Мик Коунфри. «Павший. Джордж Мэллори: Человек, миф и трагедия на Эвересте 1924 года». Пролог; 1. О мальчике
Этот пост написан пользователем Sports.ru, начать писать может каждый болельщик (сделать это можно здесь).
От переводчика
Пришла пора книги не о футболе и я подумал, почему бы не привнести немного зимы в этот блог, тем более, что на улице зима лишь календарно.) Ну, а если серьезно, то попытка восхождения Мэллори и Ирвина на Эверест и история этого первого свершения (или нет) — невероятно интересная. Надеюсь, что и ваш интерес в течение двух недель будет неподдельным.
В первой и последней главе каждой книги я обычно говорю о той посильной помощи, которую вы можете оказать переводчику – подписывайтесь на мой бусти, там есть как удобные варианты подписки, так и единоразовые донаты – таким образом вы поддержите меня в моих начинаниях по переводам спортивной литературы, а также будете получать по одной (двух или более, в зависимости от уровня подписки) электронной версии книг, которые будет удобно читать на любом электронном устройстве – и вам не особо затратно, и мне – очень приятно! Поддержать можно и донатом в самом низу этой главы. Спасибо за то, что читаете!
А теперь краткое описание книги и вперед:
В годы, последовавшие за его исчезновением, Мэллори был возведен в ранг общебританского героя. Друзья прозвали его «Галахадом» Эвереста, а пресса прославляла его как величайшего альпиниста своего поколения, который погиб, приняв самое трудное испытание. Красивый, харизматичный, смелый, он был искусным оратором, спортивным и технически одаренным альпинистом, убежденным социалистом и в высшей степени привлекательной фигурой как для мужчин, так и для женщин.
Его друзья были самыми разными — от художников-геев и писателей из группы «Блумсбери» до лучших альпинистов своего времени. Но это была только одна сторона его личности. Мэллори был также любителем риска, который, по словам его друга и биографа Дэвида Пая, никогда не мог сесть за руль автомобиля, не обогнав впереди идущее транспортное средство, альпинистом, который доводил себя и окружающих до предела, хаотичным технофобом, который постоянно терял снаряжение или неправильно с ним обращался, человеком, который привел своих носильщиков к гибели в 1922 году, а своего молодого напарника — к неопределенному концу в 1924-м.
Так кем же был настоящий Мэллори и какие силы создали его и в конечном счете уничтожили? Почему человек, который в 1922 году назвал кислородные установки «проклятой ересью», погиб при попытке покорить вершину на кислородных баллонах два года спустя? И прежде всего, что заставило его вернуться на Эверест в третий раз?
Основанная на дневниках, письмах, мемуарах и тысячах документов того времени, книга «Павший» — это одновременно и судебный отчет о последней экспедиции Мэллори на Эверест в 1924 году, и попытка проникнуть в суть дела и отделить человека от мифа.
¡Читайте на здоровье!
- О мальчике
- Идите на Запад
- Два Джорджа
- Идти или не идти
- …
Об авторе
Мик Коунфри — удостоенный наград писатель и документалист. К 60-летию первого восхождения он снял знаковые сериалы BBC «Горные люди и альпинисты» и «Гонка на Эверест». Среди его предыдущих книг — «Эверест 1922», «Эверест 1953», получившая премию LeggiMontagna, «Последняя великая гора», получившая Premio Itas в 2023 году, и «Призраки К2», получившая Национальную премию США за книги на открытом воздухе в 2017 году.
Пролог
Они рассредоточились по склону, не торопясь осматривая местность. Ветер уже не был столь свирепым, но все еще оставался холодным и порывистым. Дома специалисты называли это место естественной «террасой», но оно было далеко не плоским — тридцатиградусный склон с крутыми обрывами внизу, рельеф — смесь осыпных скал и пятен снега. Всего одна оплошность может привести к тому, что вы сорветесь с горы и разобьетесь вдребезги о ледники внизу.
Они находились на высоте 8230 метров на Северной стене Эвереста, на нижней границе «зоны смерти». Пятеро американских альпинистов и горных гидов: средний возраст — тридцать два года, двое уже бывали на вершинах, все с желанием и готовностью. В базовом лагере, на 3000 метров ниже — у вершины ледника Ронгбук — другие члены их команды пытались следить за происходящим через мощный телескоп.
Это было 1 мая 1999 года, первый день их поисков Святого Грааля Эвереста: фотоаппарата, пропавшего семьдесят пять лет назад, когда Джордж Мэллори совершил свою последнюю, роковую попытку взойти на Эверест. Никто не ожидал, что сразу что-то найдется, — нужно было оценить обстановку, привыкнуть к кислородным аппаратам и радиоприемникам, понять, как работать в команде, чтобы выполнить задание, которое должно было занять неделю.
И вот через пятнадцать минут Джейк Нортон, самый молодой альпинист в команде, заметил нечто: синий кислородный баллон, гораздо больше и тяжелее его собственного, возможно, остатки китайского лагеря, разбитого в 1975 году. Если это так, то они находились в нужном районе, так что они продолжали идти, удаляясь друг от друга, пока в конце концов не оказались так далеко друг от друга, что для связи им понадобились рации.
Каждому из альпинистов был выдан небольшой блокнот в спиральном переплете с инструкциями, как и где искать, но зона поиска была огромной — размером примерно с двенадцать футбольных полей, — поэтому они следовали своим предчувствиям и интуиции. Если бы тело упало с горного хребта, где бы оно приземлилось? Были ли там какие-нибудь очевидные воронки или места сбора?
А в 11:00, примерно через полчаса, Конрад Анкер заметил первый труп — скрюченный набор сильно вывихнутых конечностей, завернутый в выцветший пурпурный костюм. Одна рука была вытянута вперед, как бы махая. Подойдя ближе, он понял, что первыми там побывали вороны, которые содрали большую часть кожи с лица мертвого альпиниста. Зрелище было жутким, но это было не то, что он искал: труп был явно слишком свежим.
