Он делает наш спорт стильным: снимал Кокорина для Playboy, Аршавина заставил лезть на крышу
В перерывах летал с Собчак на джете.
Даже в 2019-м русские спортсмены обитают в дальнем закутке шоу-бизнеса. Супергероев, которых знает страна, минимум. Раз в год они могут появиться на обложке глянца и заключить мощный рекламный контракт, но классная упаковка, влиятельность и выстроенный имидж совсем не для них. Индустрия в стране (лиги, федерации, союзы) не делает ничего, чтобы двигать хедлайнеров и развивать свои болотца: вместо открытости и ярких движух у нас есть унылые РПЛ, Союз биатлонистов, федерация фигурного катания с чиновниками из советских кабинетов, которые считают, что медийность – зло.
Одним из тех, кто пытался выводить спортивных звезд на новый уровень, был журнал PROспорт. Один-два раза в месяц (в разные годы у журнала была разная периодичность) он выходил не только с мощными текстами (почитайте хотя бы про Хабиба из 2014-го или эксклюзив с Моуринью в 2006-м), но и с достойными фотосетами, которые неожиданно показывали Самедова, Кержакова и Аршавина такими, какими мировые медиа изображали Бекхэма (с поправкой на прически и одежду, конечно).
Съемка для журнала Esquire
Преображением занимался фотограф Иван Куринной – он до сих пор сотрудничает с футболом, но чаще снимает для стратосферы: Познер, Козловский, Петров, Ефремов, Саакашвили.
Александр Головин встретился с Куринным.
– Как-то год назад я снимал для рекламы Юру Дудя, и он вспомнил удивительную историю съемки времен PROспорта. Как он сказал, неудачной. Тогда я узнал, что это была неудача, ха-ха. Суть в том, что я поехал на съемку Бухарова в Казань и оставил дома паспорт. В аэропорту сходил в ментовку, там мне написали справку, что я забыл документ. С ней пустили в самолет.
Съемка была не ахти – еще Бухаров молодец, приехал в свитере с какой-то крупной надписью. Другой одежды нет. А это нелепо для фотосъемки. Если ты хочешь снять футболиста с такой надписью на груди, ты должен ставить его в абсолютно курьезное окружение, чтобы это выглядело органично. Вот как захожу в инстаграм одного футболиста, он в тапочках Gucci, майке Balenciaga на фоне икон. И мне кажется, это вершина стиля. Чувак, который, возможно, даже не осознает, насколько он крут. Нарочно так не сделаешь. Он же уверен в себе. Это потрясающий культурный феномен.
– Смолов?
– Нет, но сейчас играющий с ним в одной команде. Федя все-таки немного потоньше.
А Бухаров вот так выступил.
Но съемка ладно – после нее меня стало беспокоить, как я уеду из Казани. В аэропорту встретил пограничник лет 19, на нем висит форма: «Я вас не могу выпустить». – «Я сюда приехал, меня же выпустили из Москвы». – «Не могу». У меня на следующий день с будущей женой поездка на Сицилию, все забронировано, вылет в 2 дня. А уже вечереет. Коллега-журналист говорит: «Извини, Вань, я поехал». И улетел.
Начинаю прорабатывать пути спасения. Думаю: успеют ли мне прислать каким-то рейсом паспорт из Москвы? Выясняется, что поздно. Поездов тоже нет – все уже ушли. Каким-то чудом я сажусь на вечерний автобус Казань – Нижний Новгород. Приехал он в 5:56 утра, а в 6:03 из Нижнего уезжает поезд в Москву, и это мой единственный шанс. Врываюсь к таксисту: «Вези». Он от автовокзала до ЖД-вокзала быстро довозит. Я впрыгиваю в вагон, по-прежнему без паспорта, но теперь еще и без билета. Спасло, что у нас Россия, такие вопросы решаются сразу. Говорю проводнице: «Я заплачу сколько скажете». – «Все нормально, устраивайтесь».
В другой раз интересно съездили с Лютиковым (корреспондент PROспорта – Sports.ru) к Емельяненко в Старый Оскол. Это уже то время, после которого Емельяненко значимых боев не выигрывал. Я почувствовал, что он на спаде. Захожу в зал, где тренируется со всеми – стены оформлены так: гигантская фотография, как Емельяненко пожимает руку батюшке, на другой Емельяненко жмет еще чью-то руку или перерезает ленточку. Я понял, что весь этот пафос превратил бойца в какой-то символ державности. А значит, у него уже нет злости. Он побеждал, когда его никто не знал, когда он был непонятно кем с первородной злостью. Потом он стал все собой олицетворять, и понятно, что как боец закончился. Хотя я его, конечно, очень уважаю.
Мы с Лютиковым участвовали в его пробежке. Снег, зима. Семерку дали вокруг зала по полю. Его круто было поснимать, но визуально я понимал, что возникнут проблемы: он же будет тупо стоять и улыбаться тебе. Ты же не попросишь его как футболиста: «Изобрази брутала». Приходилось выкручиваться, искать ракурсы, вполоборота подсвечивать, чтобы лепка лица и все черты сработали. То есть герой афишный, популярный, у всех вызывающий уважение, но с фотографической точки зрения задача очень сложная.
Но зал все равно покоробил, там как иконы – Федор, Федор, Федор.
Отец Куринного пропал в Югославии в 1991-м. Убийц так и не нашли, хотя Иван знает их адреса
– Когда ты впервые взял в руки камеру?
– 1996 год, мне 15 лет, старшие классы. Как ни странно, моим импульсом было пойти и сфотографировать приятеля-баскетболиста. Хотелось что-то типа Джордана снять. У меня был фотоаппарат «Зенит». Журналист Александр Анциферов (работал корреспондентом газеты «Труд» в ФРГ, затем – главным редактором корреспондентской сети Центрального телевидения – Sports.ru) инструктировал по телефону, как в него вставлять пленку. Он друг семьи, знал нас через моего отца, который пропал без вести в Югославии в 1991-м.
До друга-Джордана я вообще не снимал, но любил рисовать. Наверное, мог стать дизайнером, но в то время мы еще жили немного советской психологией. Никто не понимал, как это стать дизайнером. Даже промышленным. Поэтому пошел на журналистику в МГУ, а в фотографии самоучка.
Иван Куринной
– Твоя первая работа?
