Джон Макинрой. «Всерьёз». Часть 12 (+ загадка)
Этот пост написан пользователем Sports.ru, начать писать может каждый болельщик (сделать это можно здесь).
Фотографии и загадка - mandragora, курсив - мой
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Джон Макинрой. Автобиография. "Всерьёз" ("Serious"). Глава 4 (продолжение)
Я перешёл в профессионалы на турнире в Квинс Клаб в следующем месяце, июне 1978 года. По иронии судьбы в своём первом матче в новом статусе я играл против Питера Флеминга. Я почти проиграл его, но потом всё же сумел выиграть в трёх упорных сетах. Питер был великодушен когда по окончании матча мы пожали друг другу руку у сетки – ведь мы были друзьями. Я добрался до финала, в котором проиграл Тони Роше –
думаю это был последний победный турнир великого австралийца на закате его карьеры.
Потом я проиграл в первом круге Уимблдона – вот так-то. Я дошёл до полуфинала в 77ом и вылетел в первом же круге в 78ом. Думаю, что это безусловно было связано со спиной, хотя, надо отдать должное Эрику Ван Диллену – он провёл отличный матч. (Видите, я это признал) Я носил специальный пояс, который грел спину – я надевал его и мне было слишком жарко, снимал – и было слишком холодно. Однако мы с Питером вышли в финал в паре (где проиграли Бобу Хьюитту и Фрю Макмиллану), так что не всё на Уимблдоне было так уж плохо.
И всё же это был знак. Начиная с начала лета я как-то обходился, ничего особо не предпринимая. Но, по правде сказать, результаты были посредственные. Я с трудом выходил даже в четвертьфиналы, не обыгрывая ведущих игроков, проигрывая игрокам уровня Харольда Соломона и Эдди Дибса на грунте (Ничего обидного не хочу сказать в адрес Харольда и Эдди – с ними было трудно играть на земле. Они были известны под прозвищем Близнецы Бейгл, потому что оба были невысокие, еврейской внешности и оба из Майами, хотя Эдди и был родом из Ливана) . Короче, я выигрывал матчи, но не турниры, укрепляясь на 15 месте рейтинга, но не более того. Мне казалось, что я слегка притормаживаю с выходом на большую сцену.
Я знал, что способен на большее.
В соответствии со своим рейтингом я был посеян под 15 номером на Открытом чемпионате США 1978 года. Поясница всё ещё давала о себе знать и этому была своя причина – по сей день не понимаю почему – я решил подавать стоя к корту боком. Тут же почувствовал разницу. Это меня раскрепостило и сняло боль. По правде сказать сам не знаю почему, но я и не хотел знать. Просто думал, что сейчас ощущение правильное.
И вот, что ещё я заметил. Не только проблемы со спиной стали существенно лучше, но и соперникам стало труднее «читать» мою подачу. Из-за того, что я тогда был молод и гибок, вес тела выносил меня в корт ( и сейчас на подаче я порой делаю тоже самое – подпрыгиваю, бью, и, пританцовывая, вхожу в корт. Тогда же я буквально влетал). Неожиданно я стал оказываться у сетки быстрее чем раньше, играя с лёта значительно чаще.
Подачей боком я убил сразу двух зайцев. Все недоумевали: «Что он там делает?», потому что никто больше так не подавал.
Я стал себя чувствовать значительно лучше и, что важно, мои результаты стали тоже улучшаться.
Надо отдать должное Тони Палафоксу – он полностью принял новый стиль подачи. Тони всегда отличался вдумчивым и любознательным подходом к теннису и поддерживал меня абсолютно во всём. Ни разу он не попытался отговорить меня от перемены стиля – напротив, он понял новую подачу сам и помог мне её улучшить!
Он стоял к корту боком и когда я его спрашивал: «Почему подача в левый квадрат недостаточно широка?» Тони думал несколько секунд, а потом отвечал: «Для такой выбивающей подачи ты должен сделать такое же движение кистью руки как будто бросаешь нож».
Я записал этот совет на карточке. С самого начала карьеры и по сей день я записывал подобные советы: «Не опускай голову во время подачи», «Не торопись раскрываться при выполнении бекхенда». Я держал эти карточки в теннисной сумке. Во время пауз в матче я концентрировался, глядя на эти карточки. И когда, в течении моей карьеры, что-то не клеилось в моей игре, я звонил Тони и он всегда объяснял, что я должен делать по-другому, спокойно, как и Бьорн, в то время как я сходил с ума.
Я поменял подачу на ранней стадии чемпионата и это немедленно принесло свои плоды. В итоге в полуфинале я проиграл Коннорсу – Джимми всё-таки оставался Джимми, я так и не мог его обыграть и в тот день он уверенно меня обыграл. Уже в следующий вечер я отправился в Чили играть свой первый в жизни матч Кубка Дэвиса.
