Левая рука Господа
Этот пост написан пользователем Sports.ru, начать писать может каждый болельщик (сделать это можно здесь).
Каждый раз он сидел в одной и той же кабинке. Cамой дальней от двери. Почти каждый день, в шесть часов утра, подтянутый смуглый красавец приходил в закусочную «У Дика» в Эллсуэрте в штате Мэн. Она располагалась милях в четырнадцати от его дома. Он часто надевал популярную здесь красно-чёрную клетчатую рубашку, хотя не был охотником. Он проходил мимо длинной стойки с вращающимися табуретами, которые, Боже правый, давали возможность завязать разговор совершенно незнакомым людям. Он же предпочитал чётко очерченную зону, где не было посторонних — кабинку. Он опирался своими большими руками на керамическую столешницу и мягким, словно мёд, голосом делал заказ у официантки Аннетт.
Он приходил так часто, что семья, владевшая закусочной, быстро перестала думать о нём как о Сэнди Коуфаксе, одном из величайших питчеров в истории игры. Они воспринимали его так, как он хотел всю свою жизнь — как обычного человека.
Дик Андерсон и его сын Ричард, которого чаще звали просто Баб, могли поднять глаза, когда он входил, но обычно этим всё и ограничивалось. Однажды Баб уговорил Коуфакса дать автограф на салфетке, но он никогда не говорил с ним о бейсболе. Аннетт, сестра Баба, всегда работала в секции с дальней кабинкой. В течение трёх лет Коуфакс приходил в закусочную и ни разу не сказал ей ни слова о своей жизни или карьере. Это всегда была вежливая короткая беседа. По-соседски. Как с постоянным клиентом.
Коуфаксу было 35 лет. Прошло пять лет с момента его последней подачи в 1966 году, когда он, мечтая, приехал в Мэн, задний двор Америки. В журнале Look он увидел снимок и рассказ о загородном поместье человека по имени Блейкли Бэбкок, огромного продавца семян компании Burpee, фермера-джентльмена, которого все звали Крохой. Кроха приглашал соседей и друзей на обеды, во время которых поглощал огромное количество еды, а затем, смеясь, потирал свой внушительный живот и кричал жене: «Ну, что у нас на ужин?» Фермерский дом Крохи в Норт-Эллсуэрте приглянулся Коуфаксу в тот момент, когда одна из подруг его жены занималась ремонтом своего там же, в Мэне. Разве не прекрасно было бы жить тихо, почти анонимно, в таком же старой усадьбе, как у Крохи?
Когда Коуфакс впервые увидел этот дом вживую, он был наполнен цветами, словно ожившая акварель, а Альберта Бэбкок угощала его ароматными домашними черничными кексами. Он был покорён, и 4 октября 1971 года Сэнфорд и Энн Коуфаксы, взяв часть денег в кредит в Penobscot Savings Bank, примерно за 30 тысяч долларов приобрели у Блейкли и Альберты Бэбкоков поместье, известное как ферма Уинкампо. Ленточка была перерезана. Началась другая жизнь Сэнди Коуфакса.
Бэбкоки жили в этом доме с 1962 года, но никто точно не знал, когда он был построен. Документы были утеряны во время пожара в мэрии Эллсуэрта в 1933 году, а в документах от 1944 года дом был назван просто «старым». Расположенный на склоне небольшой горы, рядом с пыльными грунтовыми дорогами Хэппитаун-роуд и Уинкампо-роуд, этот дом был идеальным местом для человека, стремившегося исчезнуть из поля зрения общественности. Даже если этот человек был настоящей иконой для жителей Америки и овладел искусством подачи бейсбольного мяча так, как никто другой. Человек, бывший настолько скромным и закрытым, что учась в университете Цинциннати по баскетбольной стипендии, он не сказал своим родителям, что играет ещё и в бейсбол. Человек, чья мать попросила один из экземпляров вышедшей в 1966 году автобиографии Коуфакса, чтобы узнать что-нибудь о своём сыне. Человек, который в 1968 году, через пару лет после окончания карьеры с тремя наградами Сая Янга, четырьмя сыгранными ноу-хиттерами и пятью титулами самого непробиваемого питчера, ни словом не обмолвился о своём бейсбольном прошлом при встрече с симпатичной молодой женщиной по имени Энн, переделывавшей дом своих родителей в Малибу. Но зато он предложил ей помощь в покраске стен. Только через несколько дней они узнали, кем были на самом деле: Энн была дочерью актёра Ричарда Уидмарка. Через полгода они поженились.
Последние два года, когда Сэнди и Энн жили на ферме, стали первыми в его жизни, когда он не был привязан ни к учёбе, ни к работе. Летом 1972 года Коуфакс приехал из Мэна на свой шестой сезон работы комментатором NBC, а затем уволился, несмотря на ещё четыре года до окончания контракта. Он ненавидел эту работу. Он без каких-либо записей мог рассказать о любой подаче любого питчера, но была проблема: Коуфакс не любил говорить о себе. На встрече перед пятым матчем Мировой серии 1970 года его коллега Джо Гараджола заметил, что у питчера «Цинциннати» Джима Мерритта травмирована рука. «Я сказал Сэнди, что это прекрасная тема для разговора, ведь у него тоже была такая проблема», — вспоминал Гараджола. — «Но он сказал, что не хочет говорить о себе. Не любил это».
«Каждый раз, когда ему нужно было уезжать из Мэна на один из матчей, его сердце разбивалось», — рассказывает Маджо Келешиан, подруга и бывшая соседка семьи, учившаяся с Энн в колледже Сары Лоуренс, до сих пор живущая с мужем на земле, которую они купили у Коуфаксов. — «Здесь он был очень счастлив. Он приехал сюда, чтобы его оставили в покое».
