По следам комиссии Освальда. Четыре вопроса российской стороне

Над сборной России всерьёз нависает угроза дисквалификации, и никто не знает, когда будет оглашено итоговое решение: в конце этой недели или в течение двух — согласно Елене Вяльбе. Дело ясное, что дело тёмное: никаких подробностей журналистам и болельщикам не сообщают.

В связи с этим хотелось бы задаться вопросами — не то чтобы адресованными российской стороне, но… хотя бы высказанными в пустоту. Стоит отметить, что я верю нашим лыжникам — вернее, хочу верить. Если быть ещё точнее — хочу верить, что они не участвовали в подмене допинг-проб, которая, в свою очередь, доказана.

1. Почему Вяльбе согласилась «продлить» отстранение?

«Нам пообещали, что короткое резюмирующее решение будет вынесено до конца следующей недели, — говорит Елена Вяльбе Р-Спорту. — Скоро первые старты ведь. Вопрос того, что дисквалификация до 31 октября, поднимался, но мы согласились с тем, чтобы вынесли уже окончательное решение».

Срок отстранения до 31 октября включительно вынес Спортивный Арбитражный суд (CAS) — и решение данной инстанции вполне первоочерёдно. Судьи постановили, что при отсутствии новых доказательств от Освальда лыжники смогут соревноваться с 1 ноября — но Вяльбе почему-то согласилась косвенно продлить это отстранение.

Мы не знаем наверняка всех тонкостей, но куда более понятной представляется стратегия, когда глава ФЛГР и лыжники отказались бы принимать очередное промедление. CAS сказал, что с 1 ноября можно соревноваться — а если доказательства не озвучены и вердикт не вынесен — то это проблемы Денниса Освальда и МОК, которые не успели уложиться в отведённый срок.

2. Почему наши лыжники снова должны оправдываться?

Слушания продлились почти десять часов, и российские лыжники снова выступали с оправданиями: сначала Легков с Беловым, потом — остальные. Алексей Петухов клялся богом, что не виноват, но разве решение CAS подразумевало какие-либо слушания? Повторим снова: допустить к соревнованиям с 1 ноября, если не будет предъявлено новых доказательств.

Были ли предъявлены новые доказательства? С большой долей вероятности, нет: Кристоф Вишеманн и Елена Вяльбе не скрывают, что претензии те же — порча сочинских пробирок и проб. Те же доводы рассматривали и в CAS — и сочли, что доказательств недостаточно для признания личной вины спортсменов в махинациях. МОК или CAS — что важнее в этой войне?

3. Почему отстранённые лыжники не провели ни одной пресс-конференции?

Один из самых актуальных вопросов, связанный с отсутствием в сборной России достойного медиа-обеспечения. Давайте вспомним: как мы узнали о деле Сундбю? Из пресс-конференции: спортсмен, его врач и президент федерации собрали полный зал журналистов и подробнейшим образом рассказали о произошедшем, ответив на все вопросы.

С пресс-конференции началась и тяжба Терезы Йохауг — она рыдала, голос её дрожал, но журналисты получили ясную картину случившегося. Йохауг созвала пресс-конференцию после слушаний против норвежского антидопа, а потом — и после проигрышного для неё решения CAS. Пресс-конференцию собрала даже словенская биатлонистка Тея Грегорин - звезда далеко не такого масштаба.

Что следовало сделать нашим отстранённым лыжникам, ФЛГР и пресс-службе, которая то ли существует, то ли нет? Созвать пресс-конференцию сразу же, как только стало известно об отстранении — в конце декабря 2016 года. А лучше — две пресс-конференции: одну в Москве, а другую в Европе — допустим, в Оберстдорфе, где стартовал «Тур де Ски». То же самое нужно было делать после заседаний CAS, апелляций и вердиктов, постоянно повторяя миру о своей невиновности.

Открытость порождает соответствующую реакцию — даже без пресс-конференций многие иностранные болельщики верили нашим лыжникам. Спустя год переменились и некоторые скандинавские журналисты, с пылу с жару потребовавшие отстранения всех россиян от чемпионата мира в Лахти. А пресс-конференции могли бы убедить даже самых отъявленных скептиков. Не в отсутствии государственной допинговой системы — но в невиновности самих спортсменов.

4. Почему Александр Легков продолжает государственную деятельность?

Вопрос отчасти неэтичный — и я готова за это извиниться, если он заденет Александра, его близких и болельщиков. Участие России в допинговых махинациях практически доказано — в подмену пробирок верят в том числе самые преданные патриоты России. Тогда почему Легков продолжает государственную деятельность, будучи депутатом партии Единая Россия, если имеется огромная вероятность, что именно государство испортило ему карьеру?

Ведь во «вредительство» Родченкова просто ради идеи не верится, как не верится и в замысел самого Александра — сдавать в РУСАДА дополнительные образцы анализов можно было для каких-то дополнительных исследований, отправлять коды допинг-проб — допустим, для перестраховки. Вряд ли действующему спортсмену показалась бы странной просьба Минспорта запоминать коды.

… Итог может быть очень печальным. Я довольно сознательно смотрю лыжные гонки уже 15 лет — и помню, как в неполные девять весь день ждала женскую эстафету на Олимпиаде в Солт-Лейке. Она начиналась поздно, а утром нужно было идти в школу, но родители позволили мне посмотреть трансляцию. И когда сборную России не допустили до старта, было очень обидно. Очень обидно и сейчас — 15-летний круг замкнулся.