– «Пионерская правда». Цветная газета, позвал приятель еще на журфаке. Приятные воспоминания, потому что для нее я очень здорово отработал на Всемирных юношеских играх 1998 года в «Лужниках». Kodak был спонсором, он давал сколько угодно пленки. Трудно объяснить, какая радость, когда тебе дают две коробки по пять роликов пленки чувствительностью 1600 ISO. Это очень дорогая пленка, редакция никогда не даст денег на 10 роликов. Тут я поймал кайф, в газете постоянно выходили снимки. Мне дали 300 долларов гонорара. Но на следующий день случился дефолт, и они превратились в 130 долларов, потому что заплатили в рублях. Купил на них новый объектив.
– Ты упомянул отца, расскажи подробнее.
– Мой отец Геннадий Куринной, выпускник ВГИК, профессиональный оператор, работал на телеканале «Останкино». Он хотел снимать кино, но в какой-то момент ему предложили работать на телевидении, и он согласился. 1 сентября 1991 года поехал в командировку в Белград с коллегой-журналистом Виктором Ногиным . В то время разгорался конфликт на Балканах. И они пропали без вести. Мне было 10 лет. Мы довольно долгое время провели в ощущениях, что их вот-вот найдут. Оставались в Сербии еще год, я ходил в русскую школу при посольстве в Белграде. Конфликта не чувствовал. Европа маленькая, все это было на расстоянии 100-200 км, но жизнь была очень спокойной. И я запомнил Белград как солнечный и дружелюбный город, у нас остались друзья там, сербы. Не было такого, что завтра надо прятаться в бомбоубежище. Но отца уже не было с нами. И его так и не нашли.
В позапрошлом году Путин подписал указ о присвоении медали за мужество при исполнении служебного долга – моему отцу и Виктору Ногину. И повесили памятную табличку на одной из колонн в Останкино.
Отец вообще часто бывал в заграничных командировках. Я, например, родился в Африке, потому что родители провели пять лет в Мозамбике. Я жил там первые три года. В первом классе меня спрашивали, почему я не негр, а я не знал, что ответить, и сам задавал этот вопрос. После Африки была Португалия. Это такая благополучная и тихая страна, нам жилось хорошо. Мне было 7-8 лет, все классно. А отец скучал как в ссылке. Представь, что в то время по всему миру у канала было 47 корпунктов. Когда работаешь в Португалии, какой шанс, что твой сюжет выйдет в программе «Время»? Ну раз в месяц в лучшем случае.
Когда начались события на Балканах, помню, отец забирал меня из школы. Я чувствовал, что он говорит с таким волнением, но довольный: «Я знаю, какая следующая командировка». – «Какая?» – «Югославия». Ну ладно, думаю. А для него это было важно, потому что означало интересную работу. В итоге он провел там около трех месяцев. я приехал ближе к началу учебного года. Он поснимал праздничную линейку и уехал.
На данный момент ясно, что они попали в засаду. Это была территория самопровозглашенного государства Республики Сербской Краины, на которой орудовали не совсем официальные просербские военные формирования, что-то вроде спецназа Сербской Краины. Виктор и Геннадий ехали на машине с надписью ТВ. Виктор очень хорошо говорил по сербо-хорватски, но их остановили, попросили документы, и подумали, что они хорватские шпионы. Видимо, там же и расстреляли.
Со временем был найден обгорелый остов машины. Найден в соседнем селе – в двух километрах. Скорее всего, ребят расстреляли, машину подожгли и пытались замести следы, когда поняли, что это настоящие журналисты. Ее оттащили и сбросили в болото.
В обгоревшей машине нашли брелок отца – искореженный кусок металла. Нашли кости. Когда сделали генетический анализ, выяснили, что это не кости пропавших журналистов, что там даже есть женские кости. Скорее всего, их подбросили, чтобы замести следы.
Есть версия, все было известно с самого начала. Но в деле замешаны просербские бандформирования. А Россия поддерживала сербов. Тогда стало ясно, что нашим властям не хотелось о той истории громогласно объявлять. Только постепенно, с годами, мы с мамой и сестрой выясняли подробности.
Теперь это Хорватия. Рядом с Боснией и Герцеговиной. Граница. Ближайший крупный город – Хрватска-Костайница. От слова каштан. Я был на месте. Очень благодарен одному хорвату, его зовут Ивица Панджа Оркан – он ветеран той войны. В тех местах восстанавливает память о том времени, ставит памятники. И поставил памятник на предполагаемом месте гибели журналистов. На хорватские деньги.
Сейчас мы уже знаем конкретные имена убийц отца. Судя по всему, была группа из нескольких человек. Командир – Стево Бороевич. Свидетель и, возможно, участник тех событий жив. Есть его имя. Он живет в Боснии и Герцеговине. Но как его допросить? Если я к нему приеду, вряд ли он что-то расскажет. Для них это до сих пор незаживающая рана. Он может кого-то подставить из мести.
Официальный запрос – тоже не очень легко. Недалеко от Загреба я сдавал кровь на генетическую экспертизу. На тот случай, если Хорватия что-то найдет. Но пока ничего значительного не произошло. Судя по всему тела сожгли.
– А расследование продолжается до сих пор?
– Есть назначенный следователь, какая-то папка. Раз в год звонит. Но что реально происходит? Два года назад я встречался со следователем, выяснил, что у него это девятое дело в очереди по важности. Большого интереса в этом нет. А кому в этом мире, кроме меня, мамы и сестры это нужно? Видимо, будет то, что я сам сделаю.
Все это время отец очень часто снится. Ему был 41 год, когда все произошло. Сейчас я почти в этом возрасте. Когда собираемся с его друзьями, они его часто вспоминают. Запомнили молодым, хотя прошло столько лет.
Куринной снимал Кокорина в туалете с девушкой. Кержакова ради фото он поставил в грязь
– Открываю твой сайт и вижу, что там в основном портретная съемка. Почему так?
– В какой-то момент я решал, по какому пути фотографии пойти. С одной стороны, фотожурналист – человек, который постоянно в разъездах. Оптимально – горячие точки, потому что там ты делаешь себе славу, находишься в центре событий, снимаешь вещи, которые публикуют ведущие издания мира. Но меня изначально этот путь не очень соблазнял. Я пришел к фотографии от изображения, а не от журналистики. Возможно, это связано с историей отца. Но я понял, что мне интересны люди, эмоции, возможность сделать что-то красивое и правдивое. Я снимаю реальных людей.
