спартак. История народной команды в стране рабочих» / Часть 8-я: как устроена Красная Пресня
В новой части книги Боба Эдельмана — вся необходимая социальная и экономическая предыстория развития Пресни — места рождения московского «Спартака».
Местные парни
До этого момента моей задачей было проследить историю футбола как в Москве, так и в остальной части Империи. Идея состояла в том, чтобы предложить возможную, пусть и слабую, связь между спортом и политическими событиями. В этой главе я хочу сосредоточиться на одном конкретном районе, в котором группа молодых ребят открыла для себя футбол и сдружилась между собой. Их совместный опыт создал основу для того, что в конечном счете разовьется в московский “Спартак” , самую популярную спортивную команду Советского Союза. В тот момент, однако, они были не особенно озабочены судьбой советского спорта, а больше заинтересованы в том, чтобы хорошо провести время. Как позже писал Андрей Петрович Старостин: "У Спартака было много источников, но всего одно место рождения — Пресня", район, переименованный в Красную Пресню после победы большевиков в знак особой воинственности, проявленной его жителями в самые решающие моменты революции.
Этот район был последним сдавшимся правительству во время восстания в декабре 1905 года, в октябре 1917 года надо всеми его улицами возвышались баррикады. Однако даже с учётом этой истории, нельзя однозначно соотносить политическую активность и футбол. И, хотя много молодых парней на Пресне активно пинали всевозможные объекты, которые они обнаруживали на пыльных улицах, дворах, переулках, пустырях, кладбищах и парках, этот промышленно развитый район был очагом развития спорта не больше, и не меньше, чем любой другой. Стоит рассмотреть характер Пресни в более широком контексте головокружительно быстрого экономического развития Москвы в конце девятнадцатого и начале двадцатого веков.
Район Пресни в начале XX века.
Десятый самый густонаселенный город в мире, Москва, расширялась, как говорили современники, в "американском темпе", не по дням, а по часам. Быстрое, хоть и немного запоздалое развитие футбола был одним из многих результатов этого роста. Впрочем, другие последствия этого расширения не были столь положительными. Если процесc развития московского футбола имел много общего с опытом других городов, то более широкий контекст, в котором он появился, был совсем иным (к вопросу о том, с чем не раз сталкивались историки, изучающие Россию). Похожа ли связь развития города и спорта на такие мегаполисы, как Манчестер, Марсель и Мюнхен, или его образцы были более типичны для колониальных Буэнос-Айреса, Сан-Паулу и Лимы? В России напряженные отношения между британскими экспатриантами и местными жителями скорее напоминали латиноамериканский опыт. В то же время элитарный футбол Российской империи по инфраструктуре и стилю игры был подобен тому, что возник в континентальной Европе. Здесь футбол, кажется, представляет еще один пример неравного развития, настолько характерного для империи накануне революции.
Бурно развивающаяся промышленность Москвы, особенно текстильная, каждый год привлекала десятки тысяч мигрантов из сельской местности. Крестьяне в Москве составляли подавляющее большинство населения, в результате чего многие описывали город как «большую деревню». Три четверти москвичей родились в другом месте; две трети были официально крестьянского происхождения. Новые жители города работали в пригородах с низкими деревянными зданиями на пыльных улицах, периодически замощённых огромными булыжниками. Многие семьи имели свои огороды, у многих содержался также и домашний скот. Огромные заводы существовали бок о бок с наиболее сельскими местами, а город буквально сливался с окружающей природой.
Бурный рост Москвы приносил с собой ошеломляющую нищету, ужасные жилищные условия, преступность, беспорядок и болезни. И, хотя многие благие начинания местных властей всё равно были не в состоянии исправить эти условия, часто правительство, опасаясь каких-либо независимых действий, не давало им даже попробовать. Как отмечал Блэр Рабл, Москва была городом с наиболее тяжёлыми условиями для жизни в Европе, и (в списке сразу после Санкт-Петербурга), наименее здоровым городом.
Нигде на континенте не было такой разрушительной бедности, как в крупных промышленных городах и деревнях России. Плачевные жилищные условия выделялись как ограниченным пространством, так и антисанитарией. Всё усугублялось резкими холодными зимами, особенно влияющими на деревянные постройки в отличие от кирпичных и каменных. Неудача российских властей на всех уровнях заключалась в том, что они оказались неспособны облегчить такие ужасные условия. В той же мере на рост социального недовольства повлияли и скупость работодателей, жадность, патернализм, имперское высокомерие и тупость.
Поскольку Москва имела огромную площадь и могла расширяться в пригороды, плотность ее растущего населения была немного меньше, чем у других европейских столиц, в то время как число жителей в расчёте на дом было самым высоким на континенте. В 1910 заработная плата в Москве была ниже, а стоимость аренды выше, чем в любом другом европейском городе. В 1912 в Москве было 8.2 жителей на единицу площади (в расчёте на единицу жилья), по сравнению с 3.9 в Берлине, 4.2 в Вене, и 4.5 в Лондоне. Редко, когда одна семья проживала в собственной квартире или доме. Десятки тысяч людей ютились в бараках. Многие жили в подвалах, в то время как тысячи рабочих арендовали кровати (койкоместа) под лестницами или в углу чужих домов.