Тони Траберт,
капитан команды, позвонил мне за пару недель до этого и поинтересовался как я отношусь к тому, чтобы сыграть в парном разряде с Брайаном Готтфридом.
Я не коленбался ни секунды и вот почему. Парадоксально, но в то время как этот период был расцветом для тенниса, интерес в Соединённых Штатах к Кубку Дэвиса был напротив на спаде – мы последний раз играли в финале в 1973 году и проиграли Австралии. Во многом отсутствие успехов объяснялось безразличием Джимми Коннорса к Кубку. Мне кажется, что он как и многие игроки – выходцы из рабочего класса, выбрался на свет из неизвестности и не хотел подставляться если ему это не сулило прямой выгоды. Он никогда особенно не распространялся на эту тему, но мне казалось, что там где платили мало, Джимми было неинтересно. И за $2000 в неделю в одиночке (деньги шли и до сих пор идут из выручки за Открытый чемпионат США) ему было неинтересно напрягаться в Кубке Дэвиса.
Джимми был одним из самых вопиющих примеров такого отношения. Были и другие известные игроки, придерживающиеся сходных взглядов. Деньги, крутившиеся в профессиональном теннисе, были слишком велики, чтобы рисковать своим временем и энергией (или травмами) играя, в по сути, любительском соревновании, пережитке старых добрых (или не очень) времён в теннисе.
Но у меня в семье так не считали. Родители под влиянием Гарри Хопмана всегда говорили о том какая это большая честь выступать за честь своей страны. Мне кажется, что для них это было более важно чем Уимблдон или Открытый чемпионат США.
[mandragora: Кей, Джон-младший и Джон-старший Макинрой]
Они взяли с меня обещание, что если мне предложат играть, то я соглашусь, так что когда Тони позвонил – у меня нет никаких иллюзий, что мне он позвонил после отказа ведущих игроков - я спросил: «Куда приходить?»
Оказалось, что в Сантьяго и я полетел туда, чтобы присоединиться к небольшой команде Траберта, включавшей в себя Харольда Соломона, Брайана Готтфрида, Ларри Готтфрида, вашего покорного слугу, спарринг-партнёра Вана Виницки, отличного массажиста, который был ещё и по совместительству прекрасным командным доктором Билла Норриса, доктора Омара Фаррида и Джо Каррико, бывшего в то время президентом Ассоциации Тенниса США. Это была небольшая группа в неблагоприятные для Кубка годы - - в наши дни с командой США ездит не меньше двадцати человек. И мы были молоды: трём из пяти (Ван, Ларри и я) было всего по девятнадцать лет!
Матч не обещал быть лёгкой прогулкой. Команда Чили два года назад играла в финале, в её составе был игрок первой двадцатки Ганс Гильдмайстер, и у них был серьёзный шанс на победу на домашних кортах. Южноамериканцы начали достаточно сильно и на момент нашего с Брайаном выхода на ключевой парный матч против Патрика Корнехо и Белуса Праху счёт был 1:1.
Мы с Брайаном почти не тренировались вместе. Перед матчем мы сказали друг другу примерно следующее: «Ты [Брайан] будешь играть слева, а я справа». Я почти никогда до этого не играл справа в паре. Отчасти из-за того, что когда я играл форхендом влево на приёме это уменьшало эффективность подачи на границу корта на этой стороне.
На бумаге мы были явными фаворитами против Корнехо и Праху, но в Кубке Дэвиса поддержка зрителей может сыграть решающую роль. Так и получилось в этом матче. Мы должны были победить в трёх сетах, но вместо этого пришлось сыграть все четыре. И всё же мы с Брайаном ушли с корта победителями, внеся свой вклад в итоговую победу США со счётом 4-1.
В 19 лет и 7 месяцев я стал одним из самых молодых американцев, выступавших на Кубке Дэвиса и после нашей командной победы впервые за долгое время я почувствовал интерес к себе со стороны прессы. Я был очень горд результатами той поездки – почти так же горд как папа с мамой.
Должен ещё заметить, что на той неделе, посредине ночи, в Сантьяго было ощутимое землятрясение. Я проспал и не заметил. До того как я стал отцом на сон жаловаться не приходилось!
И затем, не знаю как сказать по-другому, как будто произошёл взрыв. Внезапно я как будто бы нащупал свой ритм. Я победил в двух следующих турнирах по возвращению из Чили: в Хартфорде (в финале я победил Йохана Крика) и Сан-Франциско (победил Дика Стоктона, несмотря на то что в предыдущую ночь попал в пугающую автокатастрофу; когда директор турнира Барри Маккей узнал, что я попал в аварию, и что машина была полностью разбита, он спросил: «Но ты ведь будешь играть в финале, правда?»)