Карьера фотожурналиста – своеобразная штука. Одна из моих первых работ – журнал Rolling Stone. Его формат по мне. Моя однокурсница Полина Величко была фоторедактором журнала, это 2003 год. Я просто позвонил ей и сказал: «Дай мне задание». Она дала – я поехал фотографировать группу. По-моему, «Мои Ракеты вверх» или Animal Jazz. Постарался, выложился. И меня это затянуло.
– «PROспорт» – первая твоя работа в спорте, не считая Юношеских игр?
– Да, первая. Ездил еще в Якутск на Азиатские игры. Но именно большой спорт – это PROспорт.
– Самая необычная съемка для журнала?
– Отправили в Питер снимать Аршавина. Он на тот момент уже подписал контракт с «Арсеналом». Мы сделали съемку, которая через месяца два с ним была бы невозможна. Мы заставили его в дождь залезть на мокрую питерскую крышу, потом он перелез на какую-то немыслимую конструкцию, которая шаталась. И сидел на ней, пока мы свет настраивали. Крутая съемка, включая обложку.
Обложки часто приходилось делать в подворотне – ну ты не поставишь же фон на стадионе. Там нет этого фона. И ты первую попавшуюся стену используешь как фон. Нашли закуток метра на два, на этом фоне я долбанул крупный план, красиво подсветили. И колоритно получилось. Дизайнер все это по цвету заточил под бразильца.
Только потом я узнал, что серьезным спортсменам не разрешают рисковать по контракту. Как раз снимал Кокорина для Playboy. Была идея снять футболистов в нетипичных для них амплуа. И Кокорин должен был выступать как горнолыжник. Нацепил ботинки, лыжи. А съемка студийная. Спрашиваю: «Саш, а ты на лыжах-то катался хоть раз?» – «Не, не катался, не имею права. Запрещено контрактом». А Аршавин попал в то время, когда контракт еще не запретил.
– Кокорина ты в итоге снимал трижды.
– Да. Первая съемка была для Rolling Stone. Кокорин тогда играл в «Динамо», а Саша Кондуков, главред журнала, болельщик «Динамо». Он такой: «Ну давай Сашу Кокорина снимем». Сняли его в образе диджея в клубе. И понимаешь, когда парень молодой, он еще старается держать нос по ветру, он готов тебе подыгрывать. Его никто не снимал, он скромный. Все органично. Он делает все, что ты просишь. Классно получилось. Мы еще рискнули. Не помню клуб, но там пафосный туалет, унитаз яркий. Говорим: «Саш, давай сделаем провокационный кадр: ноги, девушка лежит, и ты в туалете». – «Давай, не проблема».
– Где девушку нашли?
– Официантку попросили. Потом был опыт, когда тоже нужны были ноги, но уже мужские. Снимали девушку – актрису Анну Чурину . И тоже просили официанта.
Кокорин тогда клевый парень был, очень хорошие впечатления. Я и сейчас не против него, но в динамике ты видишь, как человек меняется. С ним происходит ломка, которая и вылилась в то, что произошло.
Второй раз снимал в Москве на улице Правды для PROспорта. Тогда уже Саша подъехал, как если бы Неймар приехал. С большой свитой. У вас я прочитал, что люди получают зарплату, чтобы тусоваться с Неймаром. Не знаю, кто это был с Кокориным, но они все время его подкалывали.
Все его подначивали и заводили. Для меня это неплохо, потому что позволяет поймать эмоцию человека. Когда он изображает самого себя, это тупо, мало кто способен интересно сыграть. А когда реальный диалог, то это круто. Мне часто на съемках нужны люди, которые могут сделать что-то неожиданное. Часто девицы помогают – парни на них реагируют. Тогда Кокорин тоже был нормальным, но появился легкий образ прожигателя жизни.
Третий раз снимал его уже для Playboy, он дисциплинированно сидел в лыжах и ботинках. И потом крупный план для программы «Удар Головой».
– Как ты понял, что он меняется?
– Поначалу, когда он был молодой, в нем была сосредоточенность. Ты волнуешься, хочешь, чтобы все прошло хорошо. А потом расслабон, все на расслабоне. И ты понимаешь, что это неправильно. Вот иностранцам расслабон не свойственен. Они сконцентрированы. Не знаю, с чем это связано – что в другой стране или сами по себе такие.
– Кстати, почему студия на Правде?
– Она просто популярная. Но для PROспорта никогда не знал, какое место подойдет лучше всего. Часто импровизировал. Когда куча времени и все заранее подготовили, обычно что-то идет не так, и не получается кадр. А когда есть Саша Кокорин и индустриальный пейзаж, вечер, сумерки, то, возможно, это лучшее, что может быть.
– То есть ты заранее не знаешь идеи и плана съемки? Просто бронируешь студию?
– Какая может быть идея, если ты едешь на съемку, например, к Познеру? Он человек такого статуса, что как-то не комильфо предлагать ему идею. Вдруг она не понравится, он скажет: «Вы чего, идиоты? Я вообще не буду фотографироваться». Поэтому приезжаешь и действуешь по ситуации. Так происходит часто. Бывают съемки, когда успеваешь сделать пять кадров. Из них два – это что-то похожее на фотографию, а три – пристрелочные по свету.
– И нет такого, что тебе дают час?
– Да за час при хорошей подготовке можно снять человека в трех-пяти локациях со сменой одежды. Это большая съемка и вообще редкость. Чаще получается как с Микки Рурком для Rolling Stone, которого я снимал в гостиничном номере на фоне какой-то стены. Он заходит, непонятно, на какой волне и знает ли, что ему нужно позировать. У меня было минуты две.
Для него русский журнал не что-то важное в жизни. В Америке он отрабатывает контракт, понимает, что это промо фильма. Россия – непонятно что. И здесь надо быть хорошо готовым. Я успел сделать 30 нажатий, но не ожидал, что он придет в солнечных очках, закрываясь после очередной пластики. Очки бликуют. Из 30 нажатий более-менее на что-то похожих получилось шесть картинок. А по факту – два кадра.