«Что ты там делаешь? — прохрипел по радио один из его товарищей по команде. — Нам нужно действовать более систематично». Анкер не обратил на него внимания и продолжил движение на запад. Это была священная земля, Северная вершина Эвереста — самая высокая и знаменитая вершина альпинизма. Повсюду виднелись объекты, названные предыдущими экспедициями; это была привилегия — просто находиться здесь, направляясь к Большому кулуару, который Эдвард Нортон пытался пройти в 1924 году, а Рейнхольд Месснер покорил в 1980 году.
Затем Анкер увидел второе тело, на этот раз в серо-голубом костюме; оно снова представляло собой путаницу сломанных конечностей, а туловище было обращено вниз по склону. Но, как и в первом случае, одежда оказалась слишком современной для интересующей их экспедиции. Поэтому Анкер пошел дальше, внимательно следя за линией скал внизу, пока не остановился, чтобы снять кошки. Они не слишком помогали на крутых склонах, уходящих вниз и покрытых неустойчивой осыпью.
Через несколько минут он заметил трепещущий на ветру кусок ткани и начал подниматься вверх, чтобы его исследовать. Синий и желтый, скорее всего, тоже современный, но ему нужно было подойти поближе, чтобы проверить.
И тут он заметил его: белое пятно. Не снег, не камень; что-то, что не совсем вписывалось. Он подошел ближе и замер на месте. Это были мощные плечи альпиниста, руки, вытянутые вверх, как будто для того, чтобы остановить падение, а его частично одетое тело, казалось, слилось с самим Эверестом.
Мгновением позже Конрад Анкер достал рацию и вызвал своих товарищей, но прошло еще двадцать минут, прежде чем все они собрались и уставились на мумифицированное, но четко очерченное тело. Никто не мог этого понять. В первый же день поисков Анкер обнаружил нечто совершенно поразительное — разгадку тайны, которая на протяжении последних семидесяти пяти лет не давала покоя миру альпинизма. Он нашел останки одного из величайших героев исследований XX века: Джорджа Герберта Ли Мэллори.
За почти сто лет, прошедших с тех пор, как он исчез в облаках вместе со своим молодым напарником Эндрю Ирвином, Джордж Мэллори стал легендарной личностью. Эдмунд Хиллари и Тенцинг Норгай, возможно, и были первыми людьми, достигшими вершины Эвереста, но их экспедиция никогда не вызывала такой же преданности в Европе и Америке. О Мэллори написаны биографии, эпические поэмы, документальные фильмы, художественные и вымышленные произведения, а также бесчисленные статьи в журналах и другие комментарии. Его ответ на вопрос «Зачем подниматься на Эверест?» — «Потому что он там» — возможно, самая известная цитата в истории исследований, наравне с фразой Генри Мортона Стэнли «Доктор Ливингстон, я полагаю» и словами Нила Армстронга «Маленький шаг для человека».
Все в Мэллори — и внешность, и умение владеть словом, и спортивные способности — делало его идеальным, квинтэссенцией английского героя. Даже его имя, казалось, намекало на его судьбу: Джордж [Георгий] — драконоубийца; Мэллори — несовершенный отголосок Томаса Мэлори, великого летописца легенд о короле Артуре. Неудивительно, что его друг Джеффри Уинтроп Янг прозвал его «Галахадом», в честь легендарного рыцаря.
В целом, большинство биографов и комментаторов отзываются о нем весьма положительно: его изображают как романтического героя, воплощение авантюризма, идеалиста и провидца. Единственным реальным исключением из этой агиографической тенденции является монументальная история Уолта Ансворта «Эверест», в которой он описывает Мэллори как человека, «которому было навязано величие. Жаль только, что у него было так мало настоящего таланта». Я подозреваю, что Ансворт делал это намеренно провокационно, но спустя столетие после исчезновения Мэллори как мы должны его оценивать? Был ли он «величайшим антагонистом Эвереста», как назвал его Эдвард Нортон в официальном отчете об экспедиции 1924 года, или «очень добрым, стойким парнем», как запомнился Том Лонгстафф, его товарищ по предыдущей экспедиции на Эверест, в частном письме?
Есть ли какие-нибудь новые данные, которые могли бы помочь ответить на этот вопрос? Неожиданная правда заключается в том, что за последние десятилетия стало доступно удивительное количество новых материалов — письма Мэллори к его подруге Марджори Холмс, частный архив Джона Ноэла, бумаги Джорджа Финча, огромное количество документов из архива Фонда Эвереста, которые теперь отсканированы и оцифрованы, — которые позволяют более полно рассказать историю Мэллори. Складывается сложная и нюансированная картина: очаровательный человек, которого любили друзья и семья; идеалист, хаотичный, самовлюбленный, щедрый, импульсивный, нерешительный, ведомый демонами риска и амбиций, постоянно переоцениваемый и присваиваемый сменяющими друг друга поколениями альпинистов и искателей приключений всех мастей.
Эта книга не является попыткой рассказать полную историю жизни Мэллори. Скорее, цель состоит в том, чтобы сделать две вещи: во-первых, подробно рассмотреть события 1923 и 1924 годов и понять силы, которые двигали Мэллори и третьей британской экспедицией на Эверест, а во-вторых, отделить человека от мифологии, которая выросла после его исчезновения и продолжает развиваться, особенно после того, как в 1999 году было обнаружено его тело.
Но начинается история не на склонах самой высокой горы в мире, а на маленькой косе скалы на берегу моря...
Пен-и-Пасс, Сноудония, декабрь 1913 года. Зигфрид Херфорд, известный скалолаз, и Джордж Мэллори. Фотография Джеффри Уинтропа Янга.
1. О мальчике
Сент-Бис на побережье Камбрии, лето 1895 года. Мэри Джебб все больше и больше волновалась, глядя, как ее внук Джордж сидит на камне вдали от береговой линии, а волны неумолимо накатывают на него, чтобы вскоре утащить в Ирландское море.
Как и многие хорошие идеи в то время, девятилетний Джордж был настолько уверен, что вода не поднимется выше его скалистого насеста, что вышел на улицу в новом школьном пиджаке, надеясь увидеть, как море закрутится вокруг него, а затем отступит, после чего он вернется к своей семье. Он не учел приливы и отливы, которые и по сей день могут стать смертельно опасными как для нечаянных туристов, так и для местных жителей.