Подобные условия чаще всего встречались на окраинах Москвы. Богатые, более современные районы в центральной части города, около Кремля, Красной площади были отделены бульварами с островками зелени и деревьев по центру. Там, в районах Тверской, Мясницкой, Арбата, жила элита города, и располагались основные культурные учреждения: библиотеки, театры, университет. Напротив, большинство заводов находилось за пределами бульварного кольца, там же с рубежа веков проживало две трети населения города. Размещение заводов в этих районах не приводило к созданию чётко выделенных рабочих кварталов, наподобие тому, как это произошло в Санкт-Петербурге. Согласно одному американскому ученому, изучавшему развитие рабочего класса в России:
«Исторически сложилось так, что в Москве никогда не развивались полностью промышленные районы, как Выборгский и Нарвский в Санкт-Петербурге. Напротив, крупнейшие московские текстильные фабрики и металлообрабатывающие заводы были распределены по всему городу, вперемешку с тысячью ремесленных мастерских и небольших мануфактур. Единственным важным исключением был рабочий район на Пресне, прославившийся после восстания в декабре 1905 года».
Фрагмент карты Москвы 1812 г., район Пресни.
Исключительность района здесь, конечно, несколько преувеличена, но нельзя не отметить то, в какой степени, Пресня была сплочённым сообществом. Та социальная неоднородность, являвшаяся отличительной чертой большинства районов Москвы, в Пресне была не так заметна. Там почти не было зажиточных домов. Даже сегодня, после нескольких волн застройки города, прогулка по Красной Пресне с ее маленькими парками и деревьями вдоль улиц, где полно жилых домов и коммерческих зданий, по-прежнему дает наблюдателю ощущение добрососедства.
Мемориальная доска Н.П. Старостину, ул. Тверская, 19а.
Получив свое название по имени реки Пресня, давно скрытой под городской застройкой, этот район, с нечёткими границами, был расположен к западу от центра города, в непосредственной близости от кольцевой дороги. Промышленность стала развиваться здесь с XVIII века, а к 1900 году в Пресне проживало примерно 135,000 жителей и находилось около семидесяти заводов, в том числе, Даниловский сахарорафинадный, табачная компания «Дукат», мебельная фабрика Шмидта, кондитерский завод Тильманса и Александровские железнодорожные мастерские. Северная граница района проходила вдоль Тверской улицы, главной магистрали города, между Триумфальной площадью на востоке и Белорусским железнодорожным вокзалом на западе. На западе чёткой границы у района не было, там было расположено Ваганьковское кладбище, участок для многих спонтанных игр, а позже и место погребения братьев Старостиных. В юго-восточной части района, около Москвы-реки, был гигантский завод Прохоровской Трёхгорной текстильной мануфактуры, основанной в 1799 году. Вот как Джозеф Брэдли описывал этот огромный завод, оказавший глубокое влияние на Пресню:
«К 1890 это была девятнадцатая по величине фабрика в России с оборотом производства в пять миллионов рублей и 1,230 рабочими. К 1900 число рабочих на заводе увеличилось в четыре раза, и к 1914, 8,000 рабочих управляли 45,000 шпинделями (веретен), 1,500 ткацких станков и сорока хлопковыми машинами печати.... В начале XX-го века Прохоров управлял четырьмя дневными школами, воскресной школой, общежитиями для неженатых и женатых рабочих и клиникой на двадцать два места с лечащим врачом. Как часто замечали сами промышленники, крупнейшие фабрики были способны лучше обеспечивать безопасность, а также предоставлять медицинские услуги и досуг, чем фабрики поменьше или местные производства».
Прохоровская мануфактура
Относительно неквалифицированный характер текстильной работы сделал фабрику Прохорова привлекательной для приезжающих в Москву крестьян, особенно из западных провинций. Они прибывали в район близлежащим железнодорожным и речным транспортом.
Примерно 70 процентов жителей Пресни были приезжими из сельской местности, наиболее задействованными в различных текстильных производствах. Такое число крестьян было типичным для Москвы. Многие в полусельской Пресне имели огороды и держали домашний скот. Приблизительно четыре тысячи недавно приехавших человек жили в бараках компании Прохорова. Другие, из-за продолжительного рабочего дня и высокой стоимости общественного транспорта, находили приют около завода, переполнив в основном деревянный, одноэтажный жилищный фонд. Чтобы сводить концы с концами, почти две пятых семей в Пресне должны были иметь квартирантов. Стесненные жилищные условия усугублялись неустойчивым и плохо организованным рынком труда, из-за чего случались частые периоды безработицы, и многие даже из тех, кто давно проживал в городе, ощущал личную незащищенность. Пресня явно была не самым счастливым местом на Земле:
«Этот квартал был классическим примером страданий рабочего класса: покосившиеся деревянные дома, покрытые грязью улицы, на которых рабочие арендовали койки или углы в переполненных комнатах, находящихся в антисанитарном состоянии и охваченных паразитами. Западная часть Пресни являлась рассадником хулиганства, мелкого воровства и проституции, и была столь опасна даже для жителей низшего класса, что полиция разрешила рабочим лакокрасочного завода Мамонтова около Пресненских ворот носить оружие для самообороны».
Баррикады на М. Бронной в декабре 1905 г.
После такого разрешения совсем не удивительно, что рабочие Пресни без особого труда вооружились в ходе решающих и кровопролитных уличных боёв в декабре 1905 года. На Пресне было семь вооруженных боевых фабричных дружин - в тот решающий момент больше, чем в любом другом районе. В то время как политические симпатии по-видимому играли лишь ограниченную роль в жизни рабочих в конце 1904 года, именно сильная традиция местничества способствовала интенсивному сопротивлению рабочих к концу революции 1905 года. Просвещенный владелец завода Прохорова (позже Трёхгорной мануфактуры) дал своим работникам не только продовольствие, но и разрешил проводить собрания на территории завода. Это позволило им выйти в поддержку других рабочих по всему городу во время всеобщей забастовки в октябре.
в ожидании продолжения