Елена, Сербская Орхидея
vanda - уже признанный мастер фанфикшена. Один из ее нестареющих рассказов посвящен Елене Янкович, за которую мы обе сейчас будем болеть в финале ИУ.
О тебе вспоминаю я редко
И твоей не пленяюсь судьбой.
Но с души не стирается метка
Незначительной встречи с тобой.
Анна Ахматова, 1913
МЕЖДУ РЕЙСАМИ
(святочный рассказ)
Душан понимал, что шансов у него мало, но настроение было подходящее, делать все равно нечего, а скучная работа осталась позади. Сейчас он вознаградит себя. Если удастся. Поздним вечером 24 июня 2017 года, самолет приземлился в старом аэропорту Нови Сад.
Душан ступил на землю, летняя ночь Сербской Воеводины поглотила его, и он пошел к бетонному зданию на краю аэропорта, выстроенному в духе старых железнодорожных вокзалов. Он не знал, жива она или нет, по-прежнему ли в этом городе и какую носит фамилию. Он волновался все сильнее, когда листал телефонную книгу, отыскивая номер ее отца, который за эти шестнадцать лет вполне мог измениться.
Нет. Адвокат Веселин Янкович Бульвар Короля Петра Первого, 31. Он попросил позвать Елену Янкович.
Женский чуть насмешливый голос ответил:
- Елена теперь госпожа Янович. А кто ее спрашивает?
Но Душан повесил трубку. Он выяснил, что хотел, а времени у него было всего три часа. Он не помнил никакого Яновича - и когда листал телефонную книгу, снова встревожился. Она ведь могла, выйдя замуж, переехать в другой город. Нет, Младжан Янович Златне Греде, 24. Он облегченно вздохнул. Это за рекой.
- Я слушаю!
- Здравствуйте. Можно попросить госпожу Янович? Говорит ее старый знакомый.
- Я вас слушаю.
Он сразу узнал - или это только почудилась ему? - своеобразное очарование ее голоса.
- Это говорит Душан Марьянович. Мы с вами виделись в последний раз, когда нам было по шестнадцать лет.
- Да? - с вежливым удивлением спросила она; но он так и не понял, рада ли она и узнала ли его. - Душан! - повторила она. Теперь в ее голосе слышалось нечто большее, чем просто попытка вспомнить.
- ...Когда ты возвратился? - Потом теплее: - Где ты?
- На аэродроме, звоню из здешнего банка. Через несколько часов улетаю.
- Так приезжай.
- А не поздновато ли?
- Господи, нет, конечно! - воскликнула она. - Я сижу дома одна, пью кофе с ликером. Скажи шоферу...
По дороге Душан перебирал в памяти их разговор. Его слова "на аэродроме... из банка" доказывали, что он, возможно, деловой человек, и возможно, его бизнес респектабелен. Еленка одна - и это могло означать, что она теперь не очень привлекательная особа и у нее нет друзей. Муж, возможно, в отъезде или уже спит. И может быть, оттого, что мысленно он всегда видел ее шестнадцатилетней девочкой, упоминание о ликере немного покоробило его. Но он тут же с улыбкой подумал, что ведь ей уже около тридцати.
Машина въехала в город, но Душан не узнавал почти ничего. Сербские Афины? Старый школьный пафос... Нет, город и правда милый. Дорога свернула к дому, и в дверях освещенной комнаты возникла прелестная темноволосая женщина, придерживая рукою шаль.
Он наконец воочию увидел ее, вздрогнул и, выходя из такси, спросил: - Госпожа Янович?
Она включила свет над подъездом и не отрываясь глядела на него широко открытыми, испытующими глазами. Потом сквозь недоумение проступила улыбка.
- Душан, это и правда ты! Как мы все меняемся. Вот это встреча!
Они вошли, перебрасываясь ничего не значащими фразами, повторяя: "Сколько лет, сколько зим", - и у Душана ёкнуло сердце. Отчасти оттого, что ему представилась их последняя встреча, - когда она, задрав нос, проехала мимо на велосипеде, - а отчасти из страха, что говорить будет не о чем. Как на сборе бывших однокашников: чувствуешь, что прошлого не вернуть, и из всех сил скрываешь это в суете шумного веселья. Он с ужасом понял, что эта встреча может оказаться тягостной и пустой.
И очертя голову начал: - Ты всегда была хорошенькая. Но я не ожидал, что ты стала такой красавицей.