Если есть бюджет и идея, то это часто бывает студия. Но вообще я люблю на улице снимать. В этом случае просто говоришь место. Дальше – импровизируешь. Ты ловишь настроение человека, пытаешься превратить его в киношный образ. Оптимально, чтобы место было неузнаваемо. Как из компьютерной игры. Я люблю граффити-стены, пространства под мостами, старые улицы и заводы. Мечтал бы поснимать рядом с ТЭЦ – гигантскими трубами, можно было бы забацать там спортсмена. Видел удобную ТЭЦ на северо-востоке в районе Третьего кольца.
Для PROспорта несколько раз снимал вокруг базы в Новогорске. Зимой на базе ничего нет. Это какой-то унылый евроремонт, не то, что нужно для журнала. А надо снять Кержакова. В роскошном пальто с иголочки мы поставили его в грязь. И начали креативить – у него какая-то лестница в руках, он как бы лезет наверх. Нашли деревянную бобину в чистом поле, на нее залез.
И таких съемок было много – из дерьма стараешься создать что-то кинематографичное. В этом много адреналина. Это тебя дико воспитывает. Ты растешь под грузом ответственности. Тебе дали Кержакова, люди ждут материал в журнале. Ты фотограф, которому верят. Креативь!
– Случалось, что не было идей вообще, но выходило гениально?
– Это не для PROспорта, для другого журнала. Хуже не придумаешь – нужно эффектно снять Чилингарова (ученый-океанолог, исследователь Арктики и Антарктики, с 2016 года депутат Госдумы – Sports.ru). Он сидит в Думе. Дума – это деревянные панели и какие-то обои. Дерево – очень плохой фон. Оно ярче, чем цвет лица, лицо плохо смотрится на нем. Кабинет у него в глянцевом дереве, корабли, подзорные трубы – это все вообще не то, что можно нормально снять. А мне нужно стильное и живое. А он еще не хочет сниматься: просто смотрит в твою сторону, а ты должен убедить его, чтобы он попозировал. Ну бред же.
И я вижу меховую шапку – понимаю, что это мой шанс. Она такая огромная, что заполнит собой весь кадр. Пытаюсь расположить его: «Давайте шапку наденем, что ли». – «Ну давай». Я беру крупный план – только он и шапка. И это меня спасает. Этот кадр ставят на полосу, и это очень отразило Чилингарова.
Трудно вспомнить, сколько сделал обложек на задворках, на помойках каких-то. Мишу Ефремова я снимал четыре раза – каждый раз потрясающий опыт. Он человек-спектакль, шоу, никогда не знаешь, как себя поведет. Для GQ я сделал портрет, который потом печатали другие журналы. Снят он был за помойным контейнером на задах ресторана «Тануки» на Большой Академической. Здесь крыса пробежала, здесь официант вышел – а здесь есть участок стены, где мы можем расположить его лицо.
Первая съемка Ефремова для Rolling Stone была вообще фееричной. С Михаилом и Сашей Кондуковым, который еще не был главным редактором, мы провели почти весь день. Начиналось все как-то мирно, потом накатили, Миша сказал, что ему надо перегонять его Mercedes, а он уже выпил, спросил, у кого есть права. Короче, я вел его, я не накатил. Потом поехали в клуб «Икра» – он там позировал. Сыпал остротами, подбегал к женщинам, делал неожиданные комплименты, на полном серьезе рассказывал какие-то небылицы. Феерил. Закончилось все встречей Михаила с сыном у памятника в центре Москвы.
Необычный трип был с Лимоновым. Потом я снимал его уже в студии, когда с голыми девицами он позировал для обложки. А до этого мы с ним ехали на машине, ночью путешествуя из Петербурга в Москву. Какой-то неожиданный контекст: останавливаешься на бензоколонке, Эдуард Лимонов берет себе пиво «Охота. Крепкое». Уже светает, трасса. Тут же прикладывается. Он снова в компании девицы. Очередная боевая подруга на день. И надо отдать должное Лимонову – он подыгрывал, понимал, как создается образ. Ему все это понравилось – непонятный, противоречивый рок-герой.
– Подруга лет на 50 моложе?
– Именно так. В какой-то мы магазин еще зашли, где все светится в ночи. Там игрушки с батарейками. Почему-то туда он захотел зайти. Лимонов вообще богатый персонаж.
– Какая для тебя самая опасная съемка?
– Финал чемпионата мира по футболу-2018. Это совсем не страшно, просто я никогда в жизни так не промокал. Когда французы поднимали кубок, все фотографы встали на постамент перед командой. Публика вся под крышей, а фотографы под дождем. Это было странное зрелище – стекла огромных дорогущих объективов все покрыты каплями. И «Лужники» тогда запахли как болото. Одна камера после этого у меня перестала работать. Заржавела внутри, я не вовремя отвез ее в ремонт.
А из-за дождя фотографы пострадали еще в каком смысле – история про зонт и Путина известна. А потом – всем же надо снять конфетти и как поднимают кубок. Ты стоишь, места нет, все впритирку. Вот они поднимают кубок, и в этот момент ровно перед нами вылезают не один, а пять-шесть огромных черных зонтов. По-моему, это была свита Путина. Они нам просто все перекрыли. Надо было слышать мат фотографов на всех языках мира, потому что этот момент главный. Я успел сделать два-три удачных кадра, потом все. Такое западло – ты промок, а еще тебе перекрыли вид.
Зато потом было много возможностей сделать крутые карточки с этими футболистами – Погба, Мбаппе очень здорово позировали. Дальше разбегались и ехали по траве. В этом плане был уникальный финал – при всех наших возможностях дождь мы еще не научились организовывать. А тут из-за него такая потрясающая картинка.
– Сколько стоила та самая камера, которая сломалась на финале ЧМ?
– Да она старенькая. Ее и так надо было чинить, да и лучшего окончания пути для камеры не придумаешь. Я без сожаления списал ее. Пора было. Хотя это легендарная Canon 5D Mark II. Она прошла больше 400 тысяч срабатываний затвора. Я все ждал, когда накроется.
Остальное выжило. Профессиональная техника вообще должна выносить любой дождь и даже погружения. На два часа под водой ее не оставишь, но если просто уронишь в ванную – она должна выжить.
Мнение фотографа: Тарасов позирует лучше всех в «Локо». Этому его научили съемки с Бузовой
– Кого из футболистов камера прямо любит?
– Хорошая лепка лица у Самедова, особенно нос. Оздоев живописный парень. Загорелые ребята вообще получаются хорошо, а темнокожие – шикарно. Свет на них хорошо ложится.
