«Родной для всех нас лед!» Прощание с Сергеем Гимаевым
Евгений Марков — о личном.
Сегодня в Москве прощались с Сергеем Гимаевым. В ледовый дворец на Ленинградке опять пришли люди, хотя после поражения в пятом матче серии от «Локомотива» казалось: если арена и заполнится, то совершенно по другому поводу – на седьмом матче. Страшные месяцы для ЦСКА и нашего спорта. Сначала Владимир Петров, теперь — голос русского хоккея, дружище и мастерюга.
Перед входом №4, куда я, как и многие, заходил в прошлый четверг, собралась большая очередь. Так получилось, что начиналась она возле Константина Локтева, который ушел почти так же рано (в 63); проходила через Анатолия Тарасова (туда тоже несли цветы) и заканчивалась уже в фойе. В 11 утра люди покупали гвоздики, ехали до станции «Аэропорт» и шли по знакомому маршруту: сначала кассы и большое граффити с Виктором Тихоновым, высокий армейский забор, голубое здание бассейна и, наконец, сама арена. В дни матчей там зажигают красные и синие шары, перекупщики отводят в сторону, а военные музыканты встречают болельщиков маршами.
Сегодня они начинают играть, когда закрытый гроб переносят в машину. Рядом — самые близкие для Сергея Наильевича люди, огромная хоккейная семья, много седеющих мужчин, одинокие старички в утепленных кепках, совсем молодые ребята. Там же Дмитрий Федоров и Денис Казанский, Александр Якушев, Михаил Овечкин, знакомые журналисты и просто люди, которые вряд ли знали Гимаева лично, но в день прощания их время от времени потряхивало, и это не из-за холода. Многие курили, мужчина в шапке СКА долго держался и вытащил сигарету только на остановке.
Затем — прощальные аплодисменты и длинный траурный кортеж до Новолужинского кладбища. Дальше я не поехал, но пока шел к троллейбусу, еще раз прокрутил ноябрь 2014-го и подумал, что в моем возрасте такие вещи воспринимаются очень обостренно. Тогда была такая же сырость и позабытое солнцем небо, а по Ленинградскому шоссе все так же двигался транспорт. Люди, которые только что прощались с близким (в разной степени) человеком, уже растворились в московском полудне, они больше не вместе, а красно-синие цвета и гвоздики больше не появляются.
Именно это поразило меня еще в школе, когда мы ехали с похорон одноклассника и вдруг решили поговорить о футболе. Ничего странного, мы просто хотели отвлечься, но мне — десятикласснику — почему-то стало еще тяжелее, потому что он не узнает, как закончился тот конкретный футбольный матч, что там будет на Олимпийских играх в Сочи и кто выиграет чемпионат мира в Бразилии. Тогда казалось невероятным, что жизнь вокруг не смолкает, а за углом люди продолжают дела и подходят к той же станции, что и я, но совсем с другими эмоциями.
То же самое было сегодня, хотя за несколько лет взросления детская философия немного заматерела и превратилась скорее в обостренное внимание. Сегодня у ЛДС ЦСКА пели просыпающиеся птицы, люди смотрели в асфальт и наступали в мартовскую грязь, чтобы оказаться поближе. Все уже были без цветов: мы вышли из дворца и ждали Сергея Наильевича в последний раз.
***
Чуть выше я вспоминал ноябрь 2014 года. Тогда не стало Тихонова.
В то время я учился на первом курсе и слишком сильно увлекался политическими извращениями, которые не отпускали нас все лето и, к сожалению, не отпускают до сих пор. День, когда умер Виктор Васильевич, как и прощание с ним, я запомнил поминутно — лучше, чем самый яркий футбольный или хоккейный матч. Тогда в регулярном чемпионате играли ЦСКА и СКА, торговаться с перекупщиками у меня просто не хватило карманных денег — я держался весь день, но вечером не выдержал, когда крупным планом показали лицо Виктора-внука. Дед умер у него на руках; об этом мы узнали из книги Татьяны Тихоновой (в соавторстве с Дмитрием Федоровым) «Жизнь во имя хоккея».
Это же лицо и саму Татьяну Васильевну я видел в том же самом месте через несколько дней. В ЦСКА прощались с легендарным тренером, и там я увидел все то же, что и сегодня на панихиде Гимаева: ровесники моего отца, пожилые семейные пары и опять — очень много седых волос. В таком месте и среди этих людей у меня навсегда (мне и сейчас так кажется) отбило те ненужные интересы, за которыми я не видел главного. Именно 27 ноября 2014 года я понял, что хочу писать, говорить и думать именно о спорте; и работать для тех, кто ушел с работы, купил гвоздики, а потом держал их замороженными руками, чтобы не погнулись от ветра.
Это была настоящая клятва.
***
К сожалению, Виктора Васильевича я видел тогда в первый раз, зато у моего папы была невероятная история, как Тихонов сам постучался к нему в машину и попросил довезти до дома. С Гимаевым я тоже не был знаком и даже ни разу с ним не разговаривал, зато в октябре прошлого года летел с ним одним самолетом в Казань: мы — на футбол; они (вместе с Розановым, Казанским и Кларк) — на хоккей.
Сергей Наильевич сидел на несколько рядов впереди и на противоположной стороне. Никогда бы не подумал, что ему больше 60 лет. Огромному Гимаеву с большими часами на левой руке и в кофте «Легенд хоккея» не хватало места в салоне, поэтому он спорил со стюардессой: почему его посадили не туда, где можно вытянуть ноги. Небольшая неприятность в воздухе сразу же превратилась в шутку и обмен улыбками — Гимаев заканчивал полет, широко растопыривая газету.
***
На пятый матч против «Локомотива» я шел не только ради хоккея, а еще и за очередными впечатлениями для текста «Почему ЦСКА — самый совковый клуб КХЛ». Хотелось написать обо всем, что отталкивало: никакой работы с болельщиками, налаженная только в 2017-м продажа билетов онлайн, слабый ведущий, глуповатый маскот, который не умеет заполнять паузы. Однако совковость конкретно в этот день (а на ЦСКА я бываю часто) оказалась какой-то очаровывающей и неожиданно колоритной.
Во дворце есть прекрасный музей, от которого не устаешь, даже если взял абонемент на регулярку: хоккейные реликвии там начинаются тренировочным дневником Анатолия Тарасова и через два поворота упираются в Никиту Зайцева, Дениса Денисова и Александра Радулова. На улице оркестр гремит военными песнями, а внутри пахнет попкорном и надрывается Курт Кобейн. Там его песня о юности (Smells Like Teen Spirit) незаметно становится «Командой молодости нашей».
Внутри тоже есть свои символы. Над фанатским углом на площадку через окно смотрит один и тот же дедушка, и все знают: если придут в ЛДС, обязательно его увидят. В сложные минуты на льду любят включать песню из «Белорусского вокзала», и особенно — ее концовку; а во время остановок — ставить хиты о советском хоккее.
Сергей Гимаев — тоже символ; и не только ЦСКА, где с ним прощались, а всего хоккея, где с ним никто не прощается. И все, что было выше (то, что я назвал странным словом «колорит») имеет смысл. Как минимум потому, что на последнем матче этого сезона во дворце ЦСКА звучала любимая песня Наилича — «Синий лед».
Звонкий лед...
Шайба рвется от ворот в полет...
Путь один у нас — всегда вперед!
И здесь о мужестве друзей поет
Родной для всех нас лед!
Фото: РИА Новости/Алексей Филиппов; fhr.ru