«Когда вернулся в Россию, меня много кидали и обманывали». Честное интервью Кости Цзю, который ведет сына к чемпионству

Про Австралию, проигрыш на Олимпиаде и суды.

Костя Цзю – первый и пока единственный российский боксер, который стал абсолютным чемпионом мира. В ноябре 2021-го было ровно 20 лет с момента боя против Заба Джуды, в котором Цзю и объединил все главные титулы. Сейчас дело Кости продолжает сын Тимофей – обязательный претендент на пояс WBO, а 17 ноября разгромно победил крепкого соперника.

Цзю-старший же теперь промоутер: он хочет привить России культуру платных трансляций (первый турнир показывали только на Amediateka) и говорит, что для успеха в этом бизнесе нужна система, которой еще нет. В интервью каналу «Руки Выше» Костя рассуждает не только о нынешнем, но и вспоминает прошлое:

• Как рос в Свердловской области, дома не было горячей воды, а первый зал находился в котельной;

• Как первый тренер заставил убивать куриц, чтобы пробить Костю на мотивацию, а через полтора месяца Цзю выиграл первенство Европы;

• Почему рад, что не выиграл Олимпиаду-1988;

• Как поехал в Австралию, подписал первый контракт и в итоге проиграл в суде $8 млн;

• Почему уступил Рикки Хаттону и ушел из бокса;

• Как вернулся в Россию и его тут же начали кидать. 

«Помогло то, где я находился: маленькая дыра. Это закаляет, ты из этого хочешь выйти»

– Мы сейчас в зале в центре Москвы, в котором есть абсолютно все. У тебя в детстве, наверняка, такого не было. Свердловская область, город Серов…

– Бывшая котельная, пустой и маленький баскетбольный зал, высокие потолки, один мешок боксерский: это все, что было. В сентябре – полный зал, год проходит, в конце мая – 2-3 человека.

– Это естественный отбор?

– Да. На следующий год опять набирается группа из 30 человек, за год отсеивается, остается 2-3 человека. Есть группа ребят, который прошли весь путь вместе со мной. До сих пор дружим и общаемся. Они не достигли серьезных результатов, кандидатами в мастера спорта стали и все. Ну, может быть, это их судьба. Чем я отличался? Наверное, я больше всех хотел. У меня такая дурная вещь была в жизни: ни разу не опоздал на тренировку и ни разу не пропустил. Вот слово дисциплина – оно так вошло в мою жизнь. Мне очень сложно сейчас с этим жить. В том отношении, что я до такой степени строг к самому себе, что это мешает.

– Например?

– У меня есть такая фраза: «Даже смерть не является поводом опоздания на тренировку». И я ее везде ставлю. Ненавижу опоздания ни со своей стороны, ни со стороны других людей. Вот вы пришли вовремя – это хорошо.

– Почему бокс?

– Я был очень маленький. Для сравнения: мой младший сын, которому 7 лет в феврале, весит 38 кг. Моя первая весовая категория в 9 лет – 24 кг. Может быть, это одна из причин, почему я добился результатов. Изначально – постоять за себя, так как маленький, шустренький. Энергию надо было куда-то девать. И когда вот это все совпало, все пазлы сложились: дисциплина, занятость и цель – получилось.

– Почти любой маленький город в периферии, тогда еще советской – это место, в котором надо выживать.

– Если вспомнить то время, у нас ничего не было на полках. Везде дефицит – это понятно, но там вообще ничего не было. Поэтому сложно выживать. Если мы говорим про родителей, то они жили как все, то есть никак. Что я имею в виду? От зарплаты до зарплаты, от заема какого-то, потом выплачиваешь. Когда я начал уже зарабатывать, все круто поменялось, потому что моя зарплата – это зарплата родителей, умноженная на 2-3, можно было дышать. Когда оказался в сборной, появились определенные привилегии: в 18 лет получил 3-комнатную квартиру, тогда же дали возможность купить первую машину по госцене. В 18 лет машина и квартира – это вроде такая хорошая сторона, но никто не видит другую: чтобы до этого дойти, нужно много сделать.

И вот тут как раз помогло то, где я находился: вот эта маленькая дыра. Потому что это воспитывает характер. У нас не было горячей воды дома, нужно было ходить мыться раз в неделю в баню. Папа хорошо был на заводе, он мылся каждый день. Металлургический завод, копровый отдел, слесарь, его не узнать, пока он не помоется, потому что черный всегда. Соседи, маленькая 3-комнатная квартира, где у нас одна комната 16 квадратов. И это все закаляет. Ты из этого хочешь выйти.