Это подействовало. Он вовремя сообразил, что к чему, сделал смелый комплимент, и из скучающих друзей детства они превратились в малознакомых людей, которые нравятся друг другу.
- Хочешь сливовицу? Минералку? - спросила она. - Нет? Не подумай, ради бога, что я пью втихомолку, просто сегодня меня заела хандра. Я ждала мужа, а он позвонил, что задерживается на два дня. Он очень милый, Душан, и очень красивый. Вроде тебя, и волосы такие же, - она запнулась, - по-моему, он увлекся кем-то в Белграде, не знаю...
- Глядя на тебя, этому не поверишь, - сказал он. - Я был женат шесть лет и, было время, точно так же мучил себя. Но в один прекрасный день раз и навсегда покончил с ревностью. Когда моя жена умерла, я понял, что это было правильно. Теперь в памяти осталось только хорошее - ничто не испорчено, не запачкано, не за что корить себя. Она внимательно смотрела на него, участливо слушала.
- Сочувствую, - сказала она. И, выждав сколько положено, продолжала: - Ты очень изменился. Ну-ка, повернись. Я помню, отец говорил: "У этого парня есть голова на плечах".
- И ты не поверила?
- Нет, я задумалась. До тех пор я считала, что у всех есть голова на плечах. Мне это запомнилось.
- А что еще тебе запомнилось? - спросил он улыбаясь. Елена вдруг встала и быстро отошла на несколько шагов. - Ну, это уже нечестно! - с упреком сказала она. - Наверное, я была взбалмошной девчонкой.
- Вот уж нет, - твердо сказал он. - Знаешь, пожалуй, я все-таки выпью.
Елена наливала сливовицу, все еще отвернувшись, и он сказал: - Ты что думаешь, другие девчонки никогда не целуются?
- А ты о чем-нибудь другом можешь говорить? - спросила она. Но тотчас, смягчившись, добавила: - А чего, там! Все равно было хорошо. Как в песне поется.
- А помнишь, как катались на санях?
- Еще бы! А пикник в гимназии Йово Йововича? И еще на Петроварадине в то... ну, в общем, летом. Сани он помнил лучше всего - как он целовал ее холодные щеки в углу саней, а она смеялась, запрокинув голову к белым, холодным звездам. Другая парочка сидела к ним спиной, и он целовал ее тонкую шею и уши, но ни разу - губы.
- И еще вечеринка у Докич, на Руменачки пут, где играли в почту, а я не пошел, потому что болел свинкой, - сказал он.
- Я не помню.
- Ну как же, ты была там. И тебя целовали, а я с ума сходил от ревности... С тех пор я никогда так не ревновал.
- Странно, не помню. Может быть, я старалась забыть.
- Но почему? - удивился он. - Мы были совсем невинные дети. Знаешь, Еленка, когда я рассказывал жене о своем детстве, я всякий раз говорил ей, что любил тебя почти так же, как ее. Но, наверное, не почти, а так же. Когда мы отсюда уехали, ты у меня застряла в сердце, как заноза.
- Тебя это так... так глубоко задело?
- Еще бы! Я... - Он вдруг сообразил, что они стоят в двух шагах друг от друга и он говорит так, словно и сейчас влюблен в нее, а она смотрит на него - и ее губы полураскрыты, а глаза затуманены.
- Говори, - сказала она. - Стыдно признаться, но мне приятно тебя слушать. Я не знала, что ты тогда так страдал. Мне казалось, что страдала только я.
- Ты! - вскричал он. - Неужели ты не помнишь, как бросила меня возле аптеки. - Он рассмеялся. - И еще показала мне язык!
- Совершенно не помню. Мне казалось, что это ты бросил меня. - Ее рука легко, словно в утешение, опустилась на его руку. - У меня наверху альбом с фотографиями, я его не открывала целую вечность. Пойду разыщу. Минут на пять Душан остался один и думал, как безнадежно по-разному люди помнят одно и то же событие и еще, что взрослая Еленка столь же пугающе влечет его к себе, как влекла девочкой. За полчаса у него в душе появилось чувство, которого он не испытывал с тех пор, как умерла жена, и не надеялся, что еще испытает когда-нибудь.
Сидя рядом на кушетке, они открыли альбом. Елена поглядывала на него и счастливо улыбалась.
- Это все-таки так приятно, - сказала она. - Так приятно, что ты такой милый и так красиво вспоминаешь обо мне. Знаешь что?.. Знала бы я это тогда! Когда ты уехал, я ненавидела тебя!
- Как жаль, - мягко сказал он.