Последнее время я в основном снимаю «Локомотив», расскажу про него. Смолов очень фотогеничный, Живоглядов. Дюрица хорошо получался. Но главный красавчик – Чорлука, у него тоже красивая лепка лица, он мог бы играть Супермена. Но одно время ходил с бородой, которая совсем ему не шла. Мы смеялись: «Ты чего сам себя испортил?».
Клево выглядит Тарасов. Было интересно узнать, что у него есть опыт позирования. Когда они были с Бузовой, какое-то время они то ли подрабатывали, то ли ради прикола участвовали в съемках в Китае как модели. Это отразилось на его поведении. Он профессионально позирует. Лучше всех в команде.
Вообще с красавчиками проблем нет. Но вот Игорь Денисов – неплохой футболист, но его сложно снять. Ты надеваешь на него костюм, и он сразу похож на охранника. От этого еще более неожиданным становится знание, что он играет в шахматы. Все летят на матч, он в самолете предлагает сыграть. Поэтому когда мы надели костюм и поняли, что он похож на сотрудника ЧОП, дали ему шахматы. Он с удовольствием с ними позировал.
– А кого из спорта снимать сложно?
– Со спортсменами всегда или нормально, или клево. Есть сложность, только когда съемка женщины. Ты должен найти правильный баланс между ее образом профессионала и красоткой. Если ты снимаешь ее в форме, то все равно делаешь макияж, которого у нее нет на соревнованиях. Как вот снимал легкоатлетку Галкину-Самитову. Она на подземной парковке как бы соревновалась с Porsche. Артдиректор Рома Веденисов взял Porsche, подобрал какую-то топовую комплектацию и проехал за рулем из салона до места съемки. И Галкина стояла в форме, но ей все равно делали причесон, макияж. Она выглядела далеко не так, как на соревнованиях. В этом сложность.
Женщин в целом снимать тяжелее. А женщин из волейбола – тем более. Я снимал Гамову, она высоченная, выше меня гораздо. Ты хочешь показать ее красавицей, чтобы она себе понравилась. С мужиком ты можешь поэксперементировать, дать резкий свет, поместить его в нелепое окружение. И это сработает. С женщиной не так – ты неизбежно хочешь показать ее с лучшей стороны.
Взять Исинбаеву. У нее очень мощные плечи, руки, рельеф, очень атлетичная фигура. А она в таком легком элегантном платье. Встает задача – акцентировать женственность, спрятать плечи, не показывать мускулатуру, найти красивый ракурс рук. Поэтому на женщин всегда уходит больше времени. И больше нервяка.
Но и высоких мужиков сложно – вот баскетболистов. С Мозговым у нас как-то была студийная съемка. Есть кадр, где продюсер Ира Симонова стоит на стремянке и берет у него интервью, пока я настраиваю свет.
Снимал Овечкина. Хоккеисты – люди импульсивные. У них же вид спорта такой: выходят на минуту, надо взорваться, потом сидят на скамейке. И вот с ним было так: он сидел-сидел, давал интервью, потом мы вручили ему в руки гитару, он вскочил на подоконник, начал изображать рок-звезду. Хотя мы даже не просили. Он человек, который может отжечь.
Ты изначально спросил, кого снимать сложно. Знаешь вообще, как работают крупные американские журналы? Я не говорю про спортивные, я про Conde Nast, Vogue, Vanity Fair. Когда говорят о ретуши, в основном думают про лица и уменьшение форм. Но порой конечная фотография – это монтаж из многих снимков. Головы переставлять – это постоянно делается. Снимают одного человека, но итоговый снимок складывают из разных. С одного кадра берут руки, с другого – голову, с третьего – стопы. Так я не делал, но головы переставлял. Очень часто это случается детьми – если съемка для детского журнала, то у тебя 20 секунд. Дальше ребенок плачет или заснул. И ты смотришь, где получилось лицо, где – тело. Потом все пытаешь подружить друг с другом, дорисовываешь шею.
– Когда смотришь на фото мужчин, то чаще всего лицо в кадре намного хуже, чем в жизни: видны все поры, прыщи, точки. Когда женщина – это полнейшая полировка. Женщин всегда так делают?
– Да. Все ровно по той же причине, почему женщины каждое утро делают макияж, а мужчины не делают. Мужчине в целом пофиг.
Плюс есть американский фотограф Мартин Шоллер. Как-то он сделал большой проект Close Up. Это крупные планы американских звезд. Российская публика познакомилась с ним благодаря обложкам Esquire. Esquire с главным редактором Филиппом Бахтиным стал ставить портреты Мартина Шоллера на обложки. И ты не представляешь, сколько раз за жизнь я слышал: «Сделай нам как Esquire». Имели в виду этот крупный план, когда человек сверхреалистичный. Хотя это не журнал, а Шоллер придумал и ввел в моду. И всех вставило от этого.
Кроме Шоллера есть еще Брюс Гилден. Он работает на грани. Снимает маргиналов: наркоманов, бездомных. Он прямо фигачит светом, снимает широкоугольником. Я даже не знаю, зачем это людям, и как ему такое. Он печатает это гигантскими панно – лицо на все стену.
– Но даже бездомные у него получаются четко, хотя некоторые в движении. Почему я в движении всегда получаюсь кривой? Фотографы просят всех позировать?
– Задача фотографа – выбрать фон, свет. Дальше ты позволяешь герою действовать в рамках мизансцены и ловишь момент. Но если тебе нужно движение, ты не будешь просить человека ходить по всей длине улицы и бегать за ним. Ты будешь просить ходить по улице или подиуму в студии два-три шага. Если понимаешь, что он при этом смотрит в пол, то будешь говорить: «Смотри туда». Это прекрасная иллюзия.
Иван видел, как Собчак месит грязь в красивом платье, а Козловский опоздал к нему на четыре часа
– Как ты оказался в джете у Саакашвили?
– Одно время я снимал интервью Собчак и Соколовой для GQ. Мне позвонили днем: «Сегодня вечером вылетаем в Тбилиси». В тот же вечер встретились с Михаилом Саакашвили и на его личном самолете вылетели в Батуми.