«Мысли, что я не хочу убивать цыплят, перебороли мое настроение, что я не хочу тренироваться. Куриц, правда, пришлось убивать все равно»

– У тебя все достаточно быстро завертелось. И юниорская сборная, и первенство мира, и чемпионаты мира.

– Было несколько моментов в моей начальной карьере, когда я очень сильно уставал, и были моменты, когда я чуть не бросил бокс. Особенно, когда попал в сборную в 16 лет.

– Что это за моменты?

– Думаю, что это формирование характера прежде всего. И в этом очень сильно мне помог первый тренер Владимир Цезаревич Черня, который нашел правильный подход. За месяца полтора до первенства Европы мне все надоело, я устал. И он придумал моральную перезагрузку для меня. Мы приехали в тренировочный лагерь. Он мне говорит: «Тренироваться не будем, отдыхай, балдей. Зарядку делай по утрам. Кстати, я купил цыплят, расти, в конце лагеря будем кушать». Я говорю: «Ну, здорово». Он сказал: «И, кстати, ты их будешь резать». Я до этого птиц даже из рогатки не бил. И для меня вот этот стресс, что я должен убить, а мне еще 15 лет. Я должен перерезать горло курице.

Мысли, что я не хочу убивать цыплят, перебороли мое настроение, что я не хочу тренироваться. И захотел тренироваться. Куриц, правда, пришлось убивать все равно. Вечером Черня пришел, дал нож и ушел, сказав, что надо отрезать им головы. Слышал же историю, когда перерезаешь курице голову, она бегает? Чтобы она не бегала, мне пришлось ее схватить, положить в кастрюлю и закрыть. Это неприятное ощущение. Через месяц я выиграл первенство Европы первый раз.

– Много говорим именно о боксе, о твоей дисциплине, о том, что ты больше всех хотел. Но фактически это лишает ребенка детства.

– Да.

– У тебя оно было или нет?

– Оно было другое. С 11 лет подъем в 5:30 утра каждый день. Конечно, были и дискотеки в 15-16 лет. Были моменты, когда я мог не тренироваться, но подъем в 5:30 утра независимо от чего-либо. Я к этому привык с 11 лет.

– Все это привело тебя к Олимпиаде 1988 года. Но там ты проиграл в четвертьфинале.

– Слава богу, что я не выиграл Олимпиаду. Смешно, да? Причина этого ответа – потом опять же узнал: корейское правительство назначило миллион долларов тому, кто выиграет Олимпиаду. А так как у меня часть была корейская, я мог бы получить миллион долларов в 1988-м, в 18-19 лет. Все поменялось бы в моей жизни. У меня были бы проблемы с правительством. Я бы наверняка уехал в Корею как профессионал. Все бы по-другому сложилось в моей жизни. И есть такое слово destiny – судьба, она направляла меня в другой путь.

– Тем не менее в твоей внушительной коллекции не хватает как раз олимпийского золота. Это сожаление?

– Определенное. Есть наши многие великие спортсмены: чемпионы России, мира, Европы, Олимпийских игр, чемпионы мира среди профессионалов. Мне не хватает только олимпийского золота. К сожалению, оно уже никогда не сможет быть у меня. Я сожалею, но это судьба.

– Почему в итоге не поехал на вторую Олимпиаду? Понимаю, что был переход в профессионалы, но обычно люди задерживаются, потому что видят золотой огонечек в конце и понимают, что есть перспектива взять Олимпиаду, остаются на вторую и на третью.

– А я не увидел это. То предложение, которое я получил, превышало все. И даже дело не в финансах, это не такие большие деньги были, а как возможность быть самим собой. Мне очень понравилась Австралия. То предложение, которое получил, как я его получил, меня очень вдохновило.

«В суде в Австралии проиграл больше 8 млн долларов. Негатив – что проиграл, позитив – я неплохо выучил английский»

– После Олимпиады твоя карьера развивается, ты стал сильнее как любитель, а параллельно разваливается страна. Как ты воспринимал развал Советского Союза?

– Я все еще выступал за Советский Союз. Развал шел, и он произошел после последнего чемпионата мира – в 1991 году. Я единственный, кто выиграл там. Вот то непонятное состояние и ощущение, за кого ты будешь выступать – это была еще одна из причин переехать.