Я потом ещё выиграю в том сезоне четыре турнира в помещении. И всё же я пока не обыгрывал никакого из гигантов игры. И затем наступил черёд Стокгольма.
Впервые я увидел Борга когда был болл-боем на матче с его участием.
[mandragora: Бьорн Борг, 1972 год]
Это было на Форест Хиллс, Открытый чемпионат США 71-го или 72-го года. Ему тогда было пятнадцать или шестнадцать, мне двенадцать или тринадцать. Мне казалось, что он выглядит невероятно хорошо – длинные волосы, бандана, растительность на лице от того, что он ое брился пару недель.
И форма Филá – обтягивающая тенниска и короткие шорты... Я всё это обожал! Тогда я был готов променять всё на свете лишь бы добыть полосатую рубашку Филá, куртку – это было круто (кстати, как-то я обменял половину содержимого моего чемодана на куртка Филá – и она почти подошла!).
Я помню Виласа буквально выпирающего из своей формы... и Настасе. Они выглядели потрясающе. Мне кажется качество теннисной формы в те дни было намного лучше. Мне кажется эти современные мешковатые тенниски и обувь просто ужасны и кроссовки, которые напоминают ракеты... лучше не заводиться.
Но самое сильное впечатление на меня произвёл Борг. Мне он казался волшебным, как бог викингов вдруг непонятно как очутившийся на теннисном корте.
Вы видели интервью с ним. Он мало, что говорил - и на корте и вне его – но ему это и не было надо. То, как он выглядел – длинные, загорелые ноги, широкие плечи – и то, как он играл, какие испускал флюиды - всего этого было более чем достаточно. Ещё до того как он в возрасте всего лишь пятнадцати лет победил на Уимблдоне вокруг него крутились сотни девушек: теннисные «группиз» как у Битлз и Стоунз. Такого в теннисе не было ни до него ни после.
Некоторые сравнивают Сампраса с Боргом. По моему убеждению так делать нельзя. Даже несмотря на то, что Пит - один из величайших игроков, может и самый великий игрок, всех времён, Борг одним присутствием привносил многое в игру. И его история тоже была невероятна: кто мог бы представить, что такой игрок появится в Швеции, стране с населением в восемь миллионов человек, с субарктическим климатом?
Он был лучшим атлетом из всех кого я когда-либо видел на теннисном корте – думаю, что никто не осознавал насколько хорошим атлетом он был. И на самом деле ему нужно было таким быть, потому что его игра заключалась в хаотичном бегании взад-вперёд далеко за задней линией, нанося удары пока не появлялся удобный угол или же соперник не промахивался.
Этот стиль «из стороны в сторону» был совершенно чужд моему «вперёд-вперёд-вперёд», но Борг был настолько быстр, что всюду успевал. Даже сейчас, в 45 лет, он быстрее всех игроков, за редким исключением!
Наш первый матч – в полуфинале Открытого чемпионата Стокгольма в 78-ом году – был в идеальных для меня условиях, потому что проходил на быстрой плитке – да, да, плитке! – в закрытом помещении, что не очень подходило его стилю игры, особенно против меня. Я думаю, что он вдобавок испытывал дополнительное давление, играя против меня в своём родном городе, перед шведской публикой, которые полюбили игру именно из-за него.
На самом деле тот матч я выиграл довольно легко. Но что бы не происходило у Бьорна было замечательное качество – он никогда не выходил из себя. Мне кажется на него вдобавок ещё и положительно влиял его тренер, Леннарт Бергелин, - замечательный человек. Бывало он заходил в здание аэропорта, таща с собой пятнадцать ракеток Борга и потея, но с широкой улыбкой на лице. У него был такой позитивный склад характера и он по-настоящему любил Бьорна (одно время я всерьёз рассматривал возможность совместной работы с Леннартом – оглядываясь назад, я жалею, о том, что не сложилось – но я так и не пошёл на это, боясь что Бьорну это не понравится)
Выигрыш в Стокгольме был для меня большой победой – я стал первым игроком, который обыграл Борга, будучи моложе его – но моё мнение о Бьорне осталось столь же высоким. Я просто почувствовал, что я встал в один ряд с лучшими игроками – и это была официальная коронация.
Помню как в тот вечер, обыграв Борга, я отправился на одну из тех умопопрамачительных дискотек, которые тогда бывали в Стокгольме. Всюду, куда глаз не кинь, были красивые девушки. В четыре или пять утра до меня вдруг дошло, что даже если я и достиг пока что вершины моей карьеры, мне надо сыграть ещё один матч.