В такие моменты ощущаешь прелесть профессии. Сидишь дома, вдруг обнаруживаешь себя ночью, сидящим в самолете перед Михаилом Саакашвили. И все нормально – он простой парень, никакого пафоса. Водил нас по Батуми – мы вчетвером и один охранник ходили по городу. Люди его встречали, что-то говорили, жали руки. Ни с одним из наших чиновников я не могу представить подобного. А это был глава государства.
– То есть никакого оцепления?
– Абсолютно. Зашли в какой-то ресторанчик, с ним поздоровались, узнали. По-моему, ничего заранее не бронировали. Я никогда не встречал человека подобного статуса без свиты. И сами грузины говорили о нем по большей части положительные вещи, а наши СМИ делали исчадие ада. Он же такой персонаж, что есть к чему привязаться. Вот жует галстук. Хотя понятно, что есть такие, кто волнуется, и жуют галстуки. Люди много чего странного делают, но это не значит, что он последний идиот и придурок. И мне кажется, что на обеих Ксений он произвел впечатление очень адекватного человека. Он не говорил никакого маразма.
– Какая обстановка была в джете?
– Ничего особенного: столы, проход и кресла друг напротив друга. Напротив него сидела Собчак, напротив меня – Соколова. Это короткий перелет минут на 20-30. В аэропорту было так: в Тбилиси нас встретили, мы сели на машину. И сразу с летного поля подъехали к джету. Как в фильмах. Паспорт давать и проходить контроль не нужно.
В ресторане в Батуми получилось так, что я сидел прямо перед Саакашвили. Что-то снимал, но не слишком навязчиво. Понимал, что главное – это интервью, что это момент, когда они собирают фактуру. Да и не очень хорошо лезть, когда человек ест. Это не тот кадр, который поставят.
– Для этой поездки специально нужно было одеваться?
– Я оделся как обычно, никто ни о чем не предупреждал. И Михаил был одет просто. А девчонки оделись с вызовом. У них была такая фишечка – провоцировали. Особенно Собчак, которая на каблучищах.
Собчак на интервью я вообще несколько раз снимал. Интересный опыт был с ней и со Стерлиговым (бизнесмен, основатель первой товарной биржи в России, заявляет, православный монархист – Sports.ru). Его усадьба находится где-то под Можайском. Он сам хвалится, что туда не ведет ни одна дорога. Мы добирались точно не по дороге. Было бездорожье, межсезонье. Картинка роскошная: барин на лошади – Стерлигов. И Собчак с Соколовой обе разодетые реально месят грязь. Идут, а там нет тропки, там надо идти именно в дермище по колено, чтобы добраться до его ранчо.
Эстетическая и философская позиция Стерлигова: не предложить помощь, а смотреть, как женушка месит грязь. Он же фрик, тролль и провокатор. Он хотел поставить Собчак в эту ситуацию. Никто такой Собчак не видел. Но мне тоже нужно было месить эту грязь, поэтому больше думал не о съемке, а о том, как добраться. А Стерлигов гарцует на лошади вокруг нас. Но Собчак – молодец, она не стала фи-фи. Надо – значит, надо. Она через это прошла в дорогой одежде. А дальше начался домострой. Образ помещика. У Стерлигова на поясе реально мешочек с золотыми монетами, которыми он расплачивается с окружением. У него типа своя валюта. Рассказывал, что женушку надо побивать периодически, причем в присутствии этой женушки. Дети бегали немножко немытые, дочь – почему-то с настоящим калашом за спиной. Сам он говорил, что моется раз в полгода и лучше не мыться. Первую неделю неприятный запашок, а потом тело само себя очищает, и это полезно. Там много такого было, но все слова надо делить в несколько раз, как мне кажется.
– Он фрик или сумасшедший?
– Скорее фрик. Любит потроллить со всеми запретами в хлебной лавке (на хлебных лавках Стерлигова в Москве висят таблички: «Пидарасам вход воспрещен» – Sports.ru). Это чистый троллинг. С бизнес-мышлением у него все в порядке. Своей фриковатости он знает цену, сильно не рискует. В тот момент рассказывал про свою страусиную ферму, другой сельхозбизнес. Но в основном гнал тему домостроя.
– Какое впечатление производила Собчак?
– Тогда она бывала грубой. Помню, как ругалась на одну незадачливую визажистку, ругалась по поводу чьих-то детей. Она же долго заявляла, что дети не ее тема, и она не очень их любит. И я как-то слышал, как она с матом говорила по телефону, что соседские дети шумят и мешают. Возможно, сейчас изменилась.
С другой стороны, тот объем грязи и высмеивания, который она вынесла, не мог не закалить ее. И ее эволюция мне интересна. Она реально умеет разговаривать с теми, с кем другие не умеют. Она может задавать смелые вопросы олигархам. Прикидывается немного дурочкой, но ставит человека в трудную ситуацию.
У меня с ней все было нормально. Я понимал, что грань тонкая, но это часть моей работы – знать свою роль и границы, которые не надо переходить. С ней можно было поговорить в машине, но в основном она общалась с Ксенией Соколовой или по телефону. Чаще всего мне надо смеяться, когда все смеются, помалкивать или предлагать вещи, связанные с фотографией.
Собчак мне буквально сегодня утром предлагали снимать. Она выбирала свадебное платье, но я не смог.
– Кроме Ксюши ты снимал еще много актуальных селебов. Например, снова модного Парфенова для Esquire.
– Там ребята придумали классный концепт: купили и физически привезли на съемку около 100 отрывных календарей. Парфенов это оценил и подыграл, хотя его нелегко снимать. Он человек экрана, живой мимики. Как только ты пытаешься его остановить, он сразу на себя не похож. Но получилось прикольно. И у него отличная память – он вспомнил, как я снимал его еще для Rolling Stone, причем в деталях: как из его квартиры мы поднялись на крышу, а там что-то вроде садика, параболическая антенна. Вспомнил мою ассистентку – темнокожую девицу. А интересный он еще и потому, что готов поделиться текущим идеями, спросить твое мнение о них.
– Правда, что его квартира трехэтажная?
– Как минимум – двух. И отдельный выход на крышу, а на этой крыше можно сидеть с книжкой. Высокие потолки, из-за этого, наверное, получился еще один этаж.
– Козловский?