– Предложение поступило после сиднейского чемпионата мира. В чем главная сложность, оставляя страну, в которой ты вырос, уезжать в неизвестность?

– Я ехал работать. Когда было первое предложение, думал, что 3-5 лет поработаю, а потом вернусь. Никогда не думал, что мне так понравится страна. Она меня приняла за родного. В 1995 году мне дали уже гражданство. За 3 года я стал гражданином страны с нуля: без языка, без связей. Одна из причин, почему меня так полюбили, меня приняли своим.

– Жизнь в Австралии: что это такое?

– Продолжение большой работы в том же формате, какой и был здесь, только намного сложнее. Freedom – свобода. Свобода твоих мыслей. Я научился отвечать за самого себя, за свои действия. Я научился быть главным в своей команде. Это интересно. Ты хозяин самого себя. Все было путем ошибок и проб, проб и ошибок. Вставал на грабли. Когда ты не понимаешь языка, сложно. Я старался быстро выучить. Незнание законов, подписанный первый контракт и судебные дела из-за этого – все это имело значение.

– Что было в том самом контракте, который ты подписал?

– Один пункт, из-за которого все произошло. Есть такое слово option – выбор. Я пришел, когда закончился контракт. Мне говорят, что у меня трехгодичный контракт с двухгодичной пролонгацией. Я пришел к юристам и сказал, что не хочу продлевать, они ответили, что могу этого не делать. Я разорвал контракт и судился. Проиграл суд, проиграл апелляцию, проиграл еще одну апелляцию. Причина – потеря прибыли промоутера на том, на чем он мог бы заработать.

– То есть учитывались потенциальные твои бои по тому контракту?

– Конечно. А так как я уже стал чемпионом мира… Негатив – я проиграл суд, а позитив заключался в том, что я неплохо выучил английский язык.

– Суд ты проиграл на внушительную сумму.

– Больше 8 миллионов долларов. Был момент, когда я чуть ли не стал банкротом. В 1995 году меня засудили, а вердикт пришел в 1997-м – сразу после того, как я проиграл Филлипсу. У меня все наложилось: проиграл бой, все спонсоры ушли, проиграл суд. У меня было очень тяжелое время.

– На момент проигрыша в суде у тебя уже были такие финансы, чтобы отдавать по контракту?

– Нет, не 8 миллионов долларов. Определенные финансы были, но не такие, конечно.

– Как выходить из ситуации?

– Постепенно. Я потом опять судился. Засудил юриста, который дал мне совет. И то же самое было: он проиграл суд, подал апелляцию, проиграл апелляцию, подал еще одну, так шло еще года 2-3. Я где-то половину суммы смог вернуть, но остался никому не должен. Самое главное в этой ситуации, что я смог найти в себе силы прийти к тому человеку, промоутеру первому, Биллу Морди, и извиниться за то, как я поступил, потому что считал себя правым во всем. А неправота моя заключалась в том, что я разрушил большую систему своим уходом. Я пришел к нему и извинился. Мы посидели и остались друзьями. Так жизнь сложилась, что через 3 месяца он умер. Самое главное для меня – осадок на сердце не остался.

«В бою с Хаттоном понял, что больше не готов умирать. Потом в себе не мог найти объяснение: что ты не смог этого сделать, ты сломался где-то»

– Абсолютное чемпионство – это максимально значимый этап карьеры. Как сейчас вспоминаешь то, как пришел к этому?

– Выиграл бой у Заба [Джуды], годовщина вот недавно была – 20 лет, мы выступали в MGM. Я в гостинице, все пояса мои, жил наверху, не помню на каком этаже. Поднимаюсь, а Лас-Вегас же всю жизнь живет не останавливаясь. Подхожу к окну, там балконов нет, город горит, все горит, и ощущение внутри тебя: «This world is mine». Это все принадлежит тебе. Ощущение вот этого кайфа, что это все твое. Весь мир твой.

– Есть ли имя, с которым ты не встретился по ходу карьеры и жалеешь об этом?

– Думаю, что было бы очень здорово выступить с Оскаром Де Ла Хойей. Следующим после Винса Филлипса должен был быть бой с Оскаром. Де Ла Хойа тогда еще был с Бобом Арумом, и у меня контракт был с Боб Арумом. Но так как бой я проиграл, меня убрали. Жестко, жестоко все происходит. Любят победителей, не любят проигравших. Поэтому проиграл – все с нуля начинаешь.