В конце концов, не обнаружив никаких признаков того, что Джордж сможет сам убраться оттуда, Мэри подняла тревогу, и местный житель бросился в воду, чтобы спасти его. Однако это было нелегко, и потребовалось несколько попыток, прежде чем необычайно спокойного и уверенного в себе Джорджа удалось вытащить на берег. Как рассказывала его сестра Эйви много лет спустя, у него «не было чувства страха», и он «умел делать вещи захватывающими и часто довольно опасными».
Джордж Герберт Ли Мэллори родился в 1886 году в Мобберли, небольшой, но процветающей деревне в Чешире на севере Англии. Его приморская драма была типичным приключением для юного сорвиголовы, которому нравилось взбираться на деревья и церковные крыши, на все, что оказывалось поблизости, будь то пирс или скромная водосточная труба.
Его отец, преподобный Герберт Ли Мэллори, был десятым ребенком еще одного отца-викария, которого тоже звали Джордж, и были надежды, что, будучи старшим сыном, юный Джордж сможет пойти в церковь и, возможно, однажды возглавить приход своего отца. Мать Джорджа, Энни, была дочерью еще одного англиканского викария, но, в отличие от него, была единственным ребенком. В пример своему более прямолинейному мужу, она была свободолюбива и нестандартна и славилась своим чувством веселья и смеха, а также тем, что давала своим детям свободу действий и разгула.
У Джорджа было две сестры: Мэри, старшая, родилась на год раньше него в 1885 году, а Энни Виктория, известная как Эйви, родилась на год позже — сорванец и случайный партнер в детских приключениях Джорджа. Траффорд, его единственный брат, был на шесть лет младше, но и он вскоре оказался вовлечен в веселье.
Что касается школьного образования, то Джордж начинал как обычный представитель среднего класса, посещая сначала подготовительную школу в Истборне, а затем Винчестерский колледж, старинную государственную школу, куда он поступил в возрасте четырнадцати лет в 1900 году в качестве математического стипендиата. Это была престижная награда, которая, к несомненному облегчению его отца, оплатила большую часть суммы за обучение.
Джордж получил огромное удовольствие от пребывания в Винчестере. Хотя ему явно нравилась академическая сторона, его время пребывания там было отмечено и спортивными достижениями. Он участвовал в эксцентричной версии футбола в колледже, сложность правил которого была сопоставима только с жестокостью, с которой в него играли. Он особенно преуспел в гимнастике и очень гордился тем, что был членом успешной школьной команды по стрельбе. Что еще более важно для его будущей карьеры, именно в Винчестере Мэллори впервые открыл для себя альпинизм, познакомившись с Грэмом Ирвингом, старшим мастером и страстным поклонником этого вида спорта.
К концу XIX века скалолазание прочно вошло в моду среди среднего и высшего классов. Его «золотой век» пришелся на 1850-1860-е годы, когда было совершено большинство восхождений на высокие вершины Альп, причем многие из первых восхождений были совершены британскими альпинистами и их проводниками. Вскоре в Великобритании появилась первая в мире ассоциация скалолазания — Альпийский клуб, первое периодическое издание по альпинизму — «Альпийский журнал», а к концу XIX века — небольшое, но активное сообщество, регулярно проводившее свои каникулы, занимаясь скалолазанием во Франции, Швейцарии и Италии.
Будучи первым «рискованным видом спорта», альпинизм, тем не менее, не получил всеобщего одобрения. В 1865 году, после знаменитого несчастного случая в Швейцарии, когда французский гид и трое британских альпинистов погибли после первого восхождения на Маттерхорн, причем среди жертв был и пэр королевства, королева Виктория была вынуждена спросить своего премьер-министра Гладстона, можно ли как-то запретить этот вид спорта. Он сказал ей, что нельзя, и альпинизм продолжал набирать популярность, но вопрос о том, почему стоит идти на такой риск ради одного лишь спорта, так и не был снят.
Для таких преданных поклонников, как Ирвинг, ответ был очевиден: как он написал в своей классической книге «Романтика альпинизма», с ранних лет он знал, что «счастье... будет найдено в восхождении на горы». Как и Мэллори, Ирвинг был северянином, математиком в детстве и технофобом, чьи «навыки работы со старомодным складным свечным фонарем», как говорится в его некрологе в «Альпийском журнале», «позволяют предположить, что он не справился бы с ремонтом кислородных аппаратов на Эвересте». Впервые Мэллори обратил на себя внимание, когда Ирвинг набирал мальчиков для того, что он позже назовет «Винчестерским ледовым клубом». Джордж уже имел репутацию человека, который лазил по школьным зданиям — в том числе и по фасаду колледжа, где у Ирвинга, местного наставника, был свой кабинет.
Хотя иногда его критиковали за то, что он подвергает новичков чрезмерному риску, Ирвинг не раскаивался, а мальчики, несомненно, были увлечены. В августе 1904 года он взял восемнадцатилетнего Мэллори и его друга Гарри Гибсона в Альпы на их первый альпинистский сезон. Не все прошло гладко: первое испытание, попытка восхождения на Монт-Велан на границе Италии и Швейцарии, закончилось тем, что из-за плохой погоды пришлось преждевременно прекратить восхождение, а Мэллори и Гибсона рвало из-за горной болезни, но остальная часть их альпийского отпуска прошла гораздо успешнее. Менее чем через месяц Мэллори смог вернуться в Британию ветераном трех самых известных гор в Альпах — Монблана, Гран-Комбена и Монте-Розы — а также нескольких высокогорных альпийских перевалов. Как писал Ирвинг в своем рассказе об их упорном восхождении на Монблан: «Невозможно заставить того, кто никогда этого не испытывал, понять, что значит этот трепет. Отчасти он проистекает из законной радости и гордости за жизнь».
Мэллори был сражен наповал, и хотя в течение следующего года единственной возможностью отточить свои навыки скалолазания были забирания на близлежащие школьные здания и крыши дома викария, следующим летом он вернулся в Альпы вместе с Ирвингом и еще двумя школьными друзьями, Гаем Баллоком и Гарри Тиндейлом, чтобы подняться на несколько гор в долине Аролла и Дент-Бланш — «единственную вершину, к которой мы стремились», как он сказал своей матери.
