Разговор о чем угодно (ретро)

Это ещё один мой старый текст. Четыре года назад, как и в этом году, я тоже был на Уимблдоне, и эта заметка была написана по его итогам. Самое интересное, что я в ней только сейчас заметил опечатку, и стало интересно: это я забылся и неправильно написал или это в редакции что-то напутали? Любопытно, найдёте ли её вы. Если комментариев будет пятьдесят, я приду и расскажу, что это за опечатка. В правильном ответе нужно указать не только место, где ошибся, но и то, как написать было бы правильно. Соревнование без приза, чистый интерес.)) 
Вот такой вот получился, в общем, «Разговор о чем угодно» в 2003 году. Материал был опубликован в газете «Газета» восьмого июля 2003 года.

Мне повезло феноменально. В детстве смотришь великие соревнования по телевизору, читаешь книги и газеты; потом представляется возможность увидеть их воочию – и, как правило, это совсем другое дело. И даже разочаровываться не приходится – просто ты уже взрослый, приезжаешь работать, обремененный кучей повседневных обязанностей. Например, впервые оказавшись на чемпионате мира по футболу пять лет назад во Франции, просидел весь турнир в серой коробке походного телецентра – так и не сходил ни на одну игру. С Уимблдоном вышло совершенно не так. Я увидел величайший из теннисных турниров именно в том виде, в котором он описывался в книге чешского журналиста Индржиха Гема «Всемирный теннис». И еще в биографиях великих чемпионов буржуйской игры, которые по каким-то соображениям были изданы в Советском Союзе, – Рода Лэйвера и Алтеи Гибсон.
Все началось на второй день. Первый ушел на то, чтобы оглядеться по сторонам и развести руками. Это же очень необычно, когда только руку протяни – дотронешься, скажем, до Филиппуссиса, а два шага в сторону – ту же операцию можно проделать, допустим, с Ким Клийстерс. А на следующий день Анна Владимировна Дмитриева, главный теннисный комментатор НТВ-Плюс, уверенно вела меня, едва начавшего ориентироваться в веселой уимблдонской сутолоке, в пресс-центр – мы собирались начать день с просмотра одной и той же встречи, нужно было взять какие-то справочные бумажки. Практически весь путь она проделала, непрерывно здороваясь направо и налево – в основном по-английски. В чертах лиц угадывалось что-то знакомое: Фред Столле, например, дважды играл здесь в финале во время оно, а теперь комментирует турнир на Австралию; Стэн Смит… А вот главный теннисный журналист на свете, Бад Коллинз. «Хэллоу, Анечка; мы тут все боялись, что ты не приедешь в этот раз». – «Уай, Бад?» – «Я вчера слышал в новостях, что у вас закрыли независимый телеканал, я думал – это твой…»


Наконец, неприметному человеку в смешной панаме Дмитриева сказала вдруг по-русски: «Ну, здравствуй! Сколько лет!» Человек улыбнулся многозначительно: «Тридцать годов… Тридцать годов, как наш Ян победил вашего Алика…» Это ветеран-журналист из Чехии вспомнил, что ровно тридцать лет назад Ян Кодеш победил в финале Александра Метревели. Больше никогда наши теннисисты в здешний финал не проходили.


Я поднимаюсь в комментаторскую кабину, где старинный друг и партнер по репортажам Анны Владимировны, а прежде – лучший советский игрок доперестроечного периода Александр Метревели неторопливо живописует чью-то встречу. Сажусь рядом.

- Алик, примите поздравления. В этом году юбилей вашего уимблдонского финала…

- Да? Действительно, ровно тридцать лет прошло. Спасибо, Вася. А где Анна Владимировна, ей скоро начинать уже…

Почему прохладно в Советском Союзе относились к теннису? Да потому что неолимпийский вид, как бы и нет его вовсе. Это несмотря на то, что внутри страны, причем в особенности среди партийных чиновников, игра пользовалась популярностью, а лучший игрок – Николай Озеров – был одним из самых знаменитых спортсменов. В общем, наши игроки не участвовали в международной теннисной жизни. Уимблдон стал первым турниром, куда направили молодежную сборную – все потому, что настойчиво приглашал Фред Перри. Это легенда турнира и английского тенниса; до сих пор последний англичанин, побеждавший здесь – было это в тридцать седьмом году. Какой именно он тогда пост занимал, не важно, наверное.

- Я летела, как в другую жизнь, – вспоминает Анна Дмитриева. – Представляешь, самый первый запах в аэропорту – такой технический, как бензиновый. И этот запах тут тоже другой был. Потом, когда мы прошли паспортный контроль, я увидела толпу журналистов, кучу телекамер… И сильнее всего удивилась, что они, оказывается, встречали меня. Мы ведь были первыми участниками от Советского Союза!

Дмитриева вышла в финал юношеского турнира и проиграла там Салли Мур. Кто такая Салли Мур, честно говоря, выяснить не удалось. Гуляя то с Анной Владимировной, то с Аликом по Уимблдону, мне даже страшновато вглядываться в разные лица – за каждым может скрываться персонаж из детских уимблдонских книжек. Мягкий грузинский акцент Метревели обращает внимание на броско одетую старушку.

- Ты знаешь, кто это? Это Казалс (в голове немедленно, как отзыв к паролю, возникает имя – Розмари Казалс). Ее папа – Ростропович. То есть не сам Ростропович, а такой был Казалс – лучший в мире виолончелист, только до Ростроповича. Анна Владимировна с ней тут играла. Ты, кстати, знаешь, что у Анны Владимировны была сумасшедшая, суперкрученая подача, когда она подавала снизу?

