«Ролан Гаррос», микст и Наполеон
Небольшой очерк из истории тенниса, в котором рассказывается о тех временах, когда на кортах царствовала Хелен Муди, американским юниорам не хватало мячей, а профессионалы лечили судороги коньяком – в блоге «С миру по Нитке».
Сидни Вуд – американский теннисист, в 1927 году в 15 лет впервые сыгравший на взрослом «Уимблдоне». В 1931 он выиграл турнир, причем его соперник по финалу Фрэнк Шилдс снялся – Вуд стал единственным человеком, выигравшим финал «Уимблдона» без борьбы. Умер в январе 2009 в возрасте 97 лет. Он написал мемуары «Финал «Уимблдона», которого не было», в которых собраны совершенно невероятные истории из жизни тогдашних профессионалов. Книга вышла только после его смерти, и это отрывок из нее.
«В 13 лет я был таким тощим, что единственный из всех молодых надежд калифорнийского Berkeley Tennis Club мог просунуть руку в дырку в коробке с использованными мячами и выудить оттуда самые лакомые из слегка потрепанных шариков. И хотя коробка предназначалась для пожертвований в пользу ИМКА и других благородных начинаний, я не испытывал никаких угрызений совести по поводу того, что помогал себе и другим молодым игрокам.
Чистая совесть, по всей видимости, стала результатом долгого и безвозмездного служения чемпионке мира Хелен Уиллс, позже Хелен Уиллс-Муди, в качестве болл-боя. «Королеве Хелен» – пресса вполне заслуженно пожаловала ей этот титул за рекордную серию побед – никогда не нужно было волноваться о следующем мяче, и она даже представить не могла, как жаждал я заполучить хотя бы один из полудюжины, использованных ею за тренировку. На них даже еще оставались следы надписи Spalding или Wilson. Для любого юниора, который провел много сетов совершенно лысыми мячами, они были бесценными жемчужинами. Через шесть лет, будучи действующим чемпионом «Уимблдона» – мой титул это вообще невероятная история – я обнаружил, что Хелен затребовала меня в качестве партнера по смешанной паре на «Ролан Гаррос». Однако, по «причинам, неподдающимся контролю» выиграть титул нам не дал Наполеон… коньяк «Наполеон».
В день финала мне сперва предстояло сыграть с непоколебимым Рене Лакостом в одиночном разряде. Матч проходил на 36-градусной жаре, мы рубились пять сетов, и я проиграл за пять с четвертью часов (это был один из самых продолжительных матчей в истории). После этого нас положили на столы в раздевалке, и через секунду мы бились в судорогах.
Это были самые сильные судороги в моей жизни – меня колотило всего. Пока мы с Рене загибались и стонали, муж Хелен Фред Муди появилась с двумя двойными порциями коньяка Курвуазье – Фред считал его лекарством почти от всех болезней. Он осторожно вылил один стакан мне в рот. Потом Рене – выдержанный как Прометей – от своего стакана отказался, и он тоже достался мне.
И тут появляется Пьер Гиллу – главный судья турнира и главный человек во французском теннисе – и с извиняющимся видом объявляет, что финал в миксте будет сыгран сегодня – хотя еще минуту назад (до моего лечения) он уверял, что его перенесут на следующий день. Королева Хелен в тот период своей жизни была самой эгоистичной чемпионкой и главной звездой любого турнира, чьи желания почитались за королевскую волю. В Америке она была так же популярна, как Бейб Рут и Джек Дэмпси, а по всему миру даже еще популярнее. Вполне возможно, что Хелен даже не знала, что мы с Рене вообще с трудом ушли с корта (и совершенно точно не знала о том, что меня накачали коньяком). В общем, Гиллу сказал, что она категорически отказалась играть женский финал и финал микста в один день – она боялась перенапрячься перед «Уимблдоном», который начинался через две недели – и Гиллу капитулировал.
Вы даже не представляете, что после изнуряющего пятисетового матча с вами может сделать даже небольшой глоточек алкоголя. Я уже не чувствовал боли и был готов бороться с Биллом Тилденом, Анри Коше и Фредом Перри одновременно. Поскольку рядом не было никого, у кого хватило бы ума или желания уберечь меня от идиотских поступков, я сказал Гиллу, что через несколько минут буду на корте. Я пошел в раздевалку, а поскольку брюки к тому моменту причиняли мне боль, мне пришла в голову гениальная идея – я засунул две данлоповских рекламных пепельницы в виде шин под ремень, чтобы поддержать мышцы живота.
Экипировавшись подобным образом, я отправился на корт, где нас ждали наши жертвы – Фред Перри и Бетти Натхол. Стадион был забит (Хелен всегда собирала полные трибуны). Когда у сетки я обменивался ударами с Бетти, мне не удавалось удержать в поле зрения больше одного мяча одновременно, поэтому я решил, что лучше всего будет один отбивать, а один пропускать. Бетти знала, что я серьезный боец, так что она, несомненно, предположила, что я решил подурачиться – это тоже было в моем духе. Но мой приятель Перри, который не мог поверить, что я вообще могу стоять на ногах после марафонского матча, подошел к сетке и спросил, все ли у меня в порядке. Я сказал ему, что вдрызг пьян, и отправился на заднюю линию, чтобы немного поподавать.
Моим мышцам было нисколечко не лучше – они были только обезболены средством мистера Муди. Поэтому, когда я попробовал подбросить один из трех мячей, он не полетел. Мяч застрял у меня в пальцах, и я не мог подбросить его. Мы выиграли жеребьевку, и я сказал Хелен, что ей придется подавать первой. При счете 0:3 наконец пришел мой черед вводить мяч в игру. Удивительно, но мяч покинул мою ладонь, ударился о ракетку и даже полетел в нужный квадрат. Я побежал к сетке и почувствовал легкий удар по стопе – одна из пепельниц выпала, проделала путь вниз по штанине и оказалась на корте. Судья остановил игру, чтобы убрать посторонний объект. Я помню, что несколько раз даже отбивал мячи, которые летели на меня, но очень скоро мы проиграли.
Самой непростительной моей глупостью в этой абсурдной истории является то, что даже в 20 лет, не имея ни малейшего представления о том, как алкоголь может повлиять на координацию, я должен был по некоторым признакам – например по тому, что у меня двоилось в глазах – еще до того, как я вышел на корт, догадаться о том, что лучше бы мне убраться оттуда, наплевав на последствия».