С тех пор менялся только его адрес. Джо Ди Маджо, другой легендарный бейсболист и защитник частной жизни, по сравнению с Коуфаксом был практически Деннисом Родманом. Ди Маджо выглядел царственным, обладал жёсткой манерой поведения, свойственной королевским особам. Он старел на наших глазах, появляясь в различных рекламных роликах и играя роль иконы для общества. Коуфакс это живой Джеймс Дин, аура его молодости застыла во времени, он постарел, не подозревая об этом. Это сфинкс, который не хочет, чтобы кто-то нашёл ответ на его загадку.
Коуфакс был тем человеком, которого боготворили мальчишки, которому завидовали мужчины, от которого падали в обморок женщины, и которого благодарили раввины. Особенно после того, как он отказался играть в первом матче Мировой серии 1965 года, выпавшем на йом-киппур. Когда Коуфакс внезапно, трагически закончил с бейсболом, он погрузился в другую, почти монашескую, жизнь.
В голову приходит один вопрос: почему? По какой причине он отвернулся от славы и удачи, этих двух сирен знаменитостей? Почему самый обожаемый спортсмен своего времени выбрал жизнь в тишине, антитезу американской мечты конца XX века. Чтобы ответить на него, я отправлюсь на поиски души Сэнди Коуфакса, кажущейся такой же загадочной, как леса штата Мэн безлунной ночью.
Боб Баллард, пенсионер из Веро-Бич во Флориде, подрабатывает охранником в Доджертауне, самом сонном месте из всех, где клубы проводят весенние сборы. Где-то в 1987 году он сказал секретарю Питера О’Мэлли, бывшего тогда владельцем «Доджерс», что ему было бы очень приятно получить автограф Коуфакса на свой день рождения. Спустя несколько дней Коуфакс, работавший инструктором питчеров команды, вручил Балларду подписанный мяч и сказал: «С днём рождения».
С тех пор каждый год, примерно в день рождения Балларда, Коуфакс приносил старику мяч со своим автографом. В этом году традиция продолжилась и Баллард получил очередной подарок. «Он просто супер, — говорит Баллард. — Очень вежливый. Настоящий джентльмен. Намного приятнее, чем современные игроки».
Отличный день для гольфа. Я стою в крошечном магазинчике гольф-клуба в Бакспорте в штате Мэн. Это небольшой деревенский клуб с девятью лунками. Парковка гравийная. Даже цены выглядят причудливо: 15 долларов за девять лунок и 22 доллара за восемнадцать. Белые метки для первых девяти, синие в обратном направлении. Здесь нет парковщиков, нет табличек «Только для членов клуба», нет никакого особенного отношения. Это место в духе Коуфакса. Я стою возле отпечатка его шиповок. Он был членом гольф-клуба Бакспорта, одним из самых больших его энтузиастов.
Ему недостаточно было просто играть в гольф. Он хотел стать достаточно хорошим игроком, чтобы побеждать на любительских турнирах. Однажды Коуфакс ковырялся в двигателе своего трактора, когда ему в голову пришла идея сделать определённого вида рукоятку для клюшки. Он всё бросил, помчался в свою мастерскую, повозился с клюшкой, а затем поехал в Бакспорт. Когда он приехал, на нём всё ещё были промасленные штаны и рубашка, рассказывает Джин Боуден, один из его старых приятелей по гольфу.
Коуфакс старательно снизил свой гандикап (показатель квалификации спортсмена в гольфе — прим. пер.) до шести, что позволило ему сыграть в любительском чемпионате Мэна в 1973 году. На восемнадцатой лунке он вышел в лидеры, сделав 30-футовый патт, но неудачно выполнил следующий удар.
Коуфакс был требователен в любом деле. Рон Фэрли, один из его соседей во время игры за «Доджерс», всегда с раздражением наблюдал, как он, одетый к ужину в отутюженные брюки, туфли из крокодиловой кожи и свитер из альпаки, старательно приводил в порядок каждый волосок в бакенбардах. «Столик забронирован ещё пятнадцать минут, а ехать нам двадцать», — говорил Фэрли, но Коуфакс не отрывался от зеркала, пока не получал совершенный результат.
Эту же тщательность он привёз с собой в Мэн. Ему недостаточно было занятий в столярной мастерской и возни с бытовой электроникой. Он собрал и установил звуковую систему во всём доме. Ему мало было просто готовить. Он стал гурманом, не просто используя готовые рецепты, а меняя ингредиенты и импровизируя. Ему не хватало бега трусцой по утрам. Он пробежал марафон. Коуфакс не просто занимался рыбалкой. Он ездил в Айдахо и ловил лучшего в мире лосося. Он определял себя по полноте своей жизни, совершенству, которое он искал во всём, а не так, как это делали остальные — через узкую призму его бейсбольной карьеры. «Я думаю, что он и мяч бросал ради совершенства», — говорит Келешиан. — «Не ставил перед собой цель победить кого-то, а делал себя единственным мерилом совершенства. И он был таким во всём. Он был потрясающим поваром, но никогда не бывал полностью удовлетворён. Говорил, что тут надо добавить немного соли или орегано».
