«Если бы Монтадору вовремя помогли, он был бы с нами». Обращение Дэниэла Карсилло к обществу
Дэниэл Карсилло – в гостях у «The Players Tribune».
Был ранний субботний день, и я переобувался в нашей раздевалке, когда услышал жужжание телефона. Кто-то звонил и, как оказалось, уже не в первый раз. Я тотчас почувствовал легкое беспокойство, когда увидел, кто это был. Звонила моя близкая подруга Мисси, и она была в истерике.
«Стив умер», – сказала она.
Мой лучший друг в хоккее, Стив Монтадор, был найден мертвым у себя дома в 35 лет. Стиви играл в НХЛ 12 лет и в определенные моменты своей карьеры сражался с разными зависимостями. С тех пор, как в 2013-м он отошел от дел из-за сотрясения мозга, он пытался определиться, чем ему заниматься дальше. Я пребывал в шоке, попросту не мог поверить, но начал переодеваться к предматчевой раскатке. Как хоккеист ты должен уметь преодолевать боль, несмотря ни на что. Я уже начал надевать коньки, но случайно взглянул через всю комнату и увидел место, где обычно сидел Монти, когда мы играли вместе. До меня донесся его глубокий, искренний смех.
Во мне что-то сломалось.
Завязывал шнурки я уже в тренерской, где никого не было, чтобы парни не видели моих слез. Я не хотел смущать их, впереди нас ждала большая игра. Я сказал одному из наших тренеров, что произошло, а затем попытался натянуть свое самое обычное выражение лица и закончить с приготовлениями у своего шкафчика. Тогда-то Джонни Тэйвс и заметил, что я не в порядке. Не думаю, что у меня хорошо получалось скрывать это. Он усадил меня на скамейку, и я рассказал ему, что случилось. Джонни обнял меня и попытался успокоить, но безуспешно. Я пошмыгал носом, выпил воды и пошел на разминку, уверяя каждого, кто интересовался, что к игре я буду в норме.
Прошло, наверное, минут пять, я растягивался на скамейке, когда поймал взгляд Пола, одного из наших тренеров. Он уже услышал новости и выглядел очень грустным, и, конечно, он мог видеть, что мне больно. Я попытался проехать круг, но не смог сделать этого без слез. Тогда я пошел по туннелю прямо к офису Кенневилла. В тренерской уже получили новости о Монти, и, когда мне наконец удалось заговорить, я сказал, что не смогу играть. Я не хотел никого отвлекать от игры. Я переоделся и покинул каток.
У меня в голове было множество вопросов, на которые мне необходимо было получить ответы. Что произошло? Кто был с ним? Это все правда происходит? Этого не может быть. Почему он не связался с кем-то, если почувствовал себя плохо? В моем сознании все смешалось. На протяжении нескольких дней я испытывал эмоции, которые раньше были мне незнакомы. Я никогда не думал, что сердце и душа могут болеть от потери кого-то.
Когда я снова присоединился к команде спустя некоторое время после похорон Монти, я все еще не мог выкинуть это из головы. Однажды ночью я начал набрасывать мои мысли в блокнот отеля Хилтон. Почему игроки НХЛ вынуждены продолжать бороться, даже когда заканчивают с хоккеем? Почему так много бывших хоккеистов сталкиваются с депрессией? Почему хоккейное сообщество игнорирует их, когда они уходят? И почему мы не можем создать более конкретную программу, чтобы помочь им приспособиться к новой жизни?
Я исписал, должно быть, страниц 20. Затем я представил Стива, намазавшегося гелем для волос после предматчевой раскатки и вбегающего в раздевалку в одном белье. Что угодно, чтобы рассмеяться. Что-то, что смогло бы повеселить других. Это было вполне в духе Монти. Я начал смеяться. Мне стало еще хуже.
В конце концов, я решил сесть перед камерой и попытаться объяснить, почему мы не можем потерять еще кого-то так же, как Стива.