– Оскар тут возвращается в выставочные поединки. Может быть еще возможно?

– Знаешь, я умею отвечать за свои слова. Я обещал маме, что она больше не увидит меня на ринге. Этого для меня достаточно.

– Если представить, что нет слова, данного маме – какой гонорар?

– 20 миллионов долларов. Тогда можно думать и разговаривать. Почему? Я объясняю так. Мы живем в другом мире сейчас.  Я понимаю, откуда генерируются эти деньги. Это не просто я придумал так. Я знаю, что это можно заработать. Я знаю процент продаж в Австралии, в Америке. Я все прекрасно понимаю, как это происходит, мировые права как продаются, спонсорские пакеты. Поэтому это не сумма из головы, это реальная сумма, которую я мог бы заработать. Но даже за эту сумму я не соглашусь.

– А какой был максимальный гонорар у тебя в карьере?

–  Около 7-8 миллионов.

– Рикки Хаттон – заключительный бой в твоей карьере. Что получилось у него и что не получилось у тебя?

– У меня не получился бой так, как должен был. И без всяких оправданий в свою сторону, он был злее в тот момент, голоднее, чем я. Я могу назвать совокупность нескольких факторов. Один из них – это бой в 2 часа ночи, а я не готовился к нему в это время. Это стратегическая ошибка всей моей команды. Второй момент – я уже наелся всем этим видом спорта и не было того адреналина, который позволил бы мне поднять это все. Сгонка веса тоже повлияла. Это все небольшое, не имеющее громадного основополагающего значение. Все помаленьку наложилось. И еще был один момент внутри меня самого: между 11-м и 12-м раундом я понял, что больше не готов умирать. Это прострельнуло мне в голову, и я не понял тот вопрос, который мне задал тренер: «Готов ли я продолжать?» Я просто промолчал и ничего не ответил. Для него это послужило фактом, что пора останавливать бой.

– Как раз хотел спросить, что происходило в перерыве между последними раундами.

– «Are you ready?» и мое молчание. В другой момент я бы просто был взбешен этим вопросом. И для тренера, знавшего меня уже много-много лет, это послужило ответом, что не готов.

– И ты согласен с его решением?

– Ты не представляешь, сколько раз я задавал себе этот вопрос. Но через какое-то время случайно моя мама встретилась с тренером и сказала: «Спасибо, что остановил бой».

– После этого ты решил уйти.

– Нет. Я не готов был уйти, а не нашел решение, чтобы сказать, что готов продолжать. Это разные вещи для меня. А потом я пообещал маме.

– Какой это все временной промежуток занимало?

– Несколько лет.

– То есть ты терзался еще несколько лет?

– Очень долго. Я не мог найти мотивацию опять выкладываться полностью на 100%.

– Вернуть пояса.

– Для чего? Известность, слава, деньги?

– Статус.

– Статус какой? Я не думал, что проиграю бой, поэтому заранее мы уже организовывали мероприятие по приезду в Австралию. Но, во-первых, состояние ужасное. Я отменил рейс и взял билет на другой. Но меня все равно встречало 2-3 тысячи человек. Откуда узнали? И после этого у меня было несколько публичных выступлений, я читал мотивационные лекции, а в себе не мог найти объяснение: что ты не смог этого сделать, ты сломался где-то. Я искал эту причину. И одна из главных – я не готов был больше умирать на ринге.

«В первом зале в России у меня должен был быть процент с занимающихся. Но после конфеток девочки-бухгалтеры показали мне всю раскладку»

– Возвращение в Россию в 2009-м. Ты приезжал в новую страну, совершенно не ту, из которой уезжал.

– Я никогда не жил в Москве до этого. Основная сложность – определенная наивность. В Австралии я заключал договоры, подписывал контракты. Здесь у нас все на рукопожатиях, которые не работают. Меня очень много кидали и обманывали.

– Как?

– Просто не платили.

– За что, например?

– Первый зал, который у меня был, мы заключили определенный договор. На его основании я должен был получить определенные деньги, процент от количества людей. Вроде все правильно, но оказалось, что это не совсем правильно. Там было две организации: одна – школа бокса, а вторая – школа кикбоксинга. И все прописывалось не на школу мою, а на школу кикбоксинга. Я смотрю, люди ходят, а отчетность совсем другая. Но они не поняли, что с бухгалтерами-девочками можно общаться по-другому, после конфеток они показали мне всю раскладку. И тут я увидел, что двойная бухгалтерия. Welcome to Russia. И таких очень много моментов было.