Дома, в Чешире, семейная жизнь была не такой стабильной, как могло показаться. Хотя они оба происходили из относительно богатых семей, вкусы его родителей были выше их возможностей, и их регулярно преследовали за неоплаченные счета. В 1904 году Мэллори переехали из своего большого дома в тенистом Мобберли в более урбанистический район Сент-Джонс в Биркенхеде. Герберт пытался извлечь из этого выгоду, говоря Джорджу, что они едут в «чрезвычайно важный приход», но переезд проходил на фоне вихря слухов о делах и мутной церковной политики.
Мэллори никогда не любил Биркенхед, но и бывал там нечасто. В 1905 году он сдал вступительные экзамены в Кембридж и, к радости отца, получил стипендию — для изучения не математики, а истории в колледже Магдалины. Винчестер, среди стариков которого были Хью Гейтскелл и Джеффри Хоу, превратил его из начинающего ученого в человека, которого больше интересовали политика и социальные дебаты. Как позже писал его друг Дэвид Пай, на первом курсе в Кембридже Мэллори стал известен как «очень ярый, настойчивый и даже насмешливый спорщик», который иногда позволял своим страстным убеждениям взять верх над чувством юмора.
После трех лет изучения истории он получил степень второго класса с отличием, что стало небольшим разочарованием после его предыдущих успехов в учебе. Тем не менее, он решил остаться еще на год, чтобы написать эссе о шотландском писателе Джеймсе Босуэлле для академического конкурса. Премию он не получил, но превратил эссе в небольшую книгу, а через несколько лет сумел ее опубликовать.
Кембридж познакомил Мэллори с совершенно иным художественным и культурным миром, чем все, с чем он сталкивался ранее. Он продолжал преуспевать в спорте, выступая за команду Магдалины и, в конце концов, став их капитаном, но ко второму году обучения он приобрел ярко выраженный богемный вид, отрастил волосы и стал носить яркую одежду. Он вступил в университетское Фабианское общество, левый политический клуб, а также в Женскую суфражистскую ассоциацию, и подружился с будущими писателями и поэтами, некоторые из которых стали частью знаменитой «Блумсберийской группы» писателей, художников и интеллектуалов.
Первое десятилетие XX века стало временем художественных экспериментов по всей Европе. В искусстве Ван Гог, Гоген и Мане были лидерами постимпрессионизма; ближе к дому Генри Джеймс, Э. М. Форстер и Джозеф Конрад продвигали роман в новых направлениях. В музыке это были Малер, Стравинский и Рихард Штраус, в танцах — Русские балеты, в поэзии — первые модернисты. Мэллори и его друзья с удовольствием приняли все это и до самой ночи спорили обо всех новых направлениях в искусстве.
По правде говоря, Мэллори никогда не был полноправным членом группы Блумсбери — их интеллектуальный снобизм исключал его как недостаточно «блестящего», по словам Джона Мейнарда Кейнса — но их ценности и интересы оставались с ним на протяжении всей его жизни. Отправляясь в экспедицию в Индию, он брал с собой новейшие книги и проводил долгие часы в своей палатке за чтением. Если сменить тему на менее серьезную, то его несколько раз фотографировали обнаженным или полуобнаженным после купания в ближайшем ручье в Сиккиме или Тибете, следуя практике «неоязычников», представителей группы Блумсбери, которые любили обнажаться.
Эдвардианский Кембридж был местом, где однополые отношения были обычным делом, и вскоре поразительно красивый Мэллори стал объектом пристального внимания. Он общался с замкнутыми пожилыми мужчинами, такими как его преподаватель истории Артур Бенсон, которые были в него влюблены, но вряд ли когда-нибудь довели бы свои чувства до конца, а также с молодыми студентами и выпускниками, такими как Литтон и Ричард Стрэчи и поэт Руперт Брук, которые были гораздо более открыты в отношении своей сексуальной ориентации. Когда будущий экономист Мейнард Кейнс, брат друга всей жизни Мэллори Джеффри Кейнса, вернулся в Кембридж в 1908 году после нескольких лет работы в Индии, он написал своему другу, художнику Дункану Гранту, что «практически все в Кембридже, кроме меня — открытые содомиты».
В те дни Кембридж был практически исключительно мужским районом. Только в 1869 году, с основанием Гиртон-колледжа, университет начал принимать студенток, и даже тогда Гиртону не разрешалось присуждать ученые степени до 1948 года. Кроме сестер и друзей, Мэллори и его окружение не часто сталкивались с женщинами, но они и не хотели ограничивать себя традиционными ценностями или общественными нравами, будучи столь же радикальными и экспериментальными в своей сексуальности, как и в политике.
Литтон Стрэчи, будущий автор книги «Выдающиеся викторианцы», возможно, самый «нестандартный» из его круга и центральная фигура в группе Блумсбери, был очарован Мэллори, когда они встретились в 1909 году, описав его тело как «огромное, бледное, невероятное... вещь, в которой можно раствориться и умереть», и отметив, что его лицо обладало «загадочностью Боттичелли, утонченностью и деликатностью китайской гравюры, юностью и пикантностью невообразимого английского мальчика». Литтон вожделел его, но, к его разочарованию, Мэллори больше интересовал его младший брат, Джеймс Стрэчи. Мэллори признался в любви и преследовал его с характерной для него неутомимостью, пока в итоге они не «совокупились» в постели друга. Согласно письму Джеймса Руперту Бруку, это не доставило удовольствия ни одной из сторон — Джеймс признался, что ему все это наскучило, а Мэллори, писал он, выглядел «шокированным [и] не проявил никакого желания повторить это дело».
Поскольку гомосексуальность была запретной темой, и не в последнюю очередь потому, что гомосексуальные акты между мужчинами были незаконны в Великобритании до 1967 года, первые биографы Мэллори избегали упоминаний об этом аспекте его обучения в Кембридже, но это был, несомненно, решающий для него период. Многие из его друзей, как геев, так и натуралов, остались с ним до конца его жизни.