- Теперь - нет, - успокоила она его и добавила внезапно: - Поцелуй меня, и давай помиримся... Вот так верная я жена, нечего сказать, - заметила она через минуту.
Он был взволнован, но еще больше смущен. Кого он целовал? Еленку? Или только память о ней? Или эту милую робкую незнакомку, которая тут же отвернулась от него и перевернула страницу альбома?
- Погоди, - сказал он. - Я не успеваю разглядеть фотографии.
- Больше не надо. Я и сама не каменная.
Душан произнес одну из тех банальностей, которые могут значить и очень много, и ничего.
- Правда, ужасно будет, если мы влюбимся друг в друга снова?
- Перестань! - Она рассмеялась, часто дыша. - Все прошло. Это была минута. Минута, которую мне надо забыть.
- Не рассказывай мужу.
- Да ладно! Я рассказываю ему все.
- Ему будет неприятно. Никогда такое не рассказывай мужчине.
- Хорошо, не буду.
- Поцелуй меня еще, - вырвалось у него, но Елена перевернула страницу и радостно показывала ему фотографию.
- Вот ты, - воскликнула она. - Смотри!
Он поглядел. Мальчик в шортах стоит на пристани, позади него видна парусная лодка. - Я помню тот день, когда тебя снимали. - Она с торжеством рассмеялась. - Снимала Данька, а я потом стащила у нее карточку.
Первую минуту Душан не узнавал себя на фотографии, потом пригляделся и окончательно убедился, что это не он.
- Это не я, - сказал он.
- Нет, ты. Мы ездили в Петроварадин, вспомни, в то самое лето, когда мы... ну, когда мы лазили в пещеру. Там на стене ещё была смешная надпись «Фрэнсис+Зельда=», а чему равно не написано.
- Какую пещеру? Я был в Петроварадине всего три дня. - Он наклонился к слегка пожелтевшей фотографии. - Нет, это не я. Это Душан Максимович. Мы были немного похожи.
Теперь она глядела на него во все глаза, откинувшись назад, как-то сразу отдалившись. - Но ты и есть Душан Максимович! - воскликнула она. Ее голос звучал громче.
- Хотя нет. Ты Душан Марьянович.
- Я так и сказал, когда звонил.
Она вскочила, ее лицо исказилось.
- Марьянович! Максимович! Что я, с ума сошла? Или это ликер? Я немного выпила перед тем, как ты приехал. Стой-ка! Что я тебе наговорила?
Он переворачивал страницу альбома, стараясь сохранить невозмутимость. - Ничего особенного, - сказал он. Перед его глазами снова и снова мелькали картины, в которых не было его: Петроварадин - пещера - Душан Максимович.
- Все-таки это ты меня бросила!
Елена говорила с другого конца комнаты. - Никому об этом не рассказывай, - сказала она. - Пойдут слухи.
- А рассказывать-то и не о чем, - неуверенно ответил он. И подумал: "А ведь она и правда была взбалмошная девчонка". Его вдруг охватила жгучая бешеная ревность к маленькому Душану Максимовичу - его, который навсегда покончил с ревностью.
В пять шагов он оказался рядом с ней, и словно не было ни этих двадцати лет, ни Младжана Яновича.
- Поцелуй меня еще, Еленка, - сказал он и встал на одно колено возле ее кресла, положив ей руку на плечо.
Но Елена отпрянула.
- Вы опоздаете на самолет. -
Ерунда. Я могу полететь на другом. Какая разница!
- Пожалуйста, уходите, - холодно сказала она. - И постарайтесь понять, каково мне сейчас.
- Неужели вы совсем меня не помните, - вскричал он, - неужели забыли Душана Марьяновича!
- Помню. Вас я тоже помню... Но все это было так давно. - У нее снова стал чужой голос. - Такси вызовите по номеру, восемьдесят четыре восемьдесят четыре.
На пути в аэропорт Душан все время покачивал головой. Он уже пришел в себя, но не мог до конца понять, что произошло. Только когда самолет, взревев, устремился в черное небо и они, оторвавшись от земли, сами стали маленькой планетой, отрезанной от остального мира, он подумал, что этот случай чем-то напоминает их полет. Пять ослепительных минут он жил, как безумный, сразу в двух мирах. Неразделимо и безнадежно смешались в нем шестнадцатилетний мальчик и тридцатидвухлетний мужчина. А еще он многое потерял за эти часы между рейсами, но вторую половину жизни человек постоянно что-то теряет, и потому, вероятно, это было не так уж важно.
(с) vanda