Хамим, братцы, хамим…

Ну вот и настало время, когда все стали ругаться друг с другом. Даже Андрей Кобелев заговорил о судействе в самых что ни на есть темпераментных тонах. Все сразу бросились эти тона обсуждать…

О ВЫПУЩЕННОМ ДЕМОНЕ…

А может, стоит принять во внимание еще и то обстоятельство, что Андрей Николаевич Кобелев говорит о судействе как таковом во второй или третий раз в жизни, если за начало жизни считать старт тренерской карьеры? Потому что те слова, в которых проступил его нерв, рано или поздно говорят все. Это как с трибуны спеть, кто судья – тот, кто неправильно сориентировался в жизни или вообще предмет, который славен эластичностью.

Вопрос, кто и когда начинает это говорить. При каких обстоятельствах. Чем будучи вынужден к подобной горячности.

Этого джинна, я имею в виду разговоры о судействе и не просто разговоры о судействе, а беседу на повышенных тонах многих и многих рассерженных мужчин, – этого демона только выпусти из бутылки или где там демоны порой гнездятся. Не остановить. Правда, от этого не становится понятным, почему те же мужчины, которые теперь столь рассержены, по весне, еще вполне владея собой, уговорились вообще судейство не обсуждать. И не протестовать, и не оспаривать, и не добиваться хоть какой-то правды – в виде, например, наказания провинившегося арбитра.

Совершенно предсказуемо они добились тем весенним отказом, а точнее, серией отказов, лишь того, что сами себя своим же молчанием взвинтили до невозможности. И теперь бутылка с демоническим джинном просто взорвалась, и даже если найти пробку (открывал Евгений Гинер, да улетела куда-то), то заткнуть уже не получится, потому что и затыкать нечего.

МОЛЧАЛИВЫХ АРБИТРАХ…

А с другой стороны отказ от активных действий породил полную тишину. С той стороны, где судьи. Там ведь действительно бедлам. Кто ляп на ляпе лепил, тот в общем-то и судит. А дисквалификации были две. Одна – Гвардиса с бригадой, потому что они, оказывается, должны легионеров на поле считать. Между прочим, в той бумаге, которую заполняет представитель команды и называется которая протоколом замены, никаких указаний на гражданскую принадлежность не содержится. Ну, если бы и содержались – вот нечем больше заниматься дальнему лайнсмену на своей тоскливой бровке, ей-богу.

Все это напоминает старинное предложение из райкинской репризы, кто постарше, вспомнит: чтобы балерина, которая фуэте свое крутит, электричество вырабатывала. Немного, но курочка – она же по зернышку.

Другая дисквалификация, негласная, была Егорова. Ну, это и вовсе памятно. А если мы повспоминаем, когда у нас еще надолго судьи выпадали, то вспомним холостой год Петтая. Ну, тоже ведь арбитр-то из лучших был.

И все три дисквалификации при всем разнообразии поводов могут быть названы одним словом: обидел высокое начальство. Какое – вот тут уточнения не нужны.

А как это сочетается с основной задачей судьи – беспристрастно и бесстрашно разбираться в происходящем?

Да никак.

…И ОБИЖЕННОМ НАЧАЛЬСТВЕ

Думаете, я это к тому клоню, что зря сейчас все вдруг кинулись в крик? Нет. Они как раз правильно кричат. Потому что если нет никакой системы работы, то важно быть первым, или самым горластым, или самым локтястым и оттолкнуть соседей подальше, а самому успеть всем лицом отхлебнуть хоть каких-нибудь благ из мутной воды. Когда нет системы, то только кричать. Иначе же не достанется.

И судьи, они ж не дураки, они тоже вместо того, чтобы работать за идеалы, показывают карточки кому надо, слушают про себя двадцатиминутные а капеллы (простите за множественное число), потом тихо валят, откуда пришли. Ну, может, выйдут еще судить. Может, не выйдут. Но только по одной причине: если обидели сильно начальство. Множественное и оттого особенно великое.

А по-другому никогда и не было.

А вот будет ли когда-нибудь по-другому? Не очень верится. Только я вчера встретил человека, у которого песнопение динамовских болельщиков о судье уже стоит на телефоне в качестве звонка. И к чему это, тоже не знаю, но уж больно яркая черточка.

И не ждите от меня никаких советов. Я, может быть, и знаю, как наладить это дело. Даже наверняка знаю. Потому что от неурегулированности судейского вопроса мы и впадаем в эти истерики, говорим вместо плохой или хорошей игры о продажности арбитров, причем сами знаем, что часто – небезосновательно.

Но я никому не скажу об этом. Потому что (вероятность ужасно мала, но все ж) вдруг меня назначат все это делать. И тогда уж не знаю, получится или нет, но по прошествии самое большее двух лет я буду отовсюду узнавать, что я скотина, непрофессионал, что я одним продался, а на другое купился. И это будет уже на всю жизнь.

Нетушки. Я лучше помолчу. Что, мне больше всех надо, что ли.

Колонка из газеты «Советский спорт»