Несомненно, одним из самых важных из них был Джеффри Уинтроп Янг, значимая фигура в развитии британского альпинизма и человек, который сыграет ключевую роль в жизни Мэллори. Они познакомились в 1909 году на ужине, организованном Чарльзом Сейлом, писателем и поэтом, работавшим в библиотеке Кембриджского университета. Сейл был известен своими салонами, где он собирал красивых молодых людей, или «лебедей», как он их называл, для обсуждения литературы и искусства. Он также был одним из основателей Английского клуба скалолазов, созданного для развития альпинизма в Великобритании — в отличие от Альпийского клуба, который, как следует из названия, был сосредоточен на Альпах и так называемых Больших горных хребтах.
Янг был яркой фигурой, одевался в яркие цвета и одежду строгого покроя, его верхнюю губу неизменно венчали хорошо подстриженные моржовые усы. Его происхождение было богатым и культурным, что позволяло ему регулярно совершать восхождения в Альпах. В 1900-х и 1910-х годах он участвовал в нескольких заметных первовосхождениях по сложным маршрутам и, как и Мэллори, в юности был склонен к восхождениям как в городских, так и в природных условиях. Его первая книга, «Путеводитель для скалолазов по Тринити», одновременно высмеивала швейцарские путеводители и содержала подсказки и советы для тех, кто хотел бы подняться на высокие башни Тринити-колледжа.
Тридцатидвухлетний Янг, который был почти на десять лет старше, был сразу же увлечен Мэллори. Вскоре появились слухи, что эти двое стали любовниками, но их отношения были скорее отношениями наставника и доверенного лица. Янг взял Мэллори с собой в Альпы, а затем регулярно приглашал его на альпинистские вечеринки, которые организовывал в Сноудонии (Северный Уэльс), где собирал друзей и ведущих британских альпинистов, чтобы насладиться сложным скалолазанием на местных вершинах и скалах.
У современных альпинистов есть целый ряд защитных приспособлений для снижения риска — эксцентрики, муфты, крюки и стропы, и это лишь некоторые из них. Но у скалолазов-первопроходцев эпохи Мэллори не было ничего, кроме тонких веревок, которые делали их восхождения немного безопаснее. На взгляд современного человека, они могут выглядеть причудливо, сфотографированные в своих сапогах с гвоздями и твидовых бриджах, но они преодолевали сложные маршруты и шли на риск, который многие современные альпинисты сочли бы неприемлемым.
Мэллори быстро учился и завоевал репутацию одного из самых одаренных альпинистов своего поколения. Некоторые из его восхождений в Северном Уэльсе редко повторяются. Его импульсивность порой проявлялась в рассказах о том, как он забывал привязать веревку в Альпах, и легендарном инциденте в Уэльсе, когда он оставил свою трубку на выступе высоко на скале и совершил смелое одиночное восхождение, чтобы по очень труднопроходимой местности спасти ее. Но больше всего друзей Мэллори поразила элегантность и легкость, с которой он совершал восхождения. Янг был особенно впечатлен: «Его движение в скалолазании было полностью его собственным. Это противоречило всем теориям... непрерывные волнообразные движения, такие быстрые и мощные, что казалось, скала должна либо поддаться, либо распасться».
Сегодня несколько одаренных людей могут стать «профессиональными» альпинистами благодаря спонсорской поддержке производителей снаряжения и деньгам от чтения лекций и книг, но до недавнего времени такой возможности просто не было. Скалолазание было досугом, который должен был поддерживаться профессиональной работой или значительными семейными деньгами. У Мэллори не было ни того, ни другого.
Когда он приехал в Кембридж, он все еще вынашивал смутные планы, что однажды станет викарием или сельским пастором, но его сомневающаяся натура неизбежно привела его на другой путь. Он встречал слишком много священников, у которых чувство доброты, казалось, «порой вытесняло разум». Вместо этого он решил, что его призванием станет образование и, возможно, писательство.
Когда осенью 1909 года он наконец покинул позолоченные монастыри Кембриджа, Мэллори отправился в Европу, надеясь прожить на небольшое наследство, одновременно совершенствуя свои лингвистические навыки, чтобы иметь больше возможностей для трудоустройства. Его мечта вернуться в Винчестер в качестве учителя оказалась несбыточной, но в итоге он получил работу помощника учителя в Чартерхаусе, не столь величественной государственной школе в Суррее. Там он приобрел репутацию преданного, но довольно скаредного учителя, который, помимо уроков истории, читал своим мальчикам лекции по искусству и, как Грэм Ирвинг, иногда брал их в альпинистские экспедиции. Роберт Грейвс был одним из его учеников, ставшим его хорошим другом. Как он написал в своих мемуарах «Прощай, все это», Мэллори был вдохновляющей фигурой, особенно для мальчиков, которые чувствовали себя аутсайдерами. Он познакомил Грейвса и с великими представителями английской литературы, и с удовольствиями альпинизма, а главное — относился к нему как к равному.
Мэллори всю жизнь страстно интересовался образованием, но ему не нравилась преобладающая культура британских государственных школ с ее акцентом на экзаменах, играх и телесных наказаниях. Ему не нравилось то, что он называл «механической атмосферой» Чартерхауса, и когда директором был назначен сторонник традиций и дисциплины Фрэнк Флетчер, он все больше разочаровывался.
Альпинизм был его «великим побегом», спортом, в котором он преуспел и который объединял в себе удовольствие от физической активности, дружеского общения и радости пребывания на свежем воздухе. За исключением короткого затишья в первые пару лет учебы в университете, Мэллори практически все каникулы проводил, занимаясь скалолазанием в Альпах, Озерном крае или Северном Уэльсе.
Он вступил в Альпийский клуб и Клуб скалолазов и со временем начал писать в их журналах. В отличие от предыдущего поколения викторианских «покорителей вершин», чьи статьи, как правило, были очень описательными, Мэллори придерживался того, что он называл «высокой линией» в альпинизме. В своем знаменитом эссе «Альпинист как художник» он исследовал многочисленные уровни опыта — от физического до эстетического и духовного — на языке, который используется для описания искусства, а не спорта. «День, проведенный в Альпах, — говорил он, — подобен великой симфонии... Дух отправляется в путешествие, равно как и тело». При всей своей интенсивности и разнообразии альпинизм можно оценить только как единое целое, утверждал он. Как и все великое искусство, это был способ испытать возвышенное, позволяющий альпинисту «осознать себя лучше, чем когда-либо прежде».