Уолт Дисней, Джон Уэйн, Кирк Дуглас, Дэррил Занук и другие голливудские звёзды, имевшие абонемент на игры «Доджерс», когда Коуфакс был самой большой звездой в США, никогда не приезжали на ферму Уинкампо. Болельщики тут тоже не бывали, хотя каждую неделю ему доставляли большой мешок почты. Даже через семь лет после того, как он закончил играть. Это место было идеальным, без какой-либо суеты. Коуфакс мог ездить по округе, не вызывая ажиотажа, у него не возникало необходимости говорить о себе, на самую нелюбимую его тему. «Однажды он сказал, что не хотел бы говорить о бейсболе и своей карьере», — вспоминает Боуден. — «И мы никогда не поднимали эту тему».
«Когда Хидэо Номо стал настоящей большой звездой, Сэнди сказал мне, что ему лучше научиться любить обслуживание в номерах», — рассказывал О’Мэлли. — «Так он сам справлялся с вниманием к себе». В течение двух последних сезонов своей карьеры Коуфакс практически не выходил из своего гостиничного номера. Мало того, что он переехал в скрипучий и очаровательно несовершенный фермерский дом в Мэне, где в подвале постоянно скапливалась вода, он быстро скупил и 300 акров прилегающей к нему земли.
Но даже умиротворённость Мэна не смогла подавить в Коуфаксе жажду путешествий. Спустя три года он решил, что зимы тут слишком холодные и длинные. Фермерский дом требовал постоянного внимания. Его отчим, живший в Калифорнии, заболел. Коуфакс продал ферму Уинкампо 22 июля 1974 года и отправился в не менее сельский, но более тёплый Темплтон в калифорнийском округе Сан-Луис-Обиспо.
Коуфаксу 63 года, он в отличной форме и, благодаря сделанной несколько лет назад операции на плече, вероятно, всё ещё способен выводить бьющих из игры. Когда ему было уже за 50, он как-то бросал мяч на каком-то фестивале. После одной из подач соперник насмешливо спросил его: «Это всё, что у тебя есть?» После этого Коуфакс прищурился и поджал губы — на поле это всегда было единственным проявлением его эмоций — а затем бросил фастбол скоростью почти 90 миль в час.
Его романтические отношения с Энн закончились разводом в начале 1980-х годов. Спустя несколько лет он женился снова, на поклоннице фитнесса и искусства. Этот брак прошлой зимой также завершился разводом. Его друзья говорят, что Коуфакс рад снова быть самим собой. Лу Джонсон, его бывший партнёр по команде, говорит: «У него есть очень крепко устоявшийся внутренний мир. Я бы хотел иметь такой же».
Он — ребёнок от распавшегося брака, отвергнувший все связи с отцом, в том числе и фамилию. Сэнфорду Брауну было три года, когда его родители Джек и Эвелин разошлись. Его общение с Джеком практически полностью прекратилось через шесть лет, когда тот снова женился и перестал платить алименты. Через некоторое время Эвелин вышла замуж за адвоката Ирвинга Коуфакса. «Когда я говорю о своём отце, — писал он в своей автобиографии, — я говорю об Ирвинге Коуфаксе, потому что он всегда был для меня всем, чем может быть отец». Коуфакс редко разговаривал с Джеком Брауном, а в дни матчей вообще игнорировал его. Когда «Доджерс» играли на поле «Шей-стэдиум», Джек сидел в нескольких рядах позади дагаута гостей и болел за сына, который не знал о его присутствии, да и не переживал по этому поводу.
Сейчас эту фамилию носит только один Коуфакс. У него нет детей, нет близких родственников, а мать и отчим умерли. Смерть его сестры в 1997 году оказала большое влияние на человека, который с трудом переживал уход друзей и других игроков своей эпохи. «Люди по-разному реагируют на смерть», — говорит О’Мэлли. — «Сэнди воспринимает её очень, очень, очень тяжело».
У него есть небольшой круг близких друзей и много приятелей, которые, кажется, всегда находятся на расстоянии одного или двух телефонных номеров. «Это звучит странно, но он очень домашний человек, — говорит Келешиан, — и в то же время он кочевник».
Список его адресов с тех пор, как он закончил играть в бейсбол, похож на каталог кемпингов компании Kampgrounds of America: Норт-Эллсуэрт, Мэн; Темплтон и Санта-Барбара, Калифорния; Айдахо; Орегон (где у его второй жены была галерея); Северная Каролина (где он и его вторая жена держали лошадей); Веро-Бич. Не говоря уже о длительных поездках на Гавайи, в Новую Зеландию и Европу. Этой весной он искал новое место, чтобы провести лето, и положил глаз на сельскую Новую Англию. «Он мало говорит о своих планах», — говорит Бобби Маккарти, друг Коуфакса и владелец ресторана в Веро-Бич, который тот предпочитает посещать закрытым. — «Утром мы сидим в ресторане, а вечером я вижу, что он на матче «Метс» в Нью-Йорке. А ведь он ничего не говорил о том, что собирается туда. Но это же Сэнди».
В 8:30 утра в воскресенье я присутствую на службе в Зале Сэнди Коуфакса в Доджертауне. Рядом игроки и тренеры в прекрасной белоснежной форме, но Сэнди среди них нет. Каждое воскресенье «Доджерс» прославляют Иисуса Христа в помещении, названном в честь величайшего бейсболиста-еврея в истории. Снаружи на стене висит фотография молодого Коуфакса, он улыбается, словно удачной шутке.
Дон Саттон, уроженец Клио, что в Алабаме, попал в Главную лигу бейсбола в 1966 году, когда ему исполнился 21 год. Он попал туда как раз вовремя. Его первый сезон в лиге стал последним для Коуфакса. «Я видел, как он одевался, как давал чаевые, как вёл себя, и я понял, что именно так должен вести себя игрок Главной лиги бейсбола», — рассказывает Саттон. — «Он был звездой, но не чувствовал себя ей. Такой дар есть у немногих».