У меня были частные уроки. Ко мне приходит человек, хозяин банка, говорит: «Давай позанимаемся?»  Я говорю сумму, в тот момент где-то 10 тысяч. Мы потренировались, он дает мне после занятия 10 тысяч рублей. Я говорю: «Ты серьезно? 10 тысяч долларов». Я ему отдал эти 10 тысяч рублей и попросил громадное одолжение, чтобы мы никогда больше не встречались с ним.

– Возвращение в Россию ознаменовало и тренерскую карьеру. Как выглядел процесс работы с Александром Поветкиным?

– Я получал удовольствие в тот момент. Это тоже был этап моей жизни здесь. Мне нравилось то, что я делаю. Расстались мы по той же простой причине – у нас не было договора. У нас был словесный, как здесь любят делать, shaking deal. Я не знаю причины. Мы встречались, у нас дружеские отношения, что с Денисом Лебедевым, что с Санькой. Просто так получилось.

– Что именно было?

– Я очень требовательный – в том отношении, что я делаю. У меня есть определенные правила. Не все эти правила устраивали другую сторону, организаторов.

– То есть вопрос не в спортсменах?

– Думаю, что нет.

– Как произошло расставание с Поветкиным? Помню, что перед его боем с Кличко тебя спрашивали, будешь ли ты присутствовать на поединке, ты сказал, что нет, и существует обида.

– В тот момент была определенная обида, потому что мы готовились, тренировались. Назначается бой с Кличко, и мне не звонят. А так как у нас был договор на руку, то у меня нет никаких претензий, так как у нас был fight on fight deal. И меня просто не пригласили, и с того момента мы расстались.

– В чем заключалась твоя задача во время работы с Поветкиным?

– Подготовить его к бою на 100%. Как я видел свою роль: полный наставник подготовки, который отвечает и за физическую форму, не ведет ее, но отвечает за нее. Если бы я это не знал и не умел, это другое дело. Но был человек, который был ближе, друг его, с которым они тренируются. И их не всегда устраивало. Сашку не всегда устраивало, как я их мучил. Я очень жесткий в этом отношении.

– Как долго длилась твоя обида?

– Мы не маленькие дети. У меня нет никакой обиды ни на Сашку, ни на того парня. Так жизнь устроена, есть слово «судьба», я в нее так сильно верю. Потому что после у меня появились другие дела. У меня сейчас двое деток маленьких появилось. Не знаю, как в тот момент я смог бы разорваться. Вот все, что случается в жизни, значит так должно быть.

«Сложность для сына – постоянное сравнение со мной. Папа был абсолютным, ты должен стать абсолютным. Он ничего никому не должен»

– Ты видел, что твой старший сын – Тим – станет боксером?

– Ему было лет 13, когда он спросил, зачем я его отдал в футбол, если он рожден быть боксером. Он с рождения в зал приходил, постоянно тренировался и играл в футбол, неплохо играл. Потом я уже больше времени находился в России и отдал свой зал Tszyu Boxing Academy в управление сына. Он начал ходить, тренироваться, смотреть за залом. И его втянуло очень сильно в это дело.

Года 4 назад созвонились, и он задал вопрос, как я смотрю на то, чтобы он начал профессиональную карьеру. Я спросил, сильно ли он этого хочет. Ответ – да. Он видел мое состояние, он видел мои травмы, он знает, как это тяжело, он уже взрослый мальчик, он должен отвечать уже за свои слова. Я поддержал. Самое интересное, что второй сын мне сказал, что хочет заняться профессиональными выступлениями.

– Сколько ему?

– 22 года. Я поддержу, конечно, но это будет дополнительной изжогой моим родителям.

– Фраза Тима, что он рожден стать боксером, ты разделяешь ее?

– Да. Он родился в зале. Ему было года 1,5, у него есть фотография, где перчатки больше, чем его голова. Он находился в этой атмосфере, он был на моем бою, он знает: чтобы чего-то достичь, нужно очень тяжело работать.

– В чем для тебя сложность, когда сын боксер и идет по твоим стопам, и уже достаточно высоко забрался?