Но не только горы и литература отвлекали от Чартерхауса.
Осенью 1913 года Мэллори познакомился с Рут — дочерью Хью Теккерея Тернера, преуспевающего архитектора, увлекавшегося сохранением старинных зданий. Жена Тернера, Мэри, неожиданно умерла шестью годами ранее, оставив его воспитывать трех дочерей в Уэстбруке, огромном баронском особняке в Годалминге в Суррее, недалеко от Чартерхауса.
Все три женщины были очень привлекательны, и все они, похоже, изначально были заинтересованы в симпатичном школьном учителе, которого отец пригласил в их жизнь сначала поиграть в бильярд, а затем сопровождать их в семейном отпуске в Италии в апреле 1914 года. Джордж, как и все, был удивлен тем, как все обернулось. За исключением короткой встречи с Мэри Энн «Котти» Сандерс, с которой он познакомился сначала в Альпах, а затем на альпинистских сборах Джеффри Уинтропа Янга в Уэльсе, у него не было большого опыта общения с женщинами. «Я останусь в Венеции с семьей, состоящей из одного человека и трех его дочерей, — писал он Янгу в марте 1914 года. — Ты когда-нибудь слышал подобное?»
В течение недели Джордж тяготел к Рут, средней дочери Тернера. Во многих отношениях они идеально подходили друг другу. Она была очень красива, с фарфорово-голубыми глазами и длинными волосами прерафаэлитов — «боттичеллиевскими», по его мнению, что повторяло знаменитое описание Джорджа Литтоном Стрэчи. Рут тоже интересовалась искусством и дизайном, и хотя она не была такой уж любительницей читать и писать письма, она была культурной и грамотной и охотно ходила с ним на прогулки и в пешие походы. Она не разделяла политических интересов Джорджа, но, как он неоднократно говорил, была абсолютно честной и правдивой.
В мае 1914 года, спустя всего месяц после их недельного пребывания в Венеции, Джордж написал матери письмо, в котором объявил об их помолвке. «Какое блаженство! И какая революция! ...она хороша, как золото, и храбра, и верна, и мила». Ураганы продолжали бушевать до 29 июля, когда они поженились, причем Джеффри Уинтроп Янг был их шафером, а отец Джорджа вел службу в местной церкви в Годалминге.
Джордж хотел отправиться в Альпы на медовый месяц, но, когда Европа оказалась на грани войны, им пришлось довольствоваться походом на побережье Сассекса. В момент абсурда и паранойи военного времени их ненадолго задержали по подозрению в том, что они являются немецкими шпионами.
Вернувшись домой, в Годалминг, с помощью отца Рут они купили дом неподалеку, в Холте, но Первая мировая война неизбежно разрушила все мечты о семейной идиллии. Будучи учителем, Мэллори занимал защищенную профессию, и от него не требовали призыва в армию. Его директор в Чартерхаусе, Фрэнк Флетчер, неоднократно отказывал ему в разрешении пойти на фронт, в результате чего Мэллори чувствовал себя виноватым и расстроенным. В день, когда он узнал о гибели Руперта Брука в составе Британских средиземноморских экспедиционных сил, он написал А. К. Бенсону, своему бывшему наставнику в Кембридже, что «есть что-то неприличное, когда столько друзей переживают столько ужасов, в том, чтобы просто продолжать заниматься своим делом, вполне счастливым и благополучным».
В конце концов, в декабре 1915 года Флетчер отпустил его, и он был назначен артиллерийским офицером, а через пять месяцев прибыл во Францию и был назначен в 40-ю осадную батарею. Первые шесть месяцев были самыми тяжелыми: подразделение Мэллори участвовало в битве на Сомме, в которой погибло 300 000 человек и более миллиона было ранено. Сам Мэллори остался невредим, но несколько человек под его командованием погибли. Со временем, как и все, он привык к виду мертвых тел, но, как он рассказывал Рут, ему всегда было неприятно видеть раненых.
В перерывах между боевыми действиями, которые иногда напоминали ему альпийские экспедиции с их товариществом и «кодексом поведения», Мэллори сталкивался с утомительной военной жизнью и окопными страданиями, со всей грязью, нечистотами, вредителями и паразитами, с ними связанными. Единственной компенсацией было то, что у него появилось время на чтение, но это неизбежно привело его к пересмотру своих ценностей. «Интересно, найдешь ли ты меня другим, — писал он Рут в августе 1916 года. — Мой разум находится в состоянии постоянного бунта. Я верю, что так будет всегда».
Он начал работу над новым проектом, «Книгой Джеффри», романом об отце, пытающемся научить своего сына тому, что «хорошо», но не успел он начать работу, как его отрывают от окопов, чтобы он увидел совсем другую сторону войны, в качестве офицера связи между британскими и французскими войсками. Он ненадолго вернулся к боевым действиям, но в 1917 году был отправлен в Англию на операцию на левой лодыжке, после того как ему сказали, что старая травма, полученная при скалолазании, оказалась гораздо серьезнее, чем он думал.
Спустя некоторое время после выздоровления Мэллори отправили на артиллерийскую подготовку под Винчестер, город, который он хорошо знал со школьных времен. Жизнь стала гораздо более домашней. Он смог регулярно видеться с Рут, а тем летом даже отправился на скалолазный отдых в Шотландию со своим другом Дэвидом Паем. Подобная картина сохранялась на протяжении почти всего следующего года: Мэллори отправляли на курсы подготовки, но на передовую он так и не вернулся. «Я, кажется, трачу дни и недели в Англии, — писал он Рут, — как это можно делать только в армии».
В начале 1918 года он был шафером на свадьбе Роберта Грейвса, а в июле ему удалось сбежать на остров Скай с Рут и двумя друзьями. К тому времени, когда он вернулся на действительную службу в сентябре, было очевидно, что война подходит к концу. 10 ноября Мэллори и его кембриджский друг Джеффри Кейнс, который последние четыре года работал военным врачом, воссоединились в Камбрэ, некогда прекрасном городе, превращенном в руины в результате непрерывных бомбардировок. Предвидя перемирие, которое должно было быть объявлено на следующий день, войска запустили тысячи сигнальных ракет в импровизированном фейерверке. «Двигатели свистели и гудели, — как позже писал Кейнс. — Дисциплина на время исчезла».