Томми Хаттон, выросший в Лос-Анджелесе, также дебютировал за «Доджерс» в 1966 году, выйдя на поле в девятом иннинге на первую базу, когда Коуфакс завершал победный матч с «Питтсбургом». Сейчас Хаттон работает комментатором на играх «Марлинс». «Я никогда этого не забуду», — говорит он. — «После игры он подошёл и поздравил меня. С тех пор я всегда старался поздравить парня, выходившего на свою первую игру».
Я стою в туннеле под трибунами позади домашней пластины на «Доджер-стэдиум» ясным летним вечером 1988 года. Коуфакс находится примерно в 75 футах передо мной, сидя на складном стуле, пока «Доджерс» чествуют Саттона, провожая его на пенсию перед началом игры с «Брэйвз». Когда мероприятие заканчивается, Саттон и его гости — среди них бывшие игроки «Доджерс» Рон Сей и Стив Гарви — проходят мимо меня к лифту, которые доставит их в ложи. Все, кроме Коуфакса. Его уже нет. Исчез. Позже я узнаю, что как только церемония закончилась, он поднялся с кресла и бодро зашагал к дагауту «Доджерс», затем на парковку, а после просто скрылся в ночи. «Это Сэнди, — сказал один из сотрудников офиса команды, — мы зовём его Призраком».
Я в поисках привидения. Я никогда не видел, как Коуфакс подаёт, не чувствовал, как он околдовывал Америку. Мне было всего шесть лет, когда 18 ноября 1966 года он вошёл в зал Шань-Шуй отеля Реджент Беверли Уилшир, чтобы объявить о своём уходе из бейсбола. То, что я пропустил его гениальность, лишь усиливает очарование. Для меня Коуфакс это черно-белые кадры кинохроники, снятые с высоты за домом, и неисчерпаемый запас статистических данных на грани бессмыслицы. Один из моих любимых фактов: каждый раз, когда Коуфакс выходил на поле, вероятность того, что он сыграет шатаут, была в два раза выше вероятности того, что он попадёт мячом в отбивающего.
Коуфаксу было 30 лет, когда он ушёл. Женщины на пресс-конференции плакали. Репортёры аплодировали ему, а затем выстроились в очередь за автографом. Весь мир, включая его товарищей по команде, был потрясён. За последние 26 дней своей карьеры, включая поражение в Мировой серии 1966 года, Коуфакс выходил на поле семь раз и провёл пять полных победных матчей с ERA 1,07. Он второй год подряд выиграл для Лос-Анджелеса Национальную лигу, проведя полный матч после двух дней отдыха. Все знали, что он играл с травматическим артритом левого локтя, но насколько плохо всё было, когда он играл ТАК?
Всё было очень плохо. Коуфакс не мог выпрямить левую руку, она была изогнута словно скобка. Ему пришлось просить портного укоротить левый рукав на всех пиджаках. Он практически не пользовался левой рукой, когда ему не нужно было бросать мяч. В плохие дни ему приходилось выгибать шею, чтобы наклонить лицо к левой руке и побриться. В самые плохие дни он брился правой рукой. Он по-прежнему держал вилку в левой руке, но иногда ему приходилось наклоняться ближе к тарелке, чтобы еда попала в рот.
Несколько раз за сезон ему в локоть кололи кортизон. Его желудок постоянно выворачивало от коктейля противовоспалительных препаратов, которые он глотал до и после матчей, и которые, как он однажды сказал, «на горки сгибали его вдвое». После каждого матча он на 30 минут погружал локоть в ванну со льдом, а рука находилась в специальной трубке для защиты от обморожения. И даже после этого она опухала и становилась на дюйм толще. Он не мог продолжать так и дальше, когда врачи сказали, что не могут исключить вероятность навсегда лишиться возможности пользоваться рукой.
Не все были шокированы, когда Коуфакс ушёл. В августе 1965 года он пригласил Фила Коллиера, журналиста из The San Diego Union-Tribune, встретиться с ним в комнате рядом с раздевалкой «Доджерс». Коуфакс и Коллиер часто сидели рядом во время чартерных рейсов, которыми летала команда, и болтали о политике, экономике или литературе. «Следующий год будет последним», — сказал тогда Коуфакс. — «Эта чёртова штука распухает. Я ненавижу пить таблетки. Они замедляют мою реакцию. Я боюсь, что чей-то лайн-драйв прилетит мне в голову».
Коуфакс больше никому об этом не говорил, и с Коллиера он взял обещание не печатать эти слова. Так это стало их маленьким секретом на весь сезон 1966 года. Когда «Доджерс» отправились в Атланту, Коллиер шепнул ему: «Это твой последний раз здесь». И именно так Коуфакс провёл этот сезон, так, будто он никогда больше не пойдёт этим путём. Он выиграл рекордные для себя 27 матчей, доведя общий результат последних шести лет карьеры до 129 побед при 47 поражениях. В его карьере было 11 побед и только 3 поражения в матчах, закончившихся со счётом 1:0. В 1965 и 1966 годах он выиграл 53 матча и проиграл только 17 в составе клуба, набравшей меньше ранов, чем любая команда Национальной лиги за исключением двух.