– Сложность не для меня, а для него. Это сравнение со мной постоянное. Папа был абсолютным, ты должен стать абсолютным. Он ничего никому не должен. Он должен это понять. Я думаю, что мы очень хорошо поговорили, и он понимает это. Он идет своей дорогой, это его путь. Поэтому, как он дойдет, посмотрим.

– У тебя есть определенные ожидания, связанные с ним, или как идет, так и идет?

– Конечно, хочется, чтобы он был чемпионом мира, как минимум. Что мне нравится, очень сильно нравится – он несет те ценности, которые я хоть немного воспитал.

– Его потенциальные чемпионские титулы будут воспринимать как успехи российского боксера или австралийского?

– Австралийского все-таки. Ему нужно приехать сюда, чтобы его почувствовали и полюбили здесь. Это нужно заслуживать. Он имеет русское гражданство, он тоже русский, но он здесь никогда не жил. Он родился даже не здесь, для него Австралия – это родная страна. Он русский, он это знает, но ему нужно пожить здесь, чтобы это почувствовать. Есть такая фраза – People Champion. В Австралии он именно тот, а здесь нет.

«Как промоутер я выкупил права на все свои бои, они принадлежат мне. В России, СНГ и Австралии – никто не имеет права показывать их»

– Теперь ты промоутер. Первый турнир прошел 13 ноября. В реалиях бокса в России, как в Свердловской области в советское время, нужно выживать, и очень часто это не получается.

– Везде стоят впереди финансы. К финансовой составляющей я привожу еще такую вещь – систему. У нас нет системного подхода к этой проблеме. Ребята не получают правильные гонорары, но они должны понимать, откуда они появляются. Для этого нужно быть медийным. Их должна знать каждая собака. Мы будем развивать новых спортсменов и поднимать новых звезд, которые должны сиять. Это хороший бизнес, который может приносить доходы многим людям.

– В России промоутерская деятельность убыточная.

– Но нет системы.

– И у тебя есть представление, что нужно для этого сделать?

– Я ее вижу. Мы создадим совершенно новый прецедент, совершенно новое направление спортивных трансляций. Потому что я хочу поменять систему, чтобы люди понимали, за что они платят. Они платят не только за то, что они получили удовольствие, посмотрев хороший бой или хорошую программу, они платят еще за то, чтобы наши спортсмены были известны.

– Система платных трансляций – абсолютная утопия для России.

– Нет. Почему?

– Ну не привыкли у нас покупать.

– Значит, будем обучать.

– Как?

– Делать так, чтобы по-другому никак не могли увидеть. В свое время как промоутер я выкупил все права на все свои бои, они принадлежат мне. На Россию и СНГ – никто не имеет права показывать мои бои. В Австралии никто не имеет права показывать. Например, сейчас сделали определенную рекламу моему сыну, и им нужны были небольшие фрагменты моих боев. Они запросили у меня официальное разрешение, подписанное двухсторонним договором и юристом, что я со своей стороны разрешаю показывать свои бои в такое-то время. Когда это будет узаконено у нас, мы постепенно будем продвигаться. У нас люди не привыкли платить. Привыкать надо. Мы живем в цивилизованной стране. Мы будем наказывать, если будут воровать.

– Сколько ты сам готов заплатить за условный бой Тайсон Фьюри – Деонтей Уайлдер?

– Сколько он будет стоить? 20-30 долларов? Я бы отдал. Для обычного человека в России, конечно, дороговато будет. Но у нас, к сожалению, привыкли получать все бесплатно. Так не должно быть. Если ты хочешь конфетку, ты должен заплатить за конфетку.

– Ты несколько раз сказал про судьбу. В чем она сейчас?

– Прежде всего, я здесь, в своей стране – это раз. Я опять в том деле, которое очень сильно люблю – это два. Сошлись пазлы. Чтобы осуществить мою следующую мечту, потребуется 10-15 лет. Первая мечта была в 11 лет, попасть на Олимпийские игры, она осуществилась через 8 лет. Следующую свою мечту я осуществил, когда стал абсолютным чемпионом, мне было 32. Следующая исполнится где-то в 60-65 лет.

Тимофей Цзю победил очень крепкого и стойкого японца. Сын Кости готов к бою за титул чемпиона мира

Фото: instagram.com/timtszyu ; РИА Новости/Игорь Уткин, Антон Денисов, Владимир Песня,Сергей Пятаков; Gettyimages.ru/Jed Jacobsohn / Staff, Chris Farina / Contributor, John Gichigi, Nick Laham, Cameron Spencer