На следующий день Мэллори был доставлен своим младшим братом Траффордом, который последние три года служил пилотом в Королевском летном корпусе, на более скромное торжество в офицерском клубе. «В целом это был хороший вечер, такой, какого можно ожидать от британского офицера, обучающегося в государственной школе, — писал он, — с весельем и без пьянства».
Мэллори закончил войну с чувством глубокой озабоченности. Он потерял четыре года и нескольких дорогих друзей. Руперт Брук и Хью Уилсон, оба коллеги-лебеди из Кембриджа, больше никогда не вернутся. Джеффри Уинтропу Янгу оторвало левую ногу, что потребовало ампутации выше колена, а еще несколько членов Альпийского клуба погибли или были покалечены. В письме Рут, написанном 12 ноября, на следующий день после перемирия, Мэллори с надеждой смотрит в будущее, где у них будут дочери Клэр и Беридж: «Какая прекрасная жизнь будет у всех нас! Как чудесно, должно быть, сделать такой подарок! Я хочу потерять всю суровость зазубренных нервов, быть прежде всего нежным». Когда через несколько дней после этого он написал письмо отцу, настроение его было более мрачным: «Если я и не избежал стольких смертей, как многие другие, то все равно удивительно, что мне удалось выжить, а это не так уж много, о чем я всегда и мечтал».
Возвратившись на «гражданку», Мэллори вернулся в Чартерхаус в начале 1919 года, но ему было все более неспокойно и он был разочарован существующим положением вещей. Он переписывался и проводил встречи с Джеффри Уинтропом Янгом и его кембриджским другом Дэвидом Паем, предлагая идеи более прогрессивного типа государственной школы, в которой меньше внимания уделялось бы играм и гораздо больше попыток заставить мальчиков думать самостоятельно и получать удовольствие от интеллектуальных усилий. Родителям было бы рекомендовано играть более активную роль в образовании своих детей, и у них появились бы возможности овладеть ремесленными навыками и познакомиться с людьми, не относящимися к их социальному классу.
Мэллори по-прежнему интересовался политикой, как в Великобритании, так и за рубежом. Летом 1920 года он связался с Гилбертом Мюрреем — оксфордским ученым, принимавшим активное участие в работе Лиги Наций, предшественницы ООН — и предложил свои услуги для «дела». «Возможно, самое важное, что я должен вам рассказать, — писал он, — это то, что я думаю и чувствую, что страстно отношусь к международной политике». Позже, в том же году, он отправился в Ирландию, чтобы из первых рук узнать о Войне за независимость и «терроре», которым была охвачена страна. Мэллори видел недостатки с обеих сторон, но восхищался идеализмом мужчин и женщин, боровшихся за самоопределение, и был потрясен разграбленными комнатами и грузовиками с солдатами, разъезжавшими по Дублину, а также рассказами о «тайных и зловещих камерах» в Дублинском замке. Вернувшись в Англию, он написал статью под названием «Обращение англичанина», в которой подробно описал свои наблюдения, но прежде чем она была опубликована, в дело вмешался другой, гораздо более масштабный проект: Эверест.
Хотя Эверест находился на границе Непала и Тибета, двух стран за пределами Британской империи, с того момента, как он был измерен с геодезической станции на севере Индии, Британия имела право собственности на высочайшую гору в мире. Вопреки обычной практике сохранения местных названий, она была окрещена «Эверест» в честь Джорджа Эвереста, валлийца и предыдущего генерального инспектора Индии, который по иронии судьбы произносил свою фамилию как «И-верест» и был недоволен актом картографического пиратства. Уже вскоре британские альпинисты планировали экспедиции для восхождения на нее, но главной проблемой была не высота, а получение разрешения от Непала или Тибета — стран, которые ревностно охраняли свои границы и не пускали чужаков.
В 1920 году, после долгих лет дипломатических подходов и отказов, тибетское правительство наконец согласилось на две британские экспедиции. Первая, в 1921 году, была названа рекогносцировкой и обследованием, вторая, годом позже, — полномасштабной попыткой. Проблема для организаторов, комитета Эвереста, заключалась в поиске подходящей команды. Первая мировая война лишила Британию целого поколения альпинистов, которые были либо искалечены, как Джеффри Уинтроп Янг, либо убиты, а альпинистов с гималайским опытом было совсем немного.
Впечатленный его репутацией талантливого скалолаза, Джон Перси Фаррар, бывший президент Альпийского клуба и член комитета Эвереста, обратился к Мэллори, чтобы узнать, нет ли у него «каких-либо стремлений» принять участие в первой экспедиции. Поначалу он не был в этом уверен. К весне 1921 года ему надоела работа в Чартерхаусе, но, имея на руках троих детей, он не видел смысла исчезать на полгода в экспедиции на другой конец света. В итоге пришлось вмешаться Янгу, чтобы убедить его отправиться на восхождение, аргументируя это не только тем, что это будет великое приключение, но и тем, что если Мэллори удастся, то последующая слава позволит ему реализовать свои литературные и образовательные амбиции.
Хотя теоретически он был младшим членом команды, Мэллори стал фактическим лидером группы, когда выбранный комитетом пятидесятипятилетний Гарольд Рэберн заболел во время перехода через Тибет и был отправлен обратно на лечение. Мэллори и его напарнику Гаю Баллоку, школьному другу, который также состоял в Винчестерском ледовом клубе, было поручено исследовать ледники вокруг Эвереста и найти приемлемый маршрут для подъема на гору.
Как и большинство пионеров гималайских восхождений, Мэллори и другие члены британской команды недооценивали Эверест, иногда даже представляя, что при первом же знакомстве они смогут достичь вершины. И в этом они не были уникальными. Изначально европейские альпинисты, от герцога Абруцци до Алистера Кроули и Жюля Жако-Гийармода, относились к гигантам Гималаев и Каракорума как к более высоким версиям тех, на которые они поднимались в Альпах, и не принимали во внимание такие проблемы, как высотная болезнь и гораздо более экстремальные погодные условия и топографию.