– Его я снимал раза три. С одной съемкой мы прождали четыре часа. Это съемка для русского «Голливудского Репортера». Он приехал за 15 минут до конца аренды студии. И отработал – ну это надо видеть. Модель-мужчина, который работает на съемках рекламы одежды, делает примерно так (Куринной изображает, как надо позировать, резко переходя из одной позы во вторую и возвращаясь в первую – Sports.ru). И так 10 раз подряд. Фотографу надо поймать фазу шага. Задача модели – постоянно изображать этот шаг. Козловский делал то же самое, но динамичнее. За 15 минут надо было набрать четыре-пять разных картинок. И он сам: «Давай так, давай так». И это спасло съемку.
Съемка для журнала Кинорепортер
Еще он парень без пафоса. Бывают люди, которые излучают энергию и заряжают ей остальных. Вот он – такой. Постоянно шутил, предлагал идеи.
– Киркорова ты тоже снимал?
– Да, он так любит всякие шмотки. Не снимал Леонтьева, но рассказывали, что у него гигантский шкаф с кучей одежды и гигантское зеркало. Он постоянно ходит и смотрится в это зеркало. У Киркорова примерно так же.
Снимал его для журнала типа «OK!». Это тот момент, когда я пасую. Я не знаю, как снимать Киркорова. Как бы я его снимал – попытался бы показать таким, каким его никто не видел. В ч/б, лохматым на лестнице – максимально далеким от его образа. Но никто не даст так сделать. В итоге получился кадр, которым не стоит гордиться. Нормальный, качественный, но под редакционную задачу: он сидит в бархатном кресле в бархатных тапочках, темно-зеленом пиджаке.
Совсем другой человек Машков, но тоже было сложно. Тот случай, когда кажется, что актер даст гамму эмоций, сложный образ, а он в рамках брутала. Что-то среднее между рекламой банка и «Бригадой». Крепкий мужчина, который смотрит вперед. Хочется показать его слабым, уязвимым, смеющимся. А он говорит: «Не хочу таким быть, я вообще другой». Но в этом нет ничего неожиданного.
– Саша Петров другой?
– Когда мне надо было его снять, я не очень понимал, кто это такой. Идет какой-то худосочный подросток с целлофановым пакетом в руке. А вокруг начинается волнение. Я не понимаю, а все: «Это же Петров». Но для меня такой образ – хороший знак. Это значит, что он крутой актер. Лучший актер должен быть никаким. Он в руках режиссера становится каким-то. Вот Петров ничего не излучает, ничего примечательного в нем.
Мы снимали его на «Стрелке». Переодевались в кафе, где стояла большая серферская доска. Я говорю: «Саш, давай мы тебя выведем с этой доской на берег Москвы-реки». И так разочарован, что он не проникся идеей. Это было бы в стиле лучших американских съемок. Но ему больше понравилось с гирей. Актеру часто надо привязаться к какому-то предмету, и с ним импровизировать. Часто – к сигарете, этому учат в актерских вузах. Петров привязался к гире. А еще дубак стоял, а он в легком пальто поверх майки. Все переживают, потому что ему нельзя заболевать, у него съемки. А он: «Да ладно». Начинает тягать гирю. В итоге с ней ничего не получилось, но хорошие фото есть.
Съемка для журнала Кинорепортер
– Михалков?
– С ним интересно. Съемка получилась не очень, но я понял, чем он может обаять. Он человек удивительной харизмы и врожденного обаяния. Ему это дано. Он может невероятно к себе расположить. Ты начинаешь ему верить, он очень убедительно звучит. Сейчас его очень хочется поставить на место, но это сложно сделать. Он становится симпатичен.
Кстати, с участием Михалкова и его брата Андрона Кончаловского помню заседание жюри «Географического общества», куда Путин приехал. Там расставили столы с едой и рассадили людей по группам интересов. Я оказался чуть сзади и имел возможность наблюдать Андрона и Никиту. Их стол был рядом со столом, где сидели Шойгу и Путин. Стало любопытно, как происходит эта механика. И вот сидят, потом один встает – подошел, наклонился и что-то с Шойгу обсудил. Потом второй то же самое сделал. Можно же было не смотреть на Шойгу и президента, но они наоборот. Такие художники, приближенные ко власти.
– Путина ты снимал?
– Если и была съемка, то издалека, как на чемпионате мира. То есть не постановочная, не как у фотографа Платона, который американец, но грек по происхождению. Он делает черно-белые портреты под определенным углом. Именно его подрядили снимать Путина, когда он стал человеком года в Time. Там целая история, как Платон готовился к этой съемке под взглядами десятков сотрудников госбезопасности. И он сделал знаменитый портрет, где Путин как царь на крупном плане. А второй – где он сидит, а руки – на ручках кресла. Довольно точно снято по посылу. Даже интересно, как Путину эти портреты.
Стоимость съемки у Куринного – 30 тысяч рублей, «Локомотив» платит и по 300 тысяч
– На какую технику ты снимаешь?
– Canon 5D Mark IV. Покупал в прошлом году. Стоит около 150 тысяч рублей. Но к нему нужны еще объективы – у меня их семь. Большинство в пределах 120 тысяч. Правда, спортивные – те, которыми снимают футбол и любой другой вид спорта – телеобъективы, стоят от шести тысяч долларов. 400 миллиметров – от 10 тысяч. Немного фотографов, у которых такая техника в собственности.
Съемка для журнала Кинорепортер
– На айфон можно снимать хорошо?
– Конечно. И я все больше не для работы снимаю на телефон. Чтобы потом печатать альбомы для дома – вообще шикарно. В деле фотосъемки важна биомеханика. И телефон в этом плане часто лучше зеркалки. Он невероятно ненавязчивый, барьер минимальный – не надо ничего настраивать. Это делает фотографии самыми естественными. В напечатанном виде они ничем не будут отличаться от зеркалки. Тем более в этом году появились телефоны с отличном зумом – то есть они умеют сильно приближать. Дают возможность снять людей, которые сидят в отдалении, в максимальном качестве на весь кадр.
И главное – с телефоном ты как бы не фотограф. А то раньше на Красной площади снимаешь большой камерой – к тебе сразу подходит человек. Ты знаешь, что на Красной площади стоят агенты? Не знаю, как сейчас, но раньше в центре площади был чувачелло в панамке «Мгновенное фото». Рядом висели выцветшие кадры. Он стоял там все время, пока я учился на журфаке, при этом никого никогда не снимал. Пока я не узнал, что это сотрудник госбезопасности.