Я запаниковал. Подумал: «Нельзя обыграть Борга и проиграть Тиму Галликсону!». Хорошо, что в Швеции матчи не начинались раньше пяти вечера, та что я решил (я был молод!), что мне надо просто выйти и разобраться с ним за час, пока не дала о себе знать усталость. И действительно мне понадобился именно час. Я победил 6-2, 6-2.
Я закончил год на подъёме, четвёртым в мире, и вернулся сыграть финал Кубка Дэвиса против Англии в Ранчо Мираж, Калифорния. На этот раз я играл в одиночке и проиграл только десять геймов в шести сетах против Бастера Моттрама и Джона Ллойда. Я был счастлив, что помог США одержать победу в матче со счётом 4-1 и завоевать Кубок впервые с 1972 года.
Там меня опять спросили, не о победе в Кубке Дэвиса, а об отсутствии Джимми Коннорса и нашем зарождающемся соперничестве. Мой ответ, ставший одной из самых известных цитат, появился на обложке журнала Нью-Йорк Таймз через пару недель: «Я пойду за ним на край земли».
Я не шутил, но мне пришлось идти так далеко. В январе 1979 года на Мастерсе в Мэдисон Сквер Гарденс я впервые обыграл Коннорса, хоть он и не закончил матч. Я был впереди 7-5, 3-0 когда он снялся, сославшись на кровоточащую мозоль на ноге.
[manragora: Джон в экстазе после победы в первом сете]
У него действительно был нарыв, но я всё равно чувствовал себя одураченным: понимал, что он просто не хотел дать мне ощущение, что я его обыграл (И ещё должен заметить, .что хоть Джимми и сказал, что доктор велел ему взять перерыв на две недеди, он сыграл в Филадельфии на следующей неделе – и выиграл!)
Уверен, что Джимми не нравился тот факт, что я его догоняю. Оглядываясь назад, я не могу его винить. Победы над ним значили для меня очень много, и в те дни Мастерс был очень значительным турниром: только восемь лучших одиночников мира + четыре лучших пары имели право на нём играть. Публика в Гарден была потрясающая – ощущалась атмосфера боксёрского матча за чемпионский пояс. Для меня побить Коннорса перед зрителями из своего родного города, в Мэдисон Сквер Гарденс, очень многое значило. По пути с корта я победно вскинул руки вверх и зрители буквально взорвались от восторга.
В финале встретились 19-летний подающий надежды Макинрой
и опытный 35-летний ветеран Артур Эш.
Так как Мастерсы проводились по круговой системе, я уже раз играл с Артуром, разгромив его 6-3, 6-1 в первом круге. Однако, к финалу он подготовился, а я, если честно признаться, был излишне самоуверен после того матча первого круга. Артур вышел на матч очень целеустремлённым и начал всячески сбивать темп резаными ударами, именно так он обыграл в 1975 году Коннорса в финале Уимблдона. Медленный темп не выбил меня из колеи так же как Джимми, но расклад был уже другой. После того как мы выиграли по сету Артур повёл в третьем 4-1. Мне удалось сравнять счёт 4-4, но он взял свою подачу и повёл 5-4 и тут у него наладился приём моей подачи.
Что бы я ни делал, у него был ответ. Счёт стал 15-30, а затем 15-40 – и у него был двойной матч-пойнт. Мне удалось прижать его на бекхенде, и он послал маатч в сетку – 30-40, всё ещё матч-пойнт. И тут я вспомнил образ Тони Палафокса, кидающего нож, и подал широкую, выбивающую подачу на бекхенд Артура. Артур прыгнул на неё и молнией выдал неберущийся приём...
И затем линейный, сказал что моя подача была в ауте
Артур опустил плечи – для него это было эквивалентом десятиминутной тирады. Он подошёл к судье на вышке и спросил, уверен ли тот, что был аут. Вышечник кивнул. Я знаю, что Артур был не согласен с этим решением до конца своей жизни, но судья на вышке подтвердил его правильность.. На моей второй подаче он пошёл на виннер форхендом, но промахнулся по длине. Ровно. Я удержал подачу и выиграл третий сет со счётом 7-5 и это был мой первый большой титул.
[mandragora: Основные цвета спортивной куртки Макинроя можете назвать?]
К тому же мы с Питером Флемингом выиграли в парном разряде, победив легендарную пару Стэна Смита и Боба Лутца.
Это был один из тех исторических моментов, значимость которых становится ясна только с прошествием времени. За очень короткий промежуток времени произошла не больше не меньше как смена караула.
(А вот и загадка)
[mandragora: Одна из фотографий Макинроя на этой странице сделана через три года после описываемых событий. Что это за фотография?]
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------