Мэллори и Баллок сначала сосредоточились на ледниках и северных подходах к Эвересту, а затем перешли на восточную сторону горы. Если не считать беглого взгляда с Западного хребта на Непал, они не пересекали границу. Затем, после почти пяти месяцев работы, Мэллори повел группу альпинистов и шерпов на Северное седло — продуваемый всеми ветрами перевал на высоте 7100 метров, который он определил как отправную точку к вершине, расположенной на 1749 метров выше.
С ревом ветра по пустынной полосе ледяной, покрытой снегом земли, Мэллори устремился к вершине. Перед отъездом ему сказали в Лондоне, основываясь на минимальных фотографических доказательствах, что к вершине ведет «легкий склон», но это было совсем не так. Позже Баллок оценил шансы на достижение вершины как пятьдесят к одному. Тем не менее Мэллори добился потрясающих результатов, и хотя он никогда не ладил с руководителем экспедиции Чарльзом Говардом Бэри, именно его стремление и решимость помогли группе продолжить путь, когда возникли трудности. В книге об экспедиции он написал одно из величайших описаний Эвереста, назвав его «огромным белым клыком, торчащим из пасти мира», и назвал одну из близлежащих гор Клэр Пик (позже Пумори, или «Дочь горы» на языке шерпов) в честь одной из своих дочерей.
Первое путешествие Мэллори на Эверест также продемонстрировало некоторые из его менее полезных качеств. Торопясь выполнить работу как можно быстрее, он допустил существенную ошибку в картографии, пропустив вход в ледник Восточный Ронгбук, который впоследствии оказался лучшим маршрутом на Северное седло; и, к своему отвращению, он не выполнил свои обязанности фотографа, экспонировав не ту сторону фотопластин своей камеры, потеряв неделю работы. Это были ошибки «новичков», которые впоследствии исправили официальный геодезист команды Оливер Уилер и сам Мэллори, сделавший множество снимков заново, но нетерпение, «технофобия» и легкое ощущение хаоса станут постоянными темами будущих экспедиций.
Вернувшись в Британию и оценив разведку как значительный успех, комитет Эвереста немедленно приступил к организации основной попытки в 1922 году. Мэллори был первым в их списке на возвращение, но роль лидера восхождения они отдали другому пожилому альпинисту, Эдварду Стратту. И опять же, поначалу Мэллори был настроен сдержанно, сказав своей сестре Эйви, что не верит в то, что комитет найдет достаточно альпинистов, чтобы сделать попытку жизнеспособной, и что если они этого не сделают, «я не пойду в следующем году, как говорится, за все золото Аравии». Однако в конце концов организаторам удалось собрать сильную команду, и Мэллори не потребовалось слишком много уговоров, чтобы пойти и во второй раз.
Возглавляемые генералом Чарльзом Брюсом и поддерживаемые командой шерпов и носильщиков-бхотиа, они быстро пересекли Тибетскую равнину и приступили к осаде Эвереста, установив ряд лагерей снабжения на леднике Восточный Ронгбук, затем поднялись обратно на Северное седло, а затем, впервые, направились по Северному гребню к вершине.
Во время первой попытки, 19 мая 1922 года, Мэллори и два его спутника, Эдвард Нортон и Говард Сомервелл, достигли высоты почти 8230 метров, побив мировой рекорд высоты более чем на 610 метров. Это было значительное достижение и памятник их мужеству и решимости, но до вершины оставалось еще 618 метров. Как позже писал Мэллори, их решение повернуть назад было обусловлено «временем и скоростью». Они могли бы пойти и дальше, но если бы они это сделали, это означало бы отказ от всех мыслей о соблюдении безопасного времени выполнения работ. «Мы были готовы оставить восхождение на Эверест ночью более смелым людям», — написал он в книге экспедиции.
Через несколько дней их рекорд был побит еще приблизительно на сто метров главным соперником Мэллори в британской команде, Джорджем Финчем, ученым из Имперского колледжа Лондона, совершавшим восхождение с помощью искусственного кислорода. Мэллори уговорил Финча присоединиться к нему для третьей попытки с кислородной подпиткой, но она закончилась катастрофой: вся команда из трех «сахибов» (так шерпы называют иностранных альпинистов) и четырнадцати носильщиков была сметена лавиной. По счастливой случайности все британские альпинисты и семь носильщиков выжили, но остальные семь человек погибли. Мэллори был в смятении и в случившемся винил себя. «Последствия моей ошибки настолько ужасны, — писал он Рут, — что кажется почти невозможным поверить, что это случилось навсегда и что я ничего не могу сделать, чтобы исправить положение». К осени, когда команда собралась в Лондоне, этот эпизод исчез из памяти общественности, и новая экспедиция была в самом разгаре.
Комитет Эвереста успешно обратился к Далай-ламе за разрешением на третью и, как они надеялись, последнюю экспедицию, но времени на организацию всего за несколько месяцев не хватало, поэтому вместо возвращения в 1923 году они решили отложить восхождение на год и использовать это время для сбора денег и людей, как они надеялись, еще более сильной группы.
Мэллори занимал центральное место в их планах, как альпинист и как посол. Он выступал с публичными лекциями по всей Британии, и когда нью-йоркский агент Ли Кидик связался с комитетом, предлагая организовать американское турне, не было никаких сомнений в том, кого они выберут, чтобы представлять и рассказывать историю британской команды — Джорджа Мэллори, «джентльмена с высочайшим характером», как сказал Артур Хинкс, почетный секретарь комитета Эвереста, в визовом отделе США. «Его здоровье в достаточной степени обеспечено, — добавил он, — тем фактом, что в мае прошлого года он поднялся на высоту 8230 метров». С этим мало кто может поспорить.
Мэллори, в свою очередь, был рад отправиться в свое первое путешествие в Соединенные Штаты, надеясь насладиться достопримечательностями и, как он сказал Хинксу, заработать немного «фунтов стерлингов».
Однако Америка оказалась не такой уж легкой прогулкой, на которую они оба рассчитывали.
2 марта 1923 года. Джордж Мэллори на мосту Дартмут-стрит в Бостоне в конце своего турне по США. Фотографом выступила Хелен Мессингер Мердок.
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только...