Алик преувеличивает мою теннисную неосведомленность. Как раз накануне я читал, что бабушка Бекхэма – а это было задолго до появления Дмитриевой на Уимблдоне – стала первой женщиной, кто подавал ударом над головой. Во времена Анны Владимировны снизу, наверное, и вовсе никто не подавал… Ясное дело, подвох.

- Алик, вы мне лучше расскажите, как вы сами играли тридцать лет назад.

- Это я потом тебе расскажу. Потом когда-нибудь. А ты спроси у Ани. Не хочешь? Я сам спрошу тогда.

- Да, я с Казалс играла. Матчбол – а я чувствую, что рук поднять просто не могу, так устала. Ну, не могу же я с корта уйти? И подала каким-то тычком снизу: тюк! Причем еле в квадрат попала. А она, представляешь, так обалдела, что в сетку ответила. О как!

Метревели опять не стал рассказывать о своем звездном часе. Я расспрашиваю остальных – все-таки круглая дата, и история интересная. Алик всю жизнь мечтал выиграть Уимблдон. И юношей тоже играл здесь в финале. И тоже проиграл, тоже Бог теперь знает кому. Но там причина была уважительная. Оказывается, в середине турнира, традиционный выходной – воскресенье, вплоть до последнего времени был такой обычай: теннисисты играли в футбол. Сборная Южной Америки против сборной Европы. Абсолютно всегда Алик принимал участие в этих матчах, и в том – самом первом для себя – ему здорово ударили по ноге. До финала дошел, а дальше уже не смог прилично сыграть.


Русскоговорящий коллега вспоминает: «Да это так себе юбилей. Тогда же, в 73-м, несколько ведущих игроков не приехали на Уимблдон – протестовали против чего-то, я сейчас точно не помню. Метревели просто повезло!» Обращаюсь к Дмитриевой.

- Послушай меня, Вася: не приехало тогда человек пять. И какое все это имеет значение? Алик в полуфинале не кого-нибудь, а Коннорса обыграл!

Вот мне жалко, что Коннорса я здесь никак не встречу. Он не приехал на турнир и вообще давно уже здесь не бывал. А они с Аликом, между прочим, были приятелями. Коннорс, Метревели и Настасэ – самая веселая компания в туре в начале семидесятых годов. Настасэ мы с Аликом уже как-то встретили. Он недавно в мэры Бухареста баллотировался. Почему не выбрали? Ну, не только же девушки в Бухаресте живут!

Мы сидим поздним вечером в английском садике, который окаймляет снятый на время турнира дом. Окрестные жители сдают по сходной цене теннисистам, журналистам, всякому теннисному люду свои дома, и никто не селится в гостиницах – так и удобней, и выгодней. Может быть, сейчас Алик расскажет мне если не про матч с Кодешем, то хотя бы про Коннорса? Обыграл же он его…

- Я тебе лучше расскажу про Арчила. (Я уже знаю: Арчил – друг Метревели, ученый, профессор из Тбилиси.) Меня однажды пригласили на традиционный теннисный фестиваль в Монреаль. Раз в год там перекрывали главную улицу, рисовали корты – и повсюду люди играли. И приглашали ветеранов. А Арчил должен был ехать в Монреаль на какую-то конференцию; я ему говорю – задержись на денек, будет интересно. А был день рождения Настасэ. Знаешь, что такое день рождения Настасэ? Мы там сидим, нас десять человек.

Алик перечисляет имена. Величайшие игроки шестидесятых – Лью Хоад, Розуолл, Коннорс… И самый великий – Род Лэйвер. Есть только два человека, которые выигрывали теннисный «Большой шлем» – все четыре крупнейших турнира за один год. И Лэйвер сделал это дважды!

- А день рождения Настасэ, – говорит Алик, – это так бывает: семьдесят человек девушек сидит, модели, красавицы, нас – человек десять, и в том числе мы с Арчилом. А самого Настасэ нет. Он нам звонит из бара. Мы приходим в бар. Сидим, разговариваем, у Арчила глаза разбегаются – он никогда не думал, что с такими людьми за столом одним посидит. Вдруг Хоад поводит глазами и говорит Лэйверу: Род, что-то ты стал забывать свое дело. Смотри, у нас пиво кончилось. Ну-ка, сбегай в бар! И Лэйвер бежит и приносит пиво – всем, и Арчилу тоже. Он меня спрашивает: как это так? Он же величайший! А я ему говорю – смотри… И весь вечер Лэйвер бегает для всех за пивом. Весь вечер. И в этом баре, и в следующем… А потом я Арчилу объяснил, в чем было дело.

И Алик замолкает, как будто мне и самому должно быть понятно. Но я прошу объяснить.

- Да это же очень просто. Они все – австралийцы. А Лэйвер – самый молодой. Дедовщина у них такая вот установилась, понимаешь… И теперь уже ничего с этим не поделаешь.

- А Арчил?

- А ему потом Лэйвер на коробке сигарет расписался. Хранит на самом почетном месте у себя в Тбилиси.

Между прочим, вечер хоть и прекрасный, хоть и садик английский, а назавтра мне уезжать. А про Кодеша я так ничего и не узнал. Тридцатилетний юбилей единственного нашего участия в финале Уимблдона повисает в воздухе. Последняя попытка. Тщетно. Анна Владимировна читает в кресле перед телевизором; почему так? Почему он ничего не хочет рассказывать?

- Вася, Алик отличный рассказчик и знает массу интересных историй. Но победа на Уимблдоне была мечтой всей его жизни. Понимаешь? Победа, а не финал. В общем, с ним можно говорить о чем угодно, только не о российско-грузинских отношениях и не о том, как он проиграл Кодешу. О чем угодно другом. Неужели не интересно?

P.S. Нет, конечно, я в любом случае приду и расскажу, что это была за ошибка. Интересно, найдет ли кто-то правильный ответ – как написать было бы верно...