«Он величайший питчер из всех, кого я видел», — говорит Эрни Бэнкс, член Зала славы. — «Я до сих пор вижу этот потрясающий кервбол. У него была очень большая дуга и он никогда не падал в землю. У кервбола Сэнди было гораздо больше вращения, чем у других — мяч, вылетая из руки, вращался как фастбол, а его фастбол был ориентирован только на страйкауты. Мяч «подпрыгивал» в конце, а бьющий взмахивал на полфута ниже него. Чаще всего мы знали, что будет, потому что он поднимал руки ближе к голове, когда бросал керв, но это не имело значения. Даже если бы он называл свои подачи, вы не могли бы попасть по ним».
Коуфакс был настолько хорош, что однажды записал послематчевое шоу с Вином Скалли до начала игры. Он был настолько хорош, что реливеры проводили ночь перед его выходом на горку так, как моряки ведут себя во время увольнения на берег. В одном редком случае, когда Коуфакс не смог провести на поле свои привычные девять иннингов — в среднем 7,64 за игру с 1961 по 1966 год — менеджер Уолтер Олстон вышел на питчерскую горку, пока в буллпене разминался страдающий от похмелья Боб Миллер.
— Как ты себя чувствуешь, Сэнди? — спросил Олстон.
— Я буду честен с тобой, — ответил Коуфакс, — я чувствую себя лучше, чем тот разминающийся парень.
Когда 17 ноября 1966 года Коллиер вернулся домой с ледового шоу Ice Capades и его встретило сообщение от няни, что «мистер Коуфакс пытается дозвониться до вас уже пару часов», он точно знал, о чём пойдёт речь. Он перезвонил Коуфаксу.
— Утром я соберу пресс-конференцию. — сказал Коуфакс. — Сейчас тебе нужно что-то от меня?
— Сэнди, я написал эту историю несколько месяцев назад. — ответил Коллиер. — Она лежит в моём столе. Мне нужно лишь позвонить и сказать, чтобы её опубликовали.
По словам Коллиера, это была самая большая статья, которую он когда-либо писал. Её разместили на первой полосе с таким заголовком, словно речь шла о конце Второй мировой войны.
Я узнал номер домашнего телефона Коуфакса в Веро-Бич, но не решаюсь набрать его. Даже издалека я ощущаю силовое поле, которое он сгенерировал вокруг себя. Пробить его таким звонком означало бы неминуемую катастрофу. Я читал, что Коуфакс так ненавидел звонки в дни матчей, что прятал телефон в духовку. Баззи Баваси, генеральный менеджер «Доджерс», присылал ему домой телеграммы со словами: «Пожалуйста, позвоните».
Я не звоню. Чувствую себя археологом, который осторожно приоткрывает тайну с помощью кисте и ручных инструментов. Я заручаюсь помощью друзей Коуфакса. Теперь я понимаю, почему люди, с которыми я говорю, переживают. Они спрашивают: «Сэнди знает, что вы занимаетесь его историей?» Будто бы говорить о нём само по себе нарушает его кодекс чести.
В Порт-Честере в штате Нью-Йорк живёт 58-летний Дэвид Сакс, который летом 1954 года был в лагере Чи-Ван-Да в Кингстоне. Коуфакс, уроженец Бруклина, был его вожатым. «Он был красивым, крепким парнем. Отличным спортсменом, за которым гонялись профессиональные скауты», — рассказывает Сакс. — «Мне тогда было 13. Ему 18. Мы все были в восторге от него. Но даже тогда было ощущение, что он хотел, чтобы вокруг не было такой суеты».
Саксу понадобился день на раздумья, прежде чем он согласился поделиться парой фотографий из лагеря, на которых запечатлён подросток Сэнди Коуфакс. «Зная, какой он…», — поясняет Сакс. Он ни разу за 45 лет не видел его и не разговаривал с ним. Однако, периодически ему снятся сны о том, что они снова рядом.
В Веро-Бич, где Коуфакс сейчас проводит большую часть своего времени, жители города предпочитают не произносить его имя, когда встречаются в публичном месте. Они говорят: «Здравствуйте, мистер К.» или «Здравствуйте, мой друг», вместо того чтобы давать наводку туристам и рисковать создать одну из тех ситуаций, которые Коуфакс так не любит.
«У Сэнди очень спокойный характер», — говорит Гараджола, президент благотворительной организации, помогающей бывшим игрокам, попавшим в тяжёлое финансовое положение или имеющим проблемы со здоровьем. Он иногда звонит Коуфаксу и просит его поговорить с особенно страдающими людьми. «Он не может этого понять», — рассказывает Гараджола. — «Он скромный. Он спрашивает, почему они хотят поговорить с ним. Это член Зала славы во всех смыслах. Его влияние огромно. Вы об этом не узнаете, я не узнаю, но тот, кому он помогает, будет об этом знать. Прежде всего я буду помнить его за те чувства, которые он испытывает по отношению к другим игрокам».
Был такой аутфилдер Джим Барбьери, пришедший в «Доджерс» по ходу сезона 1966 года, когда команда боролась за титул. Он так нервничал, что разговаривал сам с собой в душе, а однажды его вырвало прямо в раздевалке. В один из дней Коуфакс показал на сидящего в дагауте Барбьери и сказал Рону Фэрли: «Я отвечаю перед такими ребятами, как он. Если я буду хорошо бросать и дальше, то смогу удвоить его заработок». Коуфакс имел ввиду премиальные за победу в Мировой серии. До конца того сезона он одержал ещё восемь побед при двух поражениях. В период с 1963 по 1966 год в сентябрьских матчах на его счету было четырнадцать побед при двух поражениях и показатель ERA 1,55.