Есть и другие ребята – типа гопников в спортивных штанах. Они стоят у деревьев вдоль ГУМа. Тоже безопасность. Год назад один из таких подошел к нам, спросил: «Все нормально? Кто такие? Вы тут недолго только». А я снимал чей-то портрет на фоне башен. Потом присмотрелся – увидел его коллегу. А сейчас у тебя может быть маленькая камера и никакой сотрудник не поймет, что это последнее поколение, а ты снимаешь профессионально.
– Кто сейчас самый крутой спортивный фотограф в мире?
– Они как видеооператоры – их никто не знает. Даже я скорее знаю издания, где они работают, чем фамилии. Плюс одно дело спортивная фотография, другое – карточки, которые побеждают на конкурсах. Фотографы от изданий обычно выдают предсказуемый результат. А на конкурсах побеждают нетривиальные. Те, которые агентский фотограф не сделает. Если он снимает Болта, он не будет заниматься художествами и ловить какой-то блик. Он будет снимать событие.
В 2014 году на конкурсе World Press Photo выиграл кадр, как Месси после поражения в финале стоит рядом с Кубком мира, а у него на лице – разочарование. По сути, это портрет. Запомнилась необычная серия Дэйвида Бернетта с эффектом миниатюры, это 2005 год. У него старая камера 1940-х годов – «Спид График» с мехами. И снимал он на форматную пленку – делаешь кадр, перезаряжаешь, вставляешь, наводишь, снова снимаешь. Так он снимал спорт, потом все стали копировать.
– Как платят фотографам?
– Обычно я договариваюсь на стоимость съемки. Но ценообразование сильно зависит от того, какими съемками ты занимаешься. Многие вовлечены в съемки событий – прессух, презентаций, юбилеев. Такие фотографы берут почасовую оплату. Я так работаю очень мало. Например, когда сначала снимаю руководство компании, а они потом просят: «Выручи, сними событие».
Лет 12 назад этим – теми же свадьбами – я зарабатывал. Но потом понял, что снимаю не то, что нужно людям, а что интересно мне самому. Делал социальный репортаж как для «Русского репортера». Это неправильный подход. Хотя есть фотограф-документалист Игорь Мухин, снимает в ч/б. Говорят, он нанимался вторым фотографом на свадьбы, чтобы получать такую фактуру.
– Сколько тебе платят?
– В журналах часто сильно нельзя повлиять на гонорар. Они привыкли к определенной цене. Прайс такой: полосная фотография в среднем – 8 тысяч рублей. Так было до кризиса и так, насколько я знаю, есть сейчас. Но до кризиса это 250 долларов, а сейчас около 100.
Нормальная глянцевая съемка может стоить 20-30 тысяч. Я снимал для китайского GQ, там гонорар был в шесть-семь раз больше, чем для русского. В районе трех тысяч долларов. Хотя съемка по тем же стандартам, что и для русского журнала.
Правда, и в России есть фотографы, которые за один день берут 200 тысяч рублей.
– Кто это?
– Например, Даниил Головкин. Он перешел в фотографию из рекламного бизнеса. Я не знаю, сколько ему платят в журналах, но огромное количество рекламы снято им. И за один съемочный день он получает 100-200 тысяч рублей и более. Это высший разряд.
– Тебе приходится ехать и за восемь тысяч?
– Я не поеду за восемь тысяч. Считаю, что перерос это и минималку попрошу побольше. Сразу предупреждаю: «Если нужен один кадр, может, вам не совсем выгодно меня нанимать».
– За 25-30 едешь?
– Если это журнал, то да. Но журналы – это не то, что приносит больше всего денег фотографам. Хлебная область – реклама, съемки для компаний. У меня были съемки, за которые получал 300 тысяч. Это несколько дней, индустриальный проект, компании большого масштаба. Хотя и в футбольном «Локомотиве» можно столько заработать, причем для них я снимаю гораздо быстрее. Но они готовы платить столько, потому что эти фотографии потом используют весь год. Например, фото для анонсов, афиш.
Чтобы сориентировать в ценах, скажу так: самый активный сегмент сейчас – съемки по 10-15 тысяч. В этой цене самый большой спрос и самое активное предложение. Журналы стараются экономить. Чем меньше они платят, тем для них приятнее. Из-за того, что фотографом стать легко, многие готовы работать за маленькие деньги, демпинговать. Но надо понимать, что сотни тысяч не приходят к тебе сразу. Надо работать.
– Как часто ты работаешь?
– Бывает горячее время – 15 рабочих дней. Бывает шесть-семь дней.
– То есть доход может быть и 150 тысяч, и 500?
– 500 – это с запасом, но в целом да. Ты задал правильный масштаб. Было бы хорошо зарабатывать 400-500 каждый месяц, только все завязано на сезоне. Вот в январе вообще работы нет.
– Самые необычные деньги в этом бизнесе?
– Давным-давно возвращаюсь с дачи на электричке. Уставший, в рваных джинсах , с рюкзаком и, так получилось, техникой. Подъезжаю к остановке – звонок от человека, приближенного к власти. Как-то у него оставался мой телефон. Говорит: «Слушай, брат. Надо помочь, одного очень-очень важного человека снять. Не мог бы приехать в пентхаус отеля «Красные холмы»? Прямо сейчас». – «Не совсем сейчас выгляжу для «Красные холмов», но ладно». Приезжаю, потрясающая сцена: огромный номер, молодой человек, какой-то чиновник из города Сочи, лежат костюмы Brioni, и ему нужно срочно сделать фото на документы, чтобы подать анкету на повышение. На Павелецкую в кабинку «Моментальные фото» он не пойдет – не тот уровень. В итоге фото сделал я, причем часть часть работы заключалась в том, чтобы распечатать фото и привезти обратно. Заплатили 200 долларов.
Как-то позвонил владелец рекламного агентства, которое пиарит застройщиков. Половина рынка билбордов – его. Говорит: «Твои фотографии спортсменов я использую в качестве мудборда. Вот хоккеист Федоров – идеальный покупатель квартиры в жилом комплексе. Большое тебе спасибо».
Фото: личный архив Ивана Куринного; Instagram/ivankurinnoy_photography; ivankurinnoy.com; Facebook/MartinSchoellerStudio/<; РИА Новости/Рамиль Ситдиков, Владимир Песня, Давид Хизанишвили, Наталья Мущинкина/p>