В начале сезона 1966 года телекомпания предложила Коуфаксу 25 тысяч долларов за то, чтобы их камеры следили за ним на поле и за его пределами. Коуфакс ответил, что согласится на это за 35 тысяч при условии, что эти деньги будут поделены поровну между всеми игроками и тренерами «Доджерс»
Коуфакс каждую зиму посещает благотворительный ужин, который Гараджола организует в Нью-Йорке, и всегда собирает самую большую толпу желающих получить автограф. «Я вырос в Бруклине», — говорит Лестер Маркс из компании Ernst & Young, которая оплатила стол Коуфакса в этом году. — «Я был завсегдатаем «Эббетс-филд». Мне 52 года. Я думал, что увидеть, как Сэнди Коуфакс подаёт, было самым захватывающим событием в жизни, но встреча с ним во взрослом возрасте произвела ещё большее впечатление. Мои гости были потрясены тем, какой он простой в общении джентльмен».
После ужина в этом году я пошёл через переполненный зал к столику Коуфакса, но увидел, как он двигается к ограждённому месту на сцене. Он позировал для фотографий с ребятами из Томс-Ривер в Нью-Джерси, выигравшими чемпионат детской лиги. Позднее он снова ушёл, на этот раз для того, чтобы провести вечер на Манхэттене с питчером Элом Лейтером, бейсбольным протеже Коуфакса.
Я должен упомянуть, что несколько лет назад встретил Коуфакса, ещё до того, как начал поиски того, что заставляет его перебираться с места на место. Я был в Доджертауне, стоял возле ряда из шести питчерских горок, примыкающим к зданию раздевалки. Священная земля, как называл её бывший питчер «Доджерс» Клод Остин, так как именно здесь Бранч Рикки повесил свои знаменитые струны, ограничивавшие страйковую зону, в которую бросали все питчеры команды — от Дона Ньюкомба до Коуфакса, от Саттона до Орела Хершайзера. Коуфакс был настолько сырым новичком, что тренер питчеров Джо Беккер отвёл его на горку за зданием, чтобы он не опозорился перед товарищами по команде и болельщиками. Загорелый и худощавый, Коуфакс выглядел так, словно только что пришёл с набережной, чтобы посмотреть, как играют питчеры «Доджерс». Он был одет в сандалии, короткие шорты и рубашку-поло. Я сказал ему что-то об исчезновении высоких страйков. Коуфакс ответил, что ему не нужно было, чтобы подача называлась страйком, чтобы соперники взмахивали на неё битой. Когда я задал ему вопрос, не лучше ли стало бы для игры, если бы такие страйки засчитывали и сейчас, лицо Коуфакса напряглось. Я почти услышал, как в его голове зазвучал сигнал тревоги: «Это интервью!» Он вежливо, но с болью, улыбнулся, почти шёпотом сказал «я бы не хотел этого», и ушёл.
Когда рядом нет болтливых репортёров, этот пьедестал, который называется питчерской горкой, по-прежнему доставляет Коуфаксу огромное удовольствие. Он Джеймс Бонд среди тренеров питчеров. Его работа быстрая, чистая, стильная в своей недосказанности, и обычно выполняется в обстановке строжайшей секретности. Он обучал Дуайта Гудена из «Кливленда» и Чан Хо Пака из «Доджерс» кервболу, а Майка Хэмптона из «Хьюстона» уверенности в себе. Он убедил Кевина Брауна в том, что крутить задницей при броске это нормально. Научил Орела Хершайзера технике отталкивания ногой, после чего тот снял несколько шипов с пятки, чтобы ему было удобнее.
С 1982 года Коуфакс пытается научить своему кервболу клоузера «Метс» Джона Франко. «Я не могу этого сделать», — говорит Франко. — «Мои пальцы недостаточно большие для такого хвата». Коуфакс был словно шаблоном питчера, созданным Богом: мышцы спины как у ярмарочного борца, длинные руки и пальцы, придающие дополнительное вращение броскам. Бейсбольный мяч находился на уровне верхней части его левой лодыжки, когда он тянулся назад перед броском, словно товарный поезд на подъёме, перед тем как бросить вес и силу своего тела вперёд, в сторону дома.
Его кервбол был по-настоящему свирепым, потому что длинные пальцы позволяли ему закручивать мяч быстрее, чем кому-либо ещё. Большинство питчеров для создания вращения используют большой палец, толкая им мяч снизу вверх и сзади. Коуфакс мог ставить большой палец на верхнюю часть мяча, как направляющую — подобно тому, как баскетболист, бросающий в прыжке, использует свою свободную руку. Длинные пальцы делали всю работу, хлёстко выпуская мяч. В дни, когда он не подавал, Коуфакс любил просто держать мяч хватами для фастбола и кервбола, так как считал, что это хоть немного укрепляет мышцы и сухожилия его левой руки.
Коуфакс мог бы стать лучшим тренером питчеров современности, но не хотел заниматься работой, требующей много времени и присутствия на публике. Прижать его к стенке не легче, чем разлетающийся пух одуванчика. Уволившись с NBC в феврале 1973 года, он не брался за другую работу шесть лет, когда объяснил, что вернулся в фарм-систему «Доджерс» тренировать питчеров из-за некоторых финансовых проблем. В Главной лиге бейсбола он провёл двенадцать лет, но заработал всего 430 тысяч 500 долларов. Он упорно отвергает предложения от рекламщиков и пополняет свой бюджет участием в паре съездов коллекционеров спортивных карточек в год.
В 1980-х годах ему нравилось оставаться на периферии общественного внимания, работая с дочерними командами «Доджерс» в Альбукерке, Сан-Антонио или Грейт-Фоллс в Монтане, где он любил засиживаться допоздна, обсуждая подачи с игроками и другими тренерами. Ему нравится помогать молодым. В Грейт-Фоллс он разглядел потенциал одного правши, на которого в организации не возлагали больших надежд, считая его слишком вспыльчивым. «У него лучшая рука в команде, оставьте его», — сказал тогда Коуфакс. Он оказался прав, а тем парнем был Джон Веттеланд, более десяти лет остававшийся одним из самых надёжных реливеров лиги.
Коуфакс внезапно покинул «Доджерс» в феврале 1990 года. О’Мэлли думал, что делает ему одолжение, распорядившись директору фарм-системы снизить объём его работы в предыдущем сезоне, но Сэнди ответил: «Я просто думаю, что не зарабатываю столько, сколько вы мне платите». Он также был раздражён, когда один из бухгалтеров клуба вернул ему отчёт о расходах из-за какого-то пустякового повода. С тех пор Коуфакс работает от случая к случаю, готовый помогать только своим друзьям. Бейсбольный аналитик канала Fox Кевин Кеннеди, хранящий в бумажнике записку от Коуфакса, в 1993 году, в бытность менеджером «Техас Рейнджерс», пригласил его на весенние сборы команды. Коуфакс пробыл там неделю, настояв на том, чтобы на нём была не официальная форма «Рейнджерс», а простая футболка без символики и синяя кепка. «Ему очень понравилось», — рассказывает Остин, бывший тогда тренером питчеров команды. — «Каждый вечер мы собирались на ужин и до глубокой ночи говорили о бейсболе. В конце недели он сказал, что потрясающе провёл время. Я был поражён. Очень важным было то, что он признался в своих чувствах. Поверьте мне. Я готов подписаться под тем, что он скучал по игре. Но в то же время, после недели в бейсболе он был готов вернуться к обычной жизни. Этого ему было достаточно».
В прошлом году Коуфакс побывал в лагере «Метс» в Порт-Сент-Люси во Флориде по просьбе владельца клуба Фреда Уилпона, его партнёра по бейсбольной команды бруклинской школы Лафайетт, и Дэйва Уоллеса, тренера питчеров команды, с которым они пересекались в фарм-системе «Доджерс». Коуфакс сел перед рядом шкафчиков в раздевалке и начал говорить. Толпа вокруг росла, стягиваясь в плотный круг, словно бойскауты у костра. Коуфакс взглянул на левшу Эла Лейтера и сказал: «У тебя хорошая карьера. Ты играл в Мировой серии. Но ты можешь стать лучше».
— Я знаю, — ответил Лейтер. — Ты можешь мне помочь?
Коуфаксу это понравилось. Он показал Лейтеру как отталкивался от резины. Он спросил его о том, куда он целится конкретным броском. Когда Лейтер ответил, что он думает о внешней части зоны, Коуфакс прервал его. «Стоп!», — сказал он. — «Ты никогда не думаешь о внешней половине. Ты думаешь о точке в углу. Думай о том, как бросить мяч через задний угол пластины, а не в него».
Особенно Коуфакс подчёркивал, что Лейтеру надо бросать подальше от правосторонних бьющих. Он зарабатывал себе на жизнь фастболами во внешний угол. Лейтер говорил, что многие бьющие его времени ныряют к мячу, и предпочитал бросать каттеры поближе к их кулакам. Коуфакс показал ему как держать мяч подальше от хиттера, сдвинув место приземления правой ноги буквально на дюйм и позволив чуть меньше давить на мяч. Также Коуфакс поделился с ним уроком, который спас его карьеру, на освоение которого он сам потратил шесть лет: «Фастбол будет лучше, столь же живой и контролируемый, если убрать немного оборотов. Сделать его не таким грубым».
В 1961 году Коуфакс был питчером с ужасным контролем. К этому моменту в его активе было 36 побед и 40 поражений. Ему предстояло провести пять иннингов в тренировочной игре «Доджерс» против «Твинс» в Орландо, но другой питчер опоздал на свой рейс, и Коуфакс сказал, что попробует сыграть семь. Его сосед по комнате кэтчер Норм Шерри посоветовал ему чуть ослабить фастбол, бросать керв и атаковать свои любимые точки. Терять Коуфаксу было нечего, менеджер команды Уолтер Олстон и представители офиса были на другой игре. В этот момент зажглись софиты и зазвучал хор ангелов. У него получилось. Он провёл семь иннингов без пропущенных хитов, а позднее в своей автобиографии написал: «В тот день я вернулся домой совсем другим питчером».
Через несколько недель после беседы Коуфакса с игроками «Метс», взволнованный Уилпон подошёл к Лейтеру и сказал: «Не знаю, что ты сделал с Сэнди, но он хочет, чтобы у тебя был его домашний номер. Я никогда не слышал, чтобы он давал его кому-либо из игроков. Если ты захочешь поговорить с ним, просто позвони».
Лейтер говорит, что звонил ему три или четыре раза. «Я не знал, что делать», — вспоминал он. — «Не хотел звонить часто, чтобы он подумал, что я злоупотребляю нашей дружбой. С другой стороны, не хотел не звонить, чтобы он не решил, что я его отшиваю. Довольно деликатный момент. Но Сэнди очень крут». В возрасте 32 лет Лейтер провёл лучший сезон в своей карьере — 17 побед, 6 поражений, ERA 2,47. «Я принял его идею бросать по внешней части зоны», — говорит он. — «Те игры, когда я делал это чаще, стали одними из лучших в сезоне».
Коуфакс любит приезжать в Доджертаун незамеченным, паркуясь на дальней стоянке. Он заходит к О’Мэлли, если шторы в его офисе открыты, и смотрит за тем, как питчеры упражняются на священной земле. Он заметил, что на базе клуба, с тех пор как его купил Руперт Мердок, стало больше камер и микрофонов. Его это не радует.
Я беседую с Бобби Маккарти, другом Коуфакса из Веро-Бич, во время одного из выставочных матчей команды в Доджертауне. Ко мне заходит Дэйв Стюарт, ученик Коуфакса. «Мы говорили о Сэнди», — говорит Маккарти.
— Правда? — отвечает Стюарт. — Я только что видел его в офисе.
Я тут же вскакиваю, но, когда добираюсь до офиса, Призрак уже исчез. Я буквально чувствую в воздухе его эфемерный след.
Через несколько дней я получил официальное сообщение от человека, входящего в близкое окружение Коуфакса: «Он не хочет говорить. Он на том этапе жизни, когда ему всё равно, что о нём пишут. Он просто не хочет ничего говорить. Извините».
Я выпускаю последнюю пулю. Номер домашнего телефона. Последний раз столько мужества мне требовалось, чтобы пригласить девушку на школьный бал. Телефон звонит. Я помню условный код: автоответчик включён, если он в городе, и выключен, если нет. Телефон продолжает звонить.
Сегодня День открытия сезона 1999 года. Я стою перед домом на ферме Уинкампо. Точнее, перед тем, что от него осталось. Он сгорел дотла 22 дня назад.
Я смотрю на цементную яму фундамента, заполненную пеплом, мусором и обломками дымовой трубы. Со мной стоит Дин Харрисон, 45-летний медбрат, который вырос в Вест-Ориндже в Нью-Джерси, и болел за Коуфакса. Он купил участок здесь в прошлом году и живёт в доме дальше на холме. Когда во время зимних бурь у него пропадает электричество, он звонит в коммунальную компанию и говорит: «Линия Коуфакса отключилась». Они точно знают где проблема. Харрисон знает историю этого места.
Коуфакс продал ферму Херберту Хейнсу из Уинна, штат Мэн, а тот через три месяца перепродал её Джону и Кей Кокс из Мар-Айленда в Калифорнии. Кокс сдавал его в аренду для проведения вечеринок. Ремонт там никто не делал. К тому времени, как Хендерсон купил её прошлой осенью, ферма была в ужасном состоянии. «Я хотел спасти её, — говорит он, — но опоздал лет на тридцать». В конце концов, он решил передать ферму в дар пожарному департаменту Эллсуэрта.
Когда 14 марта пожарные приехали сюда, сквозь остатки последнего снега проступала земля. Первое, что они сделали, это собрали для себя кусочки жизни Сэнди Коуфакса. Они подбирали половицы и доски, которыми были обшиты стены. Полицейский бросил в машину несколько выключателей, пару кранов от смесителя и несколько кирпичей.
После этого пожарные немного попрактиковались при помощи управляемого пожара. Они разбросали сено по старым деревянным полам фермы и подожгли его. Старый дом сгорел быстро, словно сухой хворост, даже не успев упасть на снег.
Когда огонь догорел, Келешиан забралась на пепелище и вытащила несколько древних гвоздей с квадратными шляпками. С собой она взяла и несколько углей, с помощью которых собиралась по памяти сделать два рисунка фермы — по одному для Энн и Сэнди.
Ранее весеннее солнце начинает опускаться за гору, окутывая меня своим теплом. Глубокую тишину Норт-Эллсуэрта нарушает лишь шёпот ветра в соснах и ещё голых ветвях буков, берёз и яблонь.
Фермерского дома больше нет, но я отчётливо представляю его себе. Флюгер на крошечном куполе, мансардные окна, крыльцо с крышей, белую вывеску под карнизом, где чёрными буквами выведено название «Ферма Уинкампо». Я слышу классическую музыку, звучащую из самодельных колонок. Чувствую запах ужина, разносящийся по уютному дому. Не имея перед глазами рецепта, Сэнди готовит бабушкины голубцы. Его окружают друзья, смех, свечение огня в печи, тепло стен, вдоль которых выстроились ряды книг. Он дома.
Сэнди Коуфакс всегда ненавидел, когда люди называли его затворником, и я понял, насколько они ошибались. Затворник не способен дать стольким людям уроки щедрости и милосердия, и дзен кервбола, которые преподаются всю жизнь.
Я мысленно перестроил его дом, и он стал прочнее и красивее. Почему бы мне не сделать то же самое, когда я пытаюсь оценить человека, который здесь жил? Должен ли каждый пробел быть заполнен, не оставляя нам места для частей, которые мы встраиваем сами? То, что мы не видим, может помочь нам сохранить его вечно молодым, верным себе, вдохновляющим.
Глядя на руины фермы Уинкампо у своих ног, я понимаю, что мне больше не нужен тот номер телефона из Веро-Бич. Я нашёл Сэнди Коуфакса.
P. S. Сэнди Коуфакс позвонил мне после того, как я написал эту статью, но до того, как она вышла в Sports Illustrated. Мы долго разговаривали, в основном о студенческом баскетболе. Он вежливо объяснил мне, что не хочет давать интервью, или чтобы его цитировали. Как ни странно, я был рад этому. Мне нравится находить суть человека через людей, с которыми он соприкасался, и места, где он бывал. Увлечённый его карьерой и впечатлённый его честностью, я долгие годы хотел написать эту историю, и она по-прежнему остаётся